Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун

– Сейчас же забирайтесь на чердак. Узнают немцы, какие у меня гости, сожгут дом, сожгут вас и меня вместе с вами.

Прокопченко и Дьяков залезли на чердак. Старушка принесла им чугунок с картошкой.

– Откушайте, чтобы с голоду не померли.

Мимо дома в направлении мельницы шли и шли автоматчики.

Весь день и провели на чердаке, а когда стемнело, поблагодарили старушку, вышли осторожно из дома, взяли курс на Черный лес, куда ушел капитан Афанасьев с товарищами.

Отто Кранц за завтраком подробно, со смаком рассказывал о том, как удалось ликвидировать разведывательную группу русских.

Слушая его, обергруппенфюрер Занге щурил глаза: пробивавшиеся сквозь большое окно солнечные лучи падали прямо на него. Неожиданно спросил:

– Когда вы покончите с отрядом Млынского?

– Скоро, очень скоро, господин Занге.

Закончив завтрак, Кранц вызвал Петренко и в присутствии Занге вручил ему бронзовую медаль за верную службу фюреру.

– Премного благодарен за награду! – гаркнул Петренко. Спохватился, что, наверное, нужны какие-то другие слова, поправился: – Служу нашему великому фюреру!

Кранц, довольный, улыбался.

Петренко решил воспользоваться хорошим настроением Кранца, спросил подобострастно:

– Когда я смогу получить свою невесту, господин начальник? Вы обещали…

– Сегодня вечером. Только смотрите, чтобы не убежала. Отвечать придется вам.

– Не убежит, извольте не волноваться, господин начальник! – обрадовался Петренко. Попятился, открыл задом дверь, скрылся за нею.

Дед Матвей поспел к заутрене. Когда раздался колокольный звон, пожилой прислужник с трудом открыл настежь массивные двери. Матвей Егорович вошел в церковь первым. Следом за ним, беспрерывно крестясь, древняя старушка. Других верующих пока не было. В церкви полумрак. Освещалась она лишь немногими свечами.

"Ента хорошо, – размышлял Матвей. – Ента мне сама пресвятая богородица помогает!.."

– Шапку-то сними, – позевывая, сказал ему старичок, продававший свечи. Когда он зашел в церковь, Матвей и не заметил.

Матвей Егорович сдернул шапку, ругая себя за оплошность. С зажженной свечой уверенно прошел в ту сторону, где, как ему растолковал Афанасьев, находилась икона Божией Матери. Поставил перед иконой на подставку свечку, опустился на колени, перекрестился, склонился в поклоне и, запустив руку в отверстие подставки справа, вытащил пакет, сунул в карман полушубка. Еще земной поклон – и из-за пазухи выдернул свой пакет, вложил в тайник.

"Ента можно смываться али еще поклониться?" – раздумывал дед. Взглянул на строгий лик Божией Матери, поклонился до холодного каменного пола, не спеша вышел из церкви.

Протопал по одной улице, по другой, оглядываясь, как советовал Афанасьев. Будто никто следом не идет. Свернул в переулок, вошел во двор деревянного одноэтажного домика, трижды постучал в дверь. Она открылась. Кто-то невидимый в темноте взял Матвея за руку, провел по темному коридорчику.

– Сюда, – сказал он, открыв дверь в освещенную керосиновой лампой комнату, а сам исчез, прикрыв за собой дверь.

Матвей огляделся и невольно попятился: за столом сидели два немецких офицера. Смотрели на него. Улыбались.

Допятился до двери, но тут один из офицеров голосом мичмана Вакуленчука сказал:

– Своих не узнаешь? Загордился?

– Подходи, Матвей Егорович, – пригласил другой голосом лейтенанта Кирсанова.

Вгляделся – они: Вакуленчук и Кирсанов. Рассмеялся:

– Натуральные хрицы!

Подошел поближе, еще раз вгляделся, и только тогда достал из кармана пакет, положил на стол.

– Получайте, господа хрицы, подарочек дорогой.

– Ну и молодец вы, Матвей Егорович! – похвалил Вакуленчук, развертывая пакет. В нем – документы. Большинство на немецком языке. На обороте топографической карты, отображавшей оперативную обстановку на участке армии фон Хорна, пометка по-русски: "Особой важности, немедленно вручить по назначению". Такие же пометки имелись на многих других документах. В пакете была вчетверо сложенная записка. В ней сообщалось, что гестапо и полиции удалось уничтожить комиссара разведгруппы Белецкого и четверых разведчиков: Ляшкевича, Корецкого, Субача, Остапенко. В бою с разведчиками погибло двадцать немецких солдат и двенадцать полицейских. В знак особых заслуг перед фашистами предатель Петренко награжден медалью и ему передается под личную ответственность находящаяся в тюрьме медсестра Зина. В воскресенье вечером Зину доставят на квартиру Петренко. Возможно, на церемониале передачи будут присутствовать и чины из гестапо. В конце записки сообщался адрес и прилагался план квартиры Петренко.

Отобрав документы особой важности, Вакуленчук аккуратно свернул их, обвязал тряпочкой и передал дедушке Матвею.

– Как можно быстрее доберитесь в отряд и вручите их капитану Афанасьеву или майору Млынскому. Только им.

– Можете не сумлеваться, Матвей сделает, что нужно.

Дед натянул поглубже заячью шапку, подошел к двери, оглянулся, хитро подмигнув, спросил:

– А вас когда ожидать?

– После выполнения задания, – ответил Вакуленчук. – Да, чуть не забыл! Майору скажите, что его Володька в надежных руках.

Ему нужны отдых и лечение.

Вечером в квартиру Петренко, не торопясь, вошли два офицера. Расфранченный, слегка пьяный Петренко сидел за богато сервированным столом. Он ожидал, когда полицейские привезут Зиночку. Увидев офицеров, обрадовался, выскочил из-за стола навстречу.

– Вы на свадьбу? Благодарю за высокую честь! Очень рад! Присаживайтесь, пожалуйста! Невесту сейчас привезут!..

– Да. Мы пришель тебе на свадьбу, – подтвердил коренастый офицер, подходя к жениху. Вытащил нож и вонзил его в горло Петренко. – Сволочь! Предатель! – добавил он, оттаскивая вместе с товарищем труп в другую комнату.

Сели за стол. Стали закусывать.

Вскоре к дому подкатила грузовая машина. Два рослых полицая ввели Зиночку.

– Хайль Гитлер! Доставлена благополучно!

Вместо ответа офицеры выдернули из кобур пистолеты.

– Хенде хох!

Коренастый офицер обезоружил полицаев, связал руки и ноги, вставил в рот кляп, за ноги оттащил в соседнюю комнату, положил рядом с трупом Петренко.

Офицер с усиками, улыбаясь, показал Зиночке на дверь.

Он очень напоминал кого-то из знакомых, но кого именно Зиночка не могла вспомнить.

Офицер легонечко подтолкнул ее к двери. Перед домом стояла легковая машина. Коренастый офицер услужливо распахнул дверцу, сказал: "Битте!" – и сам сел рядом. Немец с усиками дал газ, и машина, набирая скорость, понеслась по улице. За городом свернула на проселочную дорогу, к лесу.

Немец с усиками резко затормозил.

– Выходите, Зиночка! – сказал коренастый офицер. – Неужели не узнала? Вакуленчук я.

– А я Кирсанов, – представился немец с усиками.

– Милые вы мои!..

– Кончать с эмоциями! – строго сказал Вакуленчук. – Уходить надо!

Шли всю ночь. Зиночка рассказала о своих злоключениях, расспрашивала о Мишутке, об отряде.

Пришли утром усталые, голодные.

– Тетя Зина вернулась! – закричал Мишутка и что есть сил бросился к ней.

– Сынок мой! – целовала его Зиночка. – Вот мы и опять вместе. А папа здоров?..

О дерзкой операции партизан обергруппенфюрер Занге узнал утром. Отпивая маленькими глотками черный кофе, он наблюдал за мрачным лицом Отто Кранца. Потом сказал:

– Смотрите, коллега, как бы этот Млынский вас не стащил…

25

Прокопченко и Дьяков днем укрывались в лесных зарослях или на заброшенных колхозных фермах – скот немцы вывезли в Германию. Ночью, обходя населенные пункты, до предела забитые войсками, продвигались к Черному лесу. Где-то там Афанасьев с товарищами.

Совершенно обессиленные, они подошли на рассвете к старенькой избе, стоявшей на краю села. Окоченевшие пальцы не слушались, и стук в закрытое ставнями окно получился слабый, словно мышиный шорох. В избе что-то упало. Старушечий голос тягуче спросил:

– Кто там?

– Свои, – хрипло отозвался Прокопченко.

– Чего спать не даете? – недовольно спросила старуха, но дверь открыла.

– Нам, бабушка, малость отогреться, и мы уйдем, – попытался успокоить ее Дьяков.

– Куда вы уйдете? Уже рассветает! – даже рассердилась старуха. – Или неведомо, что кругом фашист? – Подняла крышку люка подвала, сбросила туда старое одеяло, потертый полушубок, почти приказала: – Спускайтесь. В подвале сухо. Можно и поспать. Вот наварю картошки, тогда разбужу.

– Спасибо, бабушка, – поблагодарил Прокопченко, закрывая за собой крышку.

При свете карманного фонарика Прокопченко развернул рацию и обнаружил, что кончилось питание.