Неизвестная земля - Николай Томан

- Да хоть завтра.

12

И вот Холмский мчится на машине Урусова к своему дому, уверенный, что теперь обязательно вспомнит и запишет все свои расчеты, как только сядет за стол. Торопясь, без лифта, вбегает он на второй этаж. От волнения долго не может вставить ключ в замочную скважину. Но вот дверь распахнута. Не проверив, защелкнулась ли она, Михаил Николаевич спешит в свой кабинет. Сбрасывает с письменного стола книги, журналы, газеты. Выхватывает из ящика кипу бумаги и, не найдя ручки, пишет карандашом, торопясь поскорее записать то, что начало всплывать в памяти.

Радуясь и не веря своим глазам, он поспешно пишет несколько секунд, без особого труда вспоминая нужные формулы... Но тут ломается карандаш. С проклятием он бросает его на стол, снова начинает искать ручку. Да вот же она, в боковом кармане пиджака!

Нужно поскорее продолжить запись. Что такое тут, однако?..

Но теперь он уже с трудом разбирает только что написанное, не узнавая собственного почерка.

И вдруг сомнение: а верно ли все это? Откуда во второй формуле греческая буква "тета"? Должна ведь быть "тау"... И корень квадратный не в числителе, а в знаменателе. А почему здесь "постоянная Планка"?

"Нет, что-то тут не так... Явно не так!.."

Холмский в ярости комкает бумагу, бросает ее под стол, вытирает пот со лба. Теперь он уже не в состоянии не только писать, но и связно думать. Сидит некоторое время неподвижно, откинувшись на спинку кресла, отбросив голову назад. Потом встает, расслабленной походкой идет к дивану и почти падает на него...

Снова бешеное мелькание зигзагов осциллограммы перед закрытыми глазами и звенящий в ушах, давящий гул напряженно работающего ускорителя...

Он лежит так почти целый час. Постепенно успокаивается. Встает с дивана, нетвердой походкой идет в ванную и долго умывается холодной водой. Внимательно рассматривает себя в зеркале...

Задумчиво ходит потом по квартире. Останавливается у телефона и несколько минут стоит возле него, прежде чем снять трубку. Но и сняв ее, не набирает номера, а подержав в руках, опускает на рычажки аппарата. И, уже не раздумывая больше, решительно выходит из дому.

Расплатившись с шофером у здания психиатрической клиники, Холмский поднимается на второй этаж и идет в кабинет Александра Львовича Гринберга.

- Ба, кого я вижу! - радостно восклицает Александр Львович. - Чем обязан, как говорится?..

- Кладите меня, доктор, на любое свободное место. В крайнем случае и в коридоре полежу, - мрачно произносит Холмский. - И лечите всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами. Это сейчас очень нужно не только мне. А в том, что я болен, у меня нет уже больше никаких сомнений. Как физик, я все еще в состоянии клинической смерти...

- Ну, зачем же так мрачно? - пытается обратить все в шутку Александр Львович. - Я ведь психиатр, и, говорят, неплохой, потому лучше вас знаю, больны вы или нет.

- А где моя память? Почему не могу вспомнить самого главного? Вспоминаю даже то, что казалось давно забытым и во всех подробностях, а то, что было со мной всего три месяца назад...

- Вспомните и это.

- Но когда? А нужно сейчас. Я ведь все знаю. Я слушал радио... И Урусов не отрицает того, что я услышал. Он, правда, делает вид, что они и без меня во всем разберутся, но зачем этот риск? Может быть, прав тогда Чарльз Дэнгард, и они действительно идут на самоубийство?

- Ну зачем же вы так?..

- Только не утешайте меня, пожалуйста, Александр Львович. Я ведь не настоящий сумасшедший и все понимаю, поэтому, может быть, мне так тяжело... Сегодня, казалось, вспомнил, наконец, самое главное, а как только сел за бумагу - все смешалось. А ведь до этого такая светлая была голова! В разговоре с Урусовым вспомнил даже афоризм, приписываемый Будде, так как он напоминает манипуляцию восемью квантовыми числами новой системы симметрии, называемой восьмеричным способом. Все это имеет отношение к трактату Урусова о сверхмультиплетах.

- Мультиплеты, мультиплеты... - задумчиво произносит доктор Гринберг. - Это что-то, имеющее отношение к нуклонам атомного ядра? А что за афоризм Будды? Может быть, вы его и сейчас помните?

- Нет, сейчас уже не вспомню... Хотя, постойте... Вспомнил! "Вот вам, о монахи, та благородная истина, которая показывает, как избавиться от страданий. К этой цели ведут восемь достойных путей: справедливое представление, справедливое намерение, справедливая речь, справедливое действие, справедливая жизнь, справедливое усилие, справедливое внимание и справедливая сосредоточенность".

- Ну, милый мой! - весело смеется доктор Гринберг. - Если вы в состоянии на память цитировать Будду...

- Ведь потому только, что его афоризм имеет отношение к сильным взаимодействиям ядерной физики.

- Тем более! И уж теперь-то я не сомневаюсь больше в окончательном восстановлении вашей памяти. Хватит вам лежать целыми днями на диване...

- Я не лежу, а хожу, и не только по квартире, но и по бульварам.

- Нет, это тоже не то. Вам нужно заняться делом. В институт вам еще, пожалуй, рано, а вот консультантом на киностудию, снимающую фильм из жизни физиков, в самый раз. Лена жаловалась мне, что вы не хотите ей помочь. А вам нужно переменить обстановку, отвлечься от мрачных мыслей, от страха, что вы не вспомните всего.

- И вы думаете, это мне поможет?

- Не сомневаюсь в этом!

- Ну, так я тогда попробую.

13

В клинике доктора Гринберга собираются чуть ли не все психиатры столицы. Мало того - приезжают еще два профессора из Америки и один из Швейцарии.

- А они-то зачем? - удивляется Евгения Антоновна.

- Ничего не поделаешь, Женечка, - сокрушенно вздыхает Александр Львович. - Ваш супруг - больной международного значения.

- Неужели снова начнут осматривать его?

- Этого мы не должны допустить. Этим только все дело можно испортить.

- А как же не допустить? Они ведь могут подумать...

- В том-то и дело, - снова вздыхает доктор Гринберг. - В крайнем случае, если уж очень будут настаивать, подпустим их к нему только после моего эксперимента. Думаю, однако, что тогда этого и не понадобится.

- Не сомневаетесь, значит?

- Не сомневаюсь.

- Ну, а наши психиатры как к этому относятся?

- Терпимо.

- А иностранцы могут и усомниться?

- Не исключено. На них не могла ведь не сказаться болтовня их прессы.

- Оказались, значит, под психологическим ее воздействием? - грустно усмехается Евгения Антоновна.

- И не только это. У нас вообще разные точки зрения на патологию высшей нервной деятельности.

Приезд иностранных психиатров и особенно предстоящая встреча с ними очень беспокоит теперь Александра Львовича. Ему известно, что оба американца - психотерапевты и психоаналитики, а психотерапия, в их понимании, не наука, а искусство, что явно противоречит точке зрения доктора Гринберга. Да и в самой Америке не все ведь являются сторонниками психотерапии. Известный американский психолог Хобарт Маурер считает, например, что психотерапия приводит больного не к нормальному состоянию, а к тому психопатическому и антиобщественному поведению, которое типично для преступников и не умеющих владеть собой людей. Особенно же пугает Александра Львовича "комплекс вины", столь дорогой сердцу многих американских психотерапевтов. Он боится, как бы прибывшие из-за океана психиатры не стали подвергать Холмского психоанализу, исходя из этого "комплекса вины". А повод к этому могли им дать измышления буржуазной прессы.