Сиам Майами - Моррис Ренек

— Давайте пообедаем завтра, — предложил Зигги Селесте, которая нехотя кивнула. — Барни свяжется с вами, как только прослушает запись.

— Да, — подтвердил Барни. — Вот только вернусь с гастролей.

Мотли двинул Барни в плечо. Удар был скорее угрожающим, чем дружеским, но на непосвященный взгляд казался знаком ободрения, каковым отчасти и был.

— Он вернется с гастролей гораздо раньше, чем предполагает, — сказал Мотли. — Малыш становится нужен все большему количеству людей. — Он сопроводил намек внушительным взглядом.

Когда Барни была предоставлена свобода продолжать проталкиваться сквозь толпу, Селеста, проводив его взглядом, спросила у Зигги:

— Вы сказали ему, что я собой представляю?

— Сказал, — со стыдом признался Зигги. — Все выложил: про папашу, про приданое, про бельгийские кружевные скатерти, про редкие испанские шали. Про ваш древний род, отмеченный разнузданной женской сексуальностью, последним и наиболее отчаянным образчиком коей являетесь вы сами.

Селеста улыбнулась.

— Это восхитительно — когда мужчина для разнообразия бежит не ко мне, а от меня.

— Завтра его ждет Уилдвуд.

— Дело не в этом, сами знаете. Они влюблены друг в друга?

— Вы же знаете Сиам… — Мотли пытался сбить ее с толку. — Кого она может полюбить?

— Его, — не задумываясь, ответила Селеста.

— Только не надо дурацких приступов паранойи.

Селесту непросто было разубедить.

— Сегодня от Сиам шли радиоволны. Их можно было почувствовать по всему залу.

— Это и есть талант. От настоящего таланта стены — и те взмокнут.

— Думаете, он мной займется? Мой голос действительно улучшился с тех пор, как вы слышали меня в последний раз.

— Займется, — заверил ее Мотли. — Он не так глуп, как мне поначалу казалось.

— Что заставило вас изменить мнение о нем?

— Думаю, он поймет, что вы — настоящий удар в солнечное сплетение.

— Благодарю за комплимент. — Она обвила рукой необъятную талию Мотли. — Угостите меня стаканчиком, Бочонок. — Она посмотрела на него откровенным взглядом. — Вы все равно спишете то, что на меня потратите.

Он схватил ее за обе руки.

— Если бы ваш голос был так же хорош, как слух!

Глава 16

На лестнице Барни задержала толпа почитателей Сиам. Одни упорно стремились наверх, к ней, другие, выполнив ритуал, уже спускались вниз. Барни медленно преодолевал ступеньку за ступенькой, все больше уставая от невольного общения с почитателями, которым отнюдь не было тошно в такой толчее. Поднявшись, Барни привстал на цыпочки, чтобы увидеть поверх волнующегося моря голов, втекающего в комнату Сиам, ее саму. Сиам плотно запахнулась в толстый махровый халат; она грелась в лучах славы, улыбалась, кивала, словно все это было игрой.

— Ну, что скажешь? — прокаркал ему в спину Мотли.

— Чувствую себя лишним багажом. — Как только у него вырвалась эта фраза, Барни понял, что лучше было смолчать. Ведь он выдал свои истинные чувства. Больше всего он сожалел о неумении отделываться общими словами в разговоре с людьми, не заслуживающими доверия.

Мотли остался холоден к его чувствам.

— Ты сильно ошибаешься, если считаешь, что ей нужен всего лишь регулировщик, указывающий верное направление.

Но Барни только укрепился в своем мнении, когда увидел, как естественно ведет себя Сиам с толпой. Он пытался протиснуться в комнату, когда Зигги сложил ладони рупором и гаркнул:

— Дамы и господа! — Установилась тишина. — Сиам надо в туалет. Оттуда она отправится прямиком в Уилдвуд. Мои певцы всегда вовремя писают и поспевают на концерты.

Публика весело посмеялась и даже поаплодировала умению Зигги очистить помещение. Толпа хлынула вон из комнаты, унося с собой Зигги. Сиам бросилась к нему, чтобы обнять и поцеловать, прежде чем тот исчезнет.

Барни не поддался отливу и прижался к стене. Как только комната очистилась от доброжелателей, Сиам, не дожидаясь, пока закроется дверь, подбежала к нему, поцеловала и крепко стиснула. Она тряслась всем телом. Он поцеловал ее в губы, и стало ясно, что в ее дрожи нет и намека на страсть. Он попытался приподнять ее подбородок, но она не позволяла ему на себя смотреть. Прижимаясь к нему, пыталась заимствовать у него силу. Если бы не он, пожалуй, сползла бы на пол.

— Сиам, — встревоженно прошептал он.

Она не ответила. Он поднял ее и отнес на кровать.

— Останься со мной. — Она уцепилась за его руку. — Мне так приятно твое прикосновение! Как я устала!

Он нагнулся и снова поцеловал ее в губы. Ее влажная рука обвила его за шею.

— Я хочу тебя, но не могу пошевелиться, — пролепетала она. От изнеможения ее глаза сами собой закрылись.

Влажная рука соскользнула с его шеи. В ее волосах блестели капельки пота. Дорожки пота бороздили слой пудры на лице. Пот собирался в ложбинках у ноздрей. Шея блестела от пота, стекающего зигзагами с висков. Она открыла глаза, в которых не было никакого выражения.

— Не бойся, — прошептала она, — я просто расслабляюсь.

Он поцеловал ее влажное, нежное лицо.

— А вообще-то я здоровая девушка.

— Знаю.

Она закрыла глаза.

— Никогда не чувствовала себя здоровее, чем сейчас.

— Знаю.

Ее одолевал сон.

— Ты ладишь с Зигги?

— Кажется, лажу, если учесть все «за» и «против».

— Делай так, как он говорит. Это он нас познакомил. Думаю, худшее уже позади.

«Надеюсь», — подумал он. Она уже спала. Он тихо подошел к выключателю на стене и погасил свет. Выходя, еще разок оглянулся и увидел, что она по-прежнему дрожит. Он побрел через холл к своей комнате, но тревожное зрелище не давало ему покоя. Он вернулся и медленно отворил дверь. За окном, на противоположной стороне Гудзона, горел тысячами огней огромный бессонный город. Благодаря луне картина приобретала безмятежность. Сиам спала неподвижно, только мерное дыхание слегка приподнимало простыню. Потом снова что-то дернулось. Это была ее правая нога. Он присел на край кровати. Нога время от времени судорожно подергивалась. Желая успокоить ее, он положил ладонь на поблескивающую влажную ногу, а потом стал поглаживать, чтобы успокоить мышцу. Судорога придавала Сиам совершенно беззащитный вид; когда она прошла, он взял девушку за влажную руку и дождался, пока та окончательно успокоится.

Когда он уже был готов уйти, оказалось, что ее пальцы выбивают на его ладони нервную дробь. Пришлось снова сжимать ее руку, добиваясь прекращения тика. При этом он чувствовал себя в полной изоляции от остального мира. Никогда еще не ощущал такой близости к ней и такой оторванности от всего света. Покидающая ее спящее тело громадная энергия казалась особой формой жизни, которой он был совершенно чужд. Барни вытер ей шею тыльной стороной ладони, провел рукой по ее рукам. Она исходила потом. Такого он не видел ни разу в жизни. Ее пот был густым, словно из организма вытекало то, что должно было оставаться внутри, коль скоро на теле отсутствовали повреждения.