Королевское чудовище - Кристина Кашор

Пришел Уэлкли и сообщил, что король вызывает к себе Бригана. Когда он ушел, Файер вздохнула с облегчением.

На пути к своим покоям в сопровождении стражи Файер снова ощутила дуновение странно знакомого сознания. Это был лучник, тот самый лучник с пустотой в мыслях.

Файер раздраженно вздохнула. Лучник был где-то во дворце или рядом, может быть, поблизости в городе — по крайней мере, ей так казалось уже несколько раз за сегодняшний день; и он никогда не задерживался у нее в голове, так что она не успевала схватиться за его разум или даже просто понять, что делать. Это все ненормально, просто ненормально: бродящие вокруг зомби с такой пустотой в мыслях, словно их заворожило чудовище. Снова чувствовать этот разум после стольких месяцев было не слишком приятно.

И тут она обнаружила, что с оставшимися в замке стражами что-то не так.

— Приходил какой-то человек, миледи, — сообщила Муза, — очень странный. Сказал, что король послал его проверить вид из ваших окон, но я не узнала в нем слугу короля, да и объяснениям не поверила, так что не впустила.

— Вид из моих окон? — изумилась Файер. — С чего бы это?

— Какой-то он был не такой, миледи, — добавил Нил. — Что-то странное в нем. И нес сплошную околесицу.

— По мне, так ничего странного, — хмуро вставил другой воин. — Королю не понравится, что мы его ослушались.

— Нет, — Муза обернулась к стражникам. — Довольно спорить. Нил прав, что-то нехорошее было в этом человеке.

— У меня от него голова закружилась, — вставила Мила.

— Это был достойный человек, — проговорил еще один из охранников, — и вряд ли нам позволено разворачивать посланных королем людей.

Файер стояла в дверях, держась за косяк, чтобы не пошатнуться. Слушая, как спорят ее стражи, которые никогда не ссорились при ней и никогда не перечили Музе, она все больше уверялась, что случилось что-то страшное. И дело было даже не в том, что они заспорили, не в том, что приходивший казался подозрительным. Нил сказал, что с ним что-то было не так — а сейчас не так что-то было с половиной ее стражи. Они были намного более открыты, чем обычно, и в мыслях их царил туман. А сильнее всего — у тех, кто сейчас спорил с Музой.

И каким-то чутьем — человеческим или чудовищным — Файер ясно чувствовала, что, называя этого человека достойным, они ошибались, и точно знала, хоть и не понимая почему, что Муза правильно сделала, когда прогнала его.

— А как этот посетитель выглядел?

Некоторые воины, почесав в затылке, проворчали, что не помнят — Файер могла буквально нащупать туман в их мыслях. Но разум Музы был ясен.

— Высокий, миледи, выше короля, и худой, даже тощий. Волосы у него были седые, глаза — темные. И он был изможден и бледен, весь какой-то посеревший, а на коже — пятна. Сыпь.

— Сыпь?

— Одежда самая неприметная, но на спине целая коллекция луков — арбалет, короткий лук и просто великолепный длинный. Полный колчан стрел и нож, а вот меча не было.

— А стрелы в колчане — из чего они были сделаны?

— Я не заметила, — поджала губы Муза.

— Из белой древесины, — встрял Нил.

Итак, тот самый туманноголовый лучник приходил к ней полюбоваться видом. И оставил за собой сбитых с толку, одурманенных стражников.

Файер подошла к самому запутавшемуся — тому, кто начал спорить. Это был парень по имени Эдлер, в обычном состоянии весьма приятный собеседник. Она положила руку ему на лоб.

— Эдлер. У тебя болит голова?

Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать вопрос.

— Не то чтобы болит, миледи, но чувствую я себя как-то странно.

Файер задумалась над тем, как сформулировать следующее предложение.

— Не разрешишь ли ты мне попробовать убрать это чувство?

— Конечно, миледи, если желаете.

Завладеть сознанием Эдлера оказалось так же легко, как в тот день с браконьером. Она поиграла с туманом, потянула и потыкала его, пытаясь понять, что это такое. Казалось, это был воздушный шар, наполняющий разум пустотой и прижимающий его собственные мысли к стенкам.

Файер с силой ткнула в шар, и он, лопнув, улетел прочь. Мысли Эдлера резко хлынули на место, и он потер голову ладонями.

— Мне и вправду лучше, миледи. Теперь я ясно его помню. Вряд ли это был слуга короля.

— Он и не был, — кивнула Файер. — Король не стал бы посылать какого-то больного бедолагу с луком любоваться видом из моих окон.

— Великие скалы, что-то я подустал, — вздохнул Эдлер.

Файер перешла к следующему стражу, мимоходом подумав, что даже в комнатах для допроса не натыкалась еще ни на что настолько пугающее.

Позже она нашла на своей кровати письмо от Арчера. Он собирался приехать, как только закончится сбор урожая. Новость была радостная, но легче от нее не становилось.

Файер считала себя единственным в Деллах человеком, способным овладевать чужим разумом.

Глава восемнадцатая

К счастью, так совпало, что Файер начала учиться внушать отцу то, чего на самом деле не было, именно в тот самый год, когда в их с Арчером отношениях появился новый источник радости.

Кансрел не возражал против иллюзий, потому что реальность в ту пору начала его угнетать. Все его удовольствия обеспечивал ему Накс, а теперь Накса не стало. Бриган получал все больше веса в королевстве и вышел невредимым еще из одной ловушки. И теперь Кансрелу приходилось искать утешения в солнечном тепле на коже, когда за окном уже несколько недель моросило, или во вкусе чудовищного мяса, когда его не подавали к столу. Прикосновение разума дочери приносило ему облегчение — теперь, когда она больше не пыталась превращать пламя в цветы.

Для Файер же это было мучительное время. Она потеряла аппетит, исхудала, у нее то и дело кружилась голова, мышцы шеи и плеч вечно сводило, отчего занятия музыкой стали болезненными и появились кошмарные головные боли. Она настойчиво избегала мыслей о том, что собиралась совершить — потому что если бы хоть раз прямо подумала об этом, то ни за что не справилась бы с собой.

В общем-то в тот год Арчер не единственный приносил ей радость. У Файер была горничная — Лидди, милая девушка с глазами орехового цвета. Как-то весенним днем, войдя в комнату Файер, она обнаружила, что та сжалась в комок на постели, борясь с нахлынувшим отчаянием. Лидди нравилась ее молодая хозяйка, и она так переживала за нее, что, усевшись рядом, принялась гладить волосы и лоб Файер, разминать кожу за ушами, шею и спину. То, что ее в кои-то веки касались с добрыми намерениями, показалось Файер самым сильным и нежным утешением, какое она только могла представить. В итоге она устроилась головой у Лидди на коленях, а та все продолжала ее гладить. Это был великодушный дар, и Файер приняла его.