Дни. Россия в революции 1917 - Василий Шульгин

Мне казалось тогда, что это день глубокого мистического значения.

Государь в этот день увидел лоскуток своей державы в ее идеальном представлении; такой, какой она должна была быть; такой, какой она, увы! за исключением этого клочка – Волыни – не была…

Почти повсюду (натравленные друг против друга «работой» города над «вопросом о земле») – дворянство и крестьянство, помещики и землеробы – были враждующими лагерями… Железом Столыпина едва удалось образумить низы… да и верхи…

Здесь же церковь, протянув одну руку помещикам и дворянам, золотошитым и «фрачным», а другую огромному, черному, землеробному крестьянству – этим коричневым и серым свиткам, – подвела и к престолу царя, как братьев…

Господи, да ведь и правда же мы – братья!.. Разве не ясно, что не жить нам одним без других, что, если натравят на нас, панов, эти «свитки» – мы погибнем в их руках, но и они, «свитки», погубивши нас, скоро погибнут сами, ибо наше место займут новые «паны» – такие «паны из города», от которых стон и смерть пойдут по всей черной, хлебородной, земляной земле…

Церковь это знает, знает, может быть, не индивидуальным разумом этих вот ее слуг, а знает потому, что голос веков звучит под ее сводами. Церковь это знает и знает, где искать примирение, где найти утешающее слово…

Здесь… У престола… Церковь взяла нас и привела сюда, чтобы мы сказали вместе с нею:

– Помазанник божий! Верим тебе. Суди нас, мири нас. Хотим быть братьями… потому что мы одной крови, одной веры, одной земли…

Разве не это хотят сказать эти огромные книги, что торжественно лежат вокруг иконы божьей матери, Почаевской, которую владыка Антоний подносит царю?

Эти книги в грубых кожаных переплетах, числом двенадцать – это адрес государю… Каждая книга от каждого уезда Волыни… Адрес – за «самодержавие», т. е. чтобы царь был самодержавен… Подносят его волынцы, объединившиеся в «Союз русского народа». Поэтому же на свитках и фраках маленькие серебряные кружки – значок «Союза русского народа».

Беру одну из этих тяжелых книг в руки… Мелькают знакомые деревни, мелькают знакомые имена… «Бизюки, Сопрунцы, Ткачуки, Климуси, Романчуки»… Вместо неграмотных стоят кресты…

Все это подлинное… Подписи настоящие… Сколько их? Миллион…

Миллион! Миллион подписей при населении в три с половиной миллиона, считая женщин и детей.

Миллион волынцев сказали в этот день царю, что они не «украинцы», а русские, ибо зачислились в «Союз русского народа»… Миллион сказали, что верят в бога, потому что пришли сюда по зову царя… Миллион сказали, что любят родину… Миллион сказали, что они не грабители и не социалисты, потому что хотят земельный вопрос решить не силой, а по царской воле… Миллион сказали, что на земле превыше всего верят царю и просят его по-старому править Русскою Землею…

…Царствуй на славу нам…Царствуй на страх врагам…

Время приближалось… Нас поставили в порядок… Все замолкло. Стало очень тихо.

На часах ударило два… В это же мгновение отворилась дверь, арап, сверкнув белой чалмой над черным лицом, колыхнул широкими шароварами… Он сказал негромко, но картаво:

– Государь император…

Государь вышел один… Все поклонились…

Государь принял благословение от владыки…

Владыка начал свою речь.

Архиепископ Антоний говорил, как всегда, умно и красиво. Опираясь на посох, он сказал все, что было можно и нужно… Больше говорить было нечего… Так и было условлено… Было решено, что никто не будет говорить ни из «панов», ни из «хрестьян».

Но тут произошло неожиданное…

На самом правом крыле стоял невзрачный мужичок, желтоватой масти, полещук из одного болотного уезда. Из тех, что люди, ненавидящие мужиков, называют иногда «гадюка»… Но он не был гадюка… Его фамилия была Бугай… «Бугай» называют у нас птицу выпь… За то, что она вопит, конечно… Засядет в болото и вопит…

Неожиданно Бугай оправдал свою фамилию и «завопил»:

– Ваше императорское величество!..

Государь повернул к нему голову… Архимандрит Виталий хотел остановить, «цыкнуть» на неожиданного, но удержался, заметив, что государь приготовился слушать.

И полещук развернулся…

Я всегда удивлялся красноречию простого народа. В то время как средний интеллигент ищет, подбирает слова, говорит с трудом, с напряжением – простой человек, если начнет говорить, то «зальется»…

Серенада полесской выпи продолжалась минут десять. Он говорил тем языком, который так блестяще опровергает все украинские теории. Он говорил малорусской речью – но такой, что его нельзя было не понять даже человеку, который никогда в Хохландии не был.

Что он говорил? Он, не останавливаясь, бранил Государственную Думу… За что, про что – понять нельзя было совсем или можно было слишком понять. Вот так, как птица «бугай»… Заберется в камыш и кричит…

Он кричал о том, что наш народ волынский не хочет, чтобы Дума была «старшей», а чтобы царь был старший… И как царь с землей решит, пусть так и будет… А Дума «пусть себе не думает»; потому мы только царю верим, а на Думу сдаваться не желаем… И еще и еще…

Государь выслушал его до конца. Но когда он кончил, после этих его криков наступила напряженная тишина… Мы понимали, что речь Бугая была неожиданной, и потому – почти скандал, нам было очень неловко и неприятно, и больно сжалось сознание, как государь выйдет из этого положения…

Выход был тоже очень неожиданный. Государь сделал несколько раз подергивание плечом, которое было ему свойственно… Потом кивнул Бугаю, полуулыбнувшись… Но не сказал ему ни слова… Наоборот, он повернулся к нам, членам Думы, и прошел глазами по нас… И вдруг спросил немного как бы застенчиво:

– Кто из вас – Шульгин?

Больше всего это, конечно, поразило меня… До такой степени, что, не очень отдавая себе отчет в том, что я делаю, я сделал большой шаг вперед, «по-солдатски»:

– Я, ваше императорское величество…

Государь посмотрел на меня и сказал, довольно застенчиво, улыбаясь, но так, чтобы все слышали:

– Мы только что… за завтраком… прочли с императрицей вашу вчерашнюю речь в Государственной Думе… Благодарю вас. Вы говорили так, как должен говорить человек истинно русский…

Я пробормотал несколько довольно бессвязных слов. И отступил на свое место…