Авиатор: назад в СССР 8 - Михаил Дорин

нашем полку после смерти Томина. Каждый сам за себя, командиры ответственности боятся, а на носу переучивание на новый самолёт.

— Что можете сказать в своё оправдание? — спросил Араратович и Валера не сдержался, чтобы не захихикать. — Что смешного Гаврюк? Встаньте, товарищ капитан.

Валера медленно поднялся и перестал улыбаться. Его куртка была ещё влажной от мороси, а волосы растрепались.

— Ничего. Просто предлагаю наказать старшего лейтенанта Родина за просчёты в организации полётов, вылившиеся в посадку лётчика с несоответствием его уровня подготовки метеоусловиям на аэродроме посадки, — сказал Валера и Бажанян вскочил со своего места.

— Ты также считаешь, Родин? — спросил Араратович.

— Так точно, — спокойно ответил я.

— С завтрашнего дня оба отстранены от полётов. Командиру эскадрильи подполковнику Буянову организовать сдачу зачётов Гаврюку и Родину. Вопросы? Все свободны, — сказал Бажанян и первым вышел из класса.

Глава 21

Недоумение? А как ещё отнестись к такой реакции командира полка. Будто я специально должен был прыгать, дабы ещё больше подвергнуть свою жизнь опасности. Да и не было у меня такого приказа!

— Ладно, Серый! Не расстраивайся… — начал меня успокаивать Валера, похлопав по плечу.

— Не расстраиваюсь. Мне непонятно, в чём я провинился, — сказал я и, расталкивая всех, заспешил за Бажаняном.

Догнал я Араратовича только возле командирского УАЗика, в который он садился вместе с Буяновым. А ведь раньше, что он, что комэска в Баграме уезжали с нами на большой машине. В Шинданде можно и пешком дойти до модулей.

— Товарищ командир, разрешите обратиться? — подбежал я к Бажаняну.

— Чего тебе?

— Я не совсем понял, почему меня отстранили от полётов.

— Вот как поймёшь, так и подходи. Обсудим, — махнул он рукой в сторону.

— Мы могли бы сейчас обсудить это. Ситуация не совсем обычная…

— Родин, ты совсем оборзел?! Мамой клянусь, будешь возмущаться, выговором ты у меня не отделаешься, — воскликнул Араратович.

— И тем не менее, какие у вас ко мне претензии, что вы решили меня просто отстранить от полётов? Гаврюка, между прочим, тоже, — продолжил спрашивать я и Бажанян стал закипать, как самовар.

Сейчас дым из ушей повалит. Я уже готовился слушать армянские нецензурные выражения, но из штаба стали выходить другие лётчики. Араратович в этот момент подошёл вплотную ко мне и начал говорить достаточно тихо, чтобы слышать могли только я и он.

— Родин, мне не нравится, что в моём стаде паршивая овца. Тем более, очень хитрая, умная и говорливая. Ты меня понял? — подмигнул он мне.

Прекрасное сравнение! Назвать полк стадом, а людей овцами — очень уважительно по отношению к своим боевым товарищам и подчинённым. Кажется, не нравится Бажаняну, что я часто общаюсь с представителями особого отдела.

— Мои беседы с особистами не содержат и намёка на раскрытие внутренних дел в коллективе. Если вы об этом, конечно, — сказал я.

— А я не верю в такие совпадения! Слишком часто мне приходится в последнее время бывать «на приёме» в дивизии. И в этом замешан ты. Меня чуйка в таких случаях не подводит.

— То есть, вы мне мстите? Если так, то, что вы хотите этим показать? — спросил я.

— Мальчик, слишком ты никчёмен, чтобы я ещё мстил тебе, — сказал Бажанян и сел в УАЗик. — У тебя был шанс оказаться на правильной стороне. Ты остался с Гаврюком. Плюс решил пойти по пути стукача.

— Я не стукач, товарищ командир, — возразил я.

— Надоело, — скривил лицо Араратович. — Твоя Камрань, считай, от тебя стала ещё дальше, — сказал он и захлопнул дверь.

С этими словами УАЗик рванул с места, залив водой из лужи дорожку из бетонных плит.

В модуле Гусько пытался меня поддержать, мол, это всё из-за конфликта с Валерой и моего нежелания оставаться в полку.

— Тебе же сказали, что повысят. Ты не соглашаешься, — сказал Савельевич мне наедине, когда мы с ним мыли посуду в умывальнике.

— Таким образом, значит, меня можно убедить, — улыбнулся я, протирая тарелки.

— Кто его знает, что у них там в голове твориться. Мне кажется, что просто ни Араратович, ни Гаврилович не хотят проблем перед назначением на новые должности.

— Так и не было проблемы. Я посадил самолёт, все живы и здоровы.

— Тут не в посадке дело. Ты уходишь из полка, и за это командование дивизии, армии и выше спросит с командира. Почему у тебя молодые и перспективные куда-то сбегают? Не работаешь с кадрами? Тогда какой ты командир! — изобразил высокое начальство Гусько.

— Эффектно показываешь генералов, Савельевич, — посмеялся я.

— Да у них одна порода на всех. Есть исключения, но очень редкие, — сказал он и выключил воду. — Потерпи. Перемелется — мука будет! — отмахнулся он.

— И долго эта мельница будет работать, чтобы достаточно муки намолоть? — спросил я.

— Недолго. Тут, правда, мне сказали ещё занятие провести, — сказал Савельевич, вытирая руки. — Не хочешь помочь? Выступишь с каким-нибудь докладом, получишь порцию аплодисментов.

Ого! Мол, меня сейчас ещё и дополнительной работой нагрузили. Главное, что ещё пока не дошло дело в этом времени до слайдов, презентаций и фото отчётов. Или уже есть?

Из рук Гусько выпало на пол полотенце. Кряхтя и матерясь, он согнулся, держась за спину. Разгибаться замполит не спешил, поскольку увидел что-то на полу под умывальником.

— Вот растяпа! Как так можно оставлять?! — сказал Савельевич и достал помятую тетрадь.

Я её уже видел в руках Менделя недавно. Кстати, тоже в умывальнике. Странное место для того, чтобы спрятать тетрадь.

— Это Паши Менделя, — сказал я.

— На, отнеси ему. Балбес! Стоял, наверняка, курил и бросил. Потом будет искать и вопить, — сказал Савельевич.

Гусько пошёл в нашу комнату, а я свернул в другую сторону и пошёл к Менделю. По пути чутьё или чрезмерное любопытство сработало, и я решил просмотреть эту тетрадку.

Она оказалась занимательной. Мне даже пришлось остановиться и зачитаться мыслями товарища Менделя, пускай и почерк был не совсем похож на его.

Здесь были интересные расчёты по аэродинамике и какие-то рисунки несуществующих самолётов. Один небольшой эскиз сильно напоминал Су-27, но нарисован с крылом треугольной формы.

Никогда не думал, что Паша занимается таким проектированием. Смотрел я на эту картинку, и понять не мог, зачем истребителю именно треугольное крыло. Наверняка, решил он просто нарисовать самолёт, который ему привиделся. А так как летает на МиГ-21, то и крыло нарисовал такое же.

Я постучался в дверь его комнаты, и мне открыл Буянов.

— Чего случилось? — спросил комэска, стоявший передо мной в тапках, трусах в горошек и расстёгнутой куртке от лётного комбинезона на голое тело.

— Никак нет, Иван Гаврилович. Мендель тетрадь потерял. Вот решил занести ему, — сказал я и протянул находку Буянову.

— Передам, — проворчал комэска и забрал у меня