След грифона - Сергей Максимов

Интернационализм в финансовой сфере своеобразно проявился в деятельности Коминтерна. Сталин не хотел и не мог терпеть такую ситуацию, когда аппарат Министерства иностранных дел молодой республики составлял три тысячи чиновников, а аппарат Коминтерна был ровно в сто раз больше – триста тысяч дармоедов! В первые годы советской власти сеть Коминтерна активно использовалась в разведывательной и подрывной деятельности против зарубежных стран, но был и еще один аспект деятельности, а именно торговля драгоценностями, произведениями искусства и антиквариатом. И подход остался еще дореволюционный. Белая эмиграция не раз поднимала вой о том, что большевики распродают культурные ценности России. Их западная буржуазия слушала, но продолжала скупку краденого. За каждым европейским аукционом можно было без труда распознать деятельность интернационалистов. И опять не в том беда, что ценности продавались, а в том, что вырученные средства расходовались неизвестно на что. Но от государственного финансирования эта орда спекулянтов между тем отказываться не собиралась. Ну как можно было это терпеть?!

Он вернулся к делу белогвардейского генерала. Надо полагать, и у белых было немало охотников до этого золота. И понятно, что там были люди, которые заботились о его сохранности. Неужели им удалось скрыть часть золота от разграбления? Сталин еще раз пересмотрел разноречивые цифры. Получалось, что колчаковцы могли бесследно изъять 700—800 килограммов золота. Во всяком случае, не больше тонны. А может быть, это списали на колчаковцев? Кто? Да кто угодно, кто мог быть назначен Лениным. Очень сильно Сталин подозревал, что Ильич начал вести расчеты за революцию. Это его, Сталина, теперь западные демократы шантажировать опасаются, а в первые годы советской власти все было иначе. А впрочем, Ленин тоже понимал, что чем кровавее будет создаваемый им режим, тем больше у Запада причин помалкивать о финансовой стороне этого проекта.

На Генуэзской конференции на вопрос о выплате долгов царского правительства нарком иностранных дел Чичерин заявил буржуям, что в банках иностранных государств осело не менее 182 миллионов рублей русских денег. Что он имел в виду? Входят ли в названную сумму деньги из золотого запаса, побывавшего в руках адмирала Колчака? Опять ни черта не ясно. И сколько Сталин ни пытался прояснить для себя эту картину, ничего у него не получалось. Чичерин, как и Бухарин, в понимании Ленина были «любимцы партии». Но если Бухарина даже близко не допустили к институту по изучению последствий мировой войны по причине его болтливости, то аристократ Чичерин умел держать язык за зубами. Такой же неразговорчивый был и управляющий делами Совета народных комиссаров Бонч-Бруевич. У него вообще это фамильное – дядюшка его Михаил был начальником царской контрразведки. И опять же вездесущий Троцкий со своей идеей мировой революции. Мало ему здесь было крови! Этот, наоборот, без умолку болтал, но у него болтовня была мечом и щитом, из-за виртуозного владения которыми невозможно было понять, что у него на уме. Революция – дело кровавое, это всем понятно. Он, Сталин, пролил и проливает реки и моря крови, но не льет ее для собственного удовольствия. Как иначе ему быть? Покажите, кто сможет иначе? Однажды приняв террор и репрессии как обычную практику революции, Сталин и мысли не допускал, что революционное переустройство может происходить иначе. Иначе Гражданская война снова выйдет на поля сражений. Террор и репрессии есть не что иное, как упреждение действий врагов. А друзей у советской власти как не было, так и нет. Но садистом он, Сталин, не был. Именно против садистов в первую очередь он и направил первые репрессии. А тот же Троцкий лил кровь в Гражданскую войну так, что даже Ильич ему заметил, что его поведение вызывает среди многих товарищей антисемитские настроения. Да хотя бы цель была! Хотя он уже тогда заявлял: «Цель – ничто. Движение к цели – все». Как Абрам из анекдота. «У меня восемь детей. И думаете, я их люблю? Нет, мне нравится сам процесс». Какое государство собирались они, все вместе взятые, строить с Лениным во главе? Ничего они построить не могли. Все прое... бы, как прое... деньги, из-за которых такие, как он, рисковали жизнью. Что и сумели они сделать, так это только то, что все разрушить и для собственного удовольствия крови попить.

Сталин снова вернулся к делу колчаковского генерала с двойной фамилией. Генерал был не просто генералом, а генералом русской контрразведки. Из этого следовало, что он был человеком осведомленным. Контрразведка предоставила в распоряжение следователя Александрова, назначенного Временным правительством для расследования финансовых дел большевиков, три шкафа документов. При советской власти Александрова бессчетное количество раз допрашивали, пока не расстреляли. Сталин читал его показания и был просто взбешен тем, что от него скрывал сам Ленин и все «ленинцы». Они действительно считали его недалеким горцем.

Сталину показалось забавным, что во время Гражданской войны военные дороги белогвардейца-генерала, дело которого лежало у него на столе, пересекались с его военной судьбой. Действительно, им с Дзержинским пришлось туго в начале 1919 года под Пермью. Почему-то этот генерал вызывал чувство уважения. Как вызывали у него чувство уважения, казалось бы, страшные враги советской власти. В меньшей степени Деникин и Колчак. В большей – Корнилов. Сталин не раз и не два читал «Очерки русской смуты» Деникина. Читая, понимал, что не могли эти люди победить в такой стране. Но вот принес ему Судоплатов аналитическую записку, составленную этим Мирком-Суровцевым, где автор дает поведенческие модели генералов старой армии в случае войны с немцами, и одно удовольствие читать. Тут же лежит другая служебная записка. Это уже данные разведки, которые в точности подтверждают выкладки белогвардейца-генерала. А ведь генерал этот в течение двадцати с лишним лет ничего фактически не знает. Но, зная характер, привязанности и симпатии белогвардейских лидеров, очень точно делает прогнозы. Интересно, а как бы повел себя сам этот генерал, будь он на свободе, в случае войны? В любом случае нужно разобраться с ним до конца. Хотя Сталин так и не поверил, что он причастен к сохранению золота Колчака. «Поживем – увидим, – решил он, – если уж двадцать с лишним лет не могли разобраться, то один-два месяца жизни заключенного внутренней тюрьмы НКВД ничего не решат. И правильно сделал Судоплатов, что вытащил заключенного из Лефортова. По сути дела, его уже нет, а расстрелять его никогда не поздно».

Пусть пока напишет, что ему известно о финансировании большевистской партии. Хотя если ему что-то известно, что неизвестно даже ему, Сталину, расстрелять его придется в самом срочном порядке. А с другой стороны, просто забавно, как такой матерый враг столько лет оказывался вне зоны внимания органов.

Мысли вождя, описав невообразимый маршрут по прошлому, настоящему и будущему, неожиданно даже для него самого обрели новое направление. За размышлениями о золоте он совсем упустил ту часть доклада Судоплатова, где он обращал его внимание на тот факт, что этот белогвардеец мог бы прояснить, кто оказывал информационную поддержку советским органам безопасности во время проведения операции «Трест». А также кто из белогвардейцев за рубежом так люто ненавидел Троцкого, что решил помогать чекистам, любить которых, казалось бы, причин было еще меньше? «А ведь использовал же бывший шеф жандармов Джунковский какие-то свои дореволюционные связи, когда консультировал ОГПУ во время разработки управлением операции „Трест“! Что за человек этот загадочный генерал с распространенной русской фамилией Степанов? И потом, не следует ли этот факт понимать так, что среди бывших граждан России есть люди, которые трезво воспринимают новое государство? Которые при всех превратностях судьбы не потеряли любви к родине. Они не могут принять существующий строй как близкий им, но признают тот факт, что Советская Россия – это все же Россия. Советская Россия – правопреемник России бывшей. Другой нет и не будет!» – подвел черту под размышлениями вождь.

«Ох уж эти „их благородия“ и „их превосходительства“! Было и есть в них что-то такое, что делало их опасными врагами во время Гражданской войны и после нее, и то, чего так не хватает в нынешних командирах!»

Еще в Гражданскую войну Сталин стал приглядываться к военспецам. И уже в те годы, в отличие от большинства партийных руководителей, он стал их подразделять на отдельные категории и группы. Одних он отнес к категории «их превосходительств». Эти приняли сторону советской власти через отрицание царизма как строя, полностью себя дискредитировавшего. К этой категории он относил бывших царских генералов Поливанова, Бонч-Бруевича (близкого родственника Бонч-Бруевича-большевика), Таубе, Маниоковского, Джунковского, Брусилова, Батюшина, Николаева, Потапова и им подобных. Под эту категорию подходили и генералы – профессора Академии Генерального штаба. Их выгодно отличало от остальных то, что они не собирались делать карьеру в новой войне. Их военные карьеры были уже сделаны, и авторитета в военной среде им было не занимать. Других он относил к военным карьеристам из прапорщиков и поручиков. Самым ярким представителем этой группы был Тухачевский. Эти, едва начав военную карьеру в старой армии, поспешно творили ее в армии новой, а затем, переоценив свою значимость, стали приглядываться к политическому полю деятельности. Ну не мог верить Сталин бывшему саратовскому барину Тухачевскому, когда он в своих работах о войне и мировой революции рассуждал о пролетарской солидарности народов всех стран. С некоторой поправкой к ним можно было отнести и Блюхера. Пример с Блюхером показал Сталину, как быстро в военных головах формируются диктаторские комплексы. Он не забыл триумфальное возвращение красного полководца в Москву после событий на КВЖД. И возню вокруг него партийных оппозиционеров всех мастей. А его деятельность в Китае, по мнению Сталина, даже Чан Кайши перепугала. В многомиллионном Китае крови было пролито столько, что и наша Гражданская как-то благополучней стала восприниматься. В военной среде даже появилось выражение «воевать по-китайски». Это когда при взятии крепостей крепостной ров засыпается телами сраженных наступающих, которые, будучи еще живыми, сами себя и доставляют под крепостные стены.