И на земле и над землей - Роберт Паль

Однако чем дальше — тем больше. Когда Свистунов покончил с яичницей и чаем и заторопился к двери, жена протянула ему заранее приготовленный и изрядно тяжелый пакет.

— Это тебе на обед. Не забудь друзей угостить, раз у тебя сегодня такой день. А уж вечером…

Он не расслышал, что будет вечером, потому что уже был на лестнице, а через минуту и на улице, где весело светило раннее весеннее солнце, влажно поблескивали подмерзшие за ночь лужицы, на еще голых тополях кричали грачи.

На пути к остановке трамвая ему попалась длинная заледеневшая лужа. Свистунову она понравилась. Разбежавшись, прокатился, — понравилась еще больше. Ему было так весело и хорошо, душа в нем так пела и ликовала, что он, как школьник, принялся с азартом кататься и катался до тех пор, пока не упал.

При падении он выронил пакет, отчего в нем что-то подозрительно звякнуло, а в ушибленной голове вдруг стало светло-светло. Наверное, из-за этого Свистунов как-то сразу вспомнил, что сегодня у него действительно особенный день — пятнадцатое апреля, день рождения. И не обычный, что неизбежно случается каждый год, а пятьдесят пятый в его жизни. Своего рода юбилей! Жена знала, помнила, даже поздравила, а он так заработался, что забыл. Собственный день рождения забыл, ну разве ж так можно!..

Подняв пакет и заглянув в него, он еще раз тепло подумал о жене: надо же, не забыла, сто лет не обращала на этот день внимания — и вдруг…

Додумать свои мысли о жене он не успел, потому что увидел на дне пакета тускло поблескивающие осколки стекла. Извлек один — от бутылки. Понюхал — пахнет. Чем пахнут в России такие емкости, объяснять не надо. От удивления, а еще больше от жалости Свистунов только присвистнул:

— Вот те и раз! Проздравился называется. С юбилеем тебя, дорогой Никита Аверьянович! Многая, многая тебе лета!..

Как ни жалел, как ни горевал, а не удержался — рассмеялся. Проходивший мимо гражданин не преминул остановиться и полюбопытствовать, отчего в такое раннее весеннее утро да в таком тихом переулке такой, знаете ли, подозрительный смех. На каком, дескать, основании и по какому, мол, праву.

Оглядев строгого моралиста в ватнике на одной пуговице и в сапогах с подвязанными подошвами, Свистунов рассмеялся еще громче:

— Ну вот, гости к столу, а она, родимая, тю-тю! А без нее какой тебе юбилей, какие тосты? Ну жена, ну Татьяна!.. А я сам? Ну не растяпа разве?

Бутылка разбилась не вся, и что-то на донышке в ней еще осталось. Мужик обрадовано извлек ее из пакета и сердито глянул на Свистунова.

— Чего гогочешь, дурак? Тут плакать надо, а он знай себе заливается. Веселый человек…

Выпив остаток, он побрел дальше своей дорогой, а Свистунов побежал на остановку. По пути догадался вместо разбитой купить в магазине другую. В трамвае он успокоился окончательно, устроился на самом последнем сиденье, и тут его посетила такая прекрасная мысль, что он едва не прослезился от радости.

А мысль была такая: пятьдесят пять лет для него не просто день рождения и какой-никакой юбилей. С сегодняшнего дня он — пенсионер! Годы, отданные вредному производству в «большой химии», дают ему такую возможность. Спроси любого кадровика — подтвердит. Да и сам он это всегда знал, но в суматохе запамятовал. А время, оно, брат, не стоит на месте, счетчик работает, стучит. Вот, выходит, и достучал: выходи, уважаемый Никита Аверьянович, твоя остановка. Как говорится, последняя и окончательная.

И тут ему стало вспоминаться, как провожали на пенсию его старших товарищей, когда он еще работал на «Химпроме». Какие речи говорили — от коллектива бригады, а то и цеха, от профсоюза, от администрации, какие дарили подарки, как вручали пенсионное удостоверение, а потом допоздна сидели в заводской столовой, чествовали, как космонавта или героя. И это было прекрасно, потому что заслуженно. И потому что главное в любом деле — человек.

После «Химпрома» он перешел на известную в городе «Хлопчатку» — хлопчатобумажный комбинат — слесарем по обслуживанию прядильных линий. Комбинат был новый, все оборудование — тоже новенькое, импортное, цеха просторные, светлые, с цветами на подоконниках, воздух после «большой химии» как в раю, — работай, радуйся жизни. И он работал. И радовался.

В отличие от «Химпрома» на «Хлопчатке» работали в основном женщины. Кто-то утверждает, что управлять такими коллективами ох как непросто. Может, так оно и есть, но Свистунову это понравилось.

С женщинами он ладил, и получалось это у него как-то просто, само собой. Конечно, подход к ним нужен иной, чем к мужикам, ибо женщина — натура тонкая, эмоциональная, не всегда понятная и предсказуемая. Но зато и какая благодарная, отзывчивая даже на самую малость участия и добра!

Вот, к примеру, ты собираешься на работу. Дома столько забот-хлопот, проблем с ценами, тарифами ЖКХ, кредитами, своенравными и эгоистичными домочадцами — голова пухнет. Вместо того, чтобы настраиваться на творческий созидательный труд, все тасуешь и тасуешь эти цены, тарифы, кредиты… пропади они пропадом, и тащишь их на своем горбу в свой цех, бригаду, участок, к таким же озабоченным, обозленным жизненной нескладухой товарищам. Но среди мужчин это в порядке вещей. Потому что все мы одинаковые, и иного нам не дано.

Другое дело — женщины. Собираясь к ним, все свои семейные и прочие проблемы оставь дома. Не забудь, потому что такое все равно не забудешь, а отложи, отодвинь до вечера и приди к ним бодрый, веселый, почти влюбленный. Не скупись на хорошие, красивые слова, кого-то приобними, кого-то поцелуй в щечку, кого-то назови душенькой, красавицей, солнышком. У них ведь тоже семьи, домашние неурядицы, и таких слов, кроме тебя, им никто не скажет.

Иные из них будут отмахиваться, отпихивать тебя дальше по кругу, а острые на язычок хохотушки высмеивать эти твои ухаживания, но ты знаешь: это лишь игра. На самом деле им приятно такое внимание, твое настроение передается и им, и они с шутками и незлыми подначками расходятся по своим рабочим местам. Ты для них свой парень, на которого можно положиться, который поймет, утешит, выручит. Все это, должно быть, и вкладывают они в его второе имя — Веселый человек.

Так думал Никита Аверьянович Свистунов, добираясь в гремящем трамвае к себе на работу. Жаль, нет уже той веселой и работящей «Хлопчатки», которая так пришлась ему по душе. Остались одни мрачные стены и огромные пустые пространства, где не услышишь больше ни напряженного шелеста прядильных машин, ни человеческого голоса.

Почти все оборудование фабрики уже было демонтировано, упаковано в крепкие ящики и куда-то вывезено. Злые языки утверждали, что весь комбинат продали на металлолом, но то, как тщательно разбирался и упаковывался каждый агрегат, свидетельствовало о другом. Когда Свистунов недвусмысленно намекнул на это начальству, ему в ответ намекнули на немедленное увольнение. Как горько ни было праведнику, пришлось скрыться за дурашливой шуткой: