Тевтонский крест - Руслан Мельников

А вот третий нукер даже не вскрикнул.

Человек с дубиной перебивал позвонки с одного удара, оставляя жуткие, но почти бескровные вмятины на спинах. И со степенностью профессионала шел к следующей жертве.

Нет, все это уже слишком.

— Непобедимый хан! — Бурцев шагнул вперед, раздвигая факельщиков.

Два кривых клинка мгновенно скрестились у него под подбородком, преградив путь. Собственной шеей Бурцев ощутил, насколько хорошо отточены изогнутые лезвия.

Теперь все смотрели только на него. И воины за оцеплением из огня и обнаженного металла, и факельщики, и свита хана, и сам хан, и приговоренные к смерти. Даже палач, прервав размеренную работу, озадаченно обернулся на его голос. Только три человека с перебитыми спинами глядели куда-то в ведомую им одним даль. Они еще были живы. Но им было уже все равно.

— Непобедимый хан! Прошу слова!

Брови Кхайду чуть приподнялись. Потом сдвинулись. И все же хан кивнул бывшему полонянину.

Сабли, впившиеся в горло Бурцева, недовольно скрежетнули друг о друга, расползаясь в стороны. Он тронул шею рукой. Кровь. Располосовали-таки кожу, бусурмане. Ладно, могло быть и хуже.

— Что ты хочешь сказать мне, русич?

— Только одно, непобедимый хан. Ты казнишь воинов, которые храбро бились под Вроцлавом. Я могу засвидетельствовать это.

— Храбро? — По губам хана скользнула недобрая улыбка. — Если ты, русич, и твои польские друзья не полегли там все до единого, значит, недостаточно храбро. Если пайзца Шонхора оказалась у тебя, значит, недостаточно храбро. Если сгорели мои осадные орудия и вся зажигательная смесь, значит, недостаточно храбро. Это должно быть ясно даже глупцу!

Последнюю фразу Кхайду выкрикнул, обращаясь уже ко всем собравшимся. Оратор, блин…

Обратно за факелы Бурцева втянули четыре руки — Дмитрий и Бурангул неодобрительно качали головами.

— Дурень, ты в своем уме? — Русский десятник таращил глаза и раздувал ноздри. — Ишь, чего удумал. Лезть в круг и перечить хану. Ты ж сам за малым в том кругу не остался. Казнили бы тебя под горячую руку — и дело с концом.

— Считай, что тебе повезло, — поддакнул Бурангул. — Отделался царапиной на шее, а мог бы и головы лишиться. Ты ведь не знатный нукер, хребет ломать тебе не станут.

Кхайду тем временем вглядывался в лицо опального тысячника. Палач растерянно переминался рядом. Приказа продолжать казнь он не получил.

— Встань, Шонхор! — наконец приказал хан. Тот медленно поднялся. Глаза не выражали ничего. Абсолютно.

— За тебя просят уже второй раз, Шонхор. И знаешь что? Если хочешь, я сохраню тебе жизнь.

Осужденный побледнел.

— Я могу поступить по примеру предков, с позором изгоняющих трусов в Великую Степь. Ты волен уйти из лагеря, Шонхор. Ты пойдешь пешком, без лошади. У тебя не будет оружия и доспехов. Только колчан, набитый конским навозом вместо стрел. Жители войлочных кибиток всюду станут встречать и провожать тебя плевками. Так что ты выбираешь? Позорное изгнание или бескровную смерть?

Тысячник не ответил. Он просто лег на землю у ног палача.

Кхайду кивнул. Дубина взлетела вверх и опустилась. Еще один хрусткий звук нарушил тишину.

Бурцев поймал взгляд угасающих глаз, обращенных в его сторону. Жизнь человека с перебитым позвоночником угасала слишком медленно.

— Нет больше желающих вступиться за тех, кто заслуживает смерти? — Кхайду-хан оглядел толпу.

Толпа молчала. Факелы чадили. Палач работал. Скоро все было кончено.

— Надо отдыхать, — проговорил Бурангул. — Идемте.

— А как же они? — Бурцев растерянно указал на казненных. И еще живых.

— Они умирают. Не сразу, но скоро. Тела их оставят на съедение зверям и птицам. Не стойте долго возле этих тел, русичи. Здесь слишком много плохой смерти. Надо отдыхать…

Впрочем, толком отдохнуть не удалось никому. Под утро о Шонхоре и его воинах забыли напрочь. На лагерь напали поляки…

Глава 53

Дерзкое и отчаянное то было нападение. Небольшой отряд — сотни полторы — всадников налетел со стороны леса стремительно и неожиданно. Под прикрытием подлеска и густого тумана полякам удалось подобраться к вражескому стану почти вплотную. Привычные к лесному бою, они в считанные секунды расстреляли из арбалетов конный сторожевой отряд, встретившийся на пути: с десяток людей и лошадей, утыканных короткими толстыми стрелами, повалились в мягкую хвою и мох, так и не успев поднять тревогу. Затем без шума и суеты была вырезана охрана на краю лагеря. Только после этого нападавшие размотали тряпки с конских копыт и вырвались из предутреннего тумана, подобно бесам из преисподней. Боевые кличи поляков и вопли избиваемых кочевников слились воедино.

Бурцев, так и не сомкнувший глаз, выкатился из засаленного «спальника». Вовремя! Покинутые им шкуры — дурно пахнущие, но такие теплые и уютные — пронзил арбалетный болт.

Дмитрий оказался еще расторопней: новгородец уже стоял на ногах в полном боевом облачении. Кольчугу десятник, в отличие от Бурцева, на ночь не снимал, а щит, шлем и меч всегда держал на расстоянии вытянутой руки.

— Поляки! — рявкнул Дмитрий. — Всем к бою!

Бурцев подхватил саблю и щит. Шлем в поднявшейся суматохе кто-то запнул невесть куда.

Вокруг суетились русичи и люди Бурангула. Татарский сотник что-то кричал, размахивал руками. Его стрелки, отбросив бесполезные луки со спущенными тетивами, хватались за копья и сабли. Кочевники, не привыкшие биться в пешем строю, пытались поймать напуганных лошадей. И падали, сбитые вражескими конниками.

Мимо Бурцева вихрем пронесся всадник с золотыми рыцарскими шпорами и в кастрюлеобразном шлеме. Польский меч ударил в железную нашлепку в центре щита, отскочил. Бурцев пошатнулся. Рыцарь умчался дальше. По пути он зарубил запутавшегося в спальных шкурах монгольского воина. Потом под его клинком пала обезумевшая от ужаса мохнатая лошадка без седока.

Поляки рубили и кололи с яростью одержимых. И людей, и коней.

«Неужто Освальдовцы?!» — встревожился Бурцев. Добжиньский рыцарь на поверку оказался преизрядной свиньей, но все-таки биться с недавними союзниками не хотелось.

Впрочем, нападавших было слишком много. В лесном лагере Освальда не набралось бы столько хорошо вооруженных конных воинов. И потом… Добжинец был там единственным рыцарем, а здесь их десятка полтора-два. И каждый со своими оруженосцами… Нет, в эту атаку поляков вел другой вожак — не менее отважный и опытный, но другой.

Нападавшие широкой дугой продвигались от леса, вырубая, выкашивая все на своем пути. Скакали в три ряда. Впереди — рыцари, за ними — прикрывавшие своих панов с флангов конные арбалетчики, кнехты и оруженосцы. Последними мчались слуги с факелами. Когда они успели запалить огни — еще в лесу или уже в лагере, сунув приготовленные факелы в дотлевающие костры часовых, — Бурцев так и не понял. Но в предназначении огня сомневаться не приходилось. Факельщики, следовавшие по расчищенному рыцарями пути, старались поджечь все, что попадалось под руку. В лагере уже пылали пара десятков палаток простых воинов и шатер какого-то знатного нойона.

Скоро, совсем скоро поджигатели доберутся до мешков с порохом и до снаряженных, готовых к бою бомб Сыма Цзяна. Вряд ли сами они понимают, что произойдет, если в кучу турсуков с «громовой смесью» сунуть пылающий факел.

Польские рыцари уже прорубились к опасному грузу. И тут встретили достойный отпор. Пешие русичи и татары Бурангула сдержали натиск всадников, используя груду мешков в качестве баррикады. Бой на пороховой бочке!

Бурцев бросился в самую гущу схватки. Туда, где копытами огромного коня топтал турсуки всадник в шлеме-ведре, украшенном жутковатыми рогами. Видел Бурцев уже этот шлем. И герб на щите — черного орла на желтом фоне и белого льва — на красном — тоже имел удовольствие лицезреть неподалеку от Сродовской крепости. Герб Куявии. Герб князя Казимиpa, похитившего Аделаиду… Пришло время рассчитаться, княже. За все рассчитаться.

Под копытами Казимирового коня лопнул пухлый бок прочного турсука. Рыцари из княжеской свиты вспороли копьями еще три или четыре мешка. Грузно выкатились связки шипастых «громовых шаров». Грязный пороховой ручеек заструился из прорех на землю. Вот теперь точно достаточно одной-единственной искры, чтобы…

Плевать! Слуги-факельщики, жгущие шатры и палатки, еще далеко, а Казимир — вот он, собственной персоной! Отбросил сломанное копье и, как заведенный, орудует тяжелым рыцарским мечом.

Пробирался Бурцев к князю, нимало не заботясь о том, как будет действовать дальше: пеший, бездоспешный, с щитом и короткой сабелькой — против опытного конного воина при полном вооружении. Главное, добраться до похитителя Аделаиды, а уж там…

Бурцев едва успел подставить щит под наконечник кнехтового копья, целившего в грудь. Отбил меч куявского оруженосца. Отскочил от рухнувшего с коня окровавленного тела. Не то, не то, все не то! Ввязываться в схватку с рыцарской свитой и добивать раненых не входило в его планы. Прикрывшись щитом, Василий упрямо лез вперед — к Казимиру. От запаха человеческого и лошадиного пота, от крови, от поднятой сражающимися пыли и едкой вонючей пороховой смеси его мутило, а сыпавшиеся отовсюду удары едва не сшибали с ног. Порубанный щит, казалось, вот-вот развалится на куски. Но ненавистные куявские орел и лев были уже совсем близко.