Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - Алексей Брусилов

Так как, невзирая на его требования, ему подкрепления не посылались, а у него резервов не было, то нетрудно было предвидеть, что его разобьют, и моя армия, спустившись в Венгерскую равнину без огнестрельных припасов, должна будет положить оружие или погибнуть.

Поэтому я только делал вид, что хочу перейти Карпаты, а в действительности старался лишь сковать возможно больше сил противника, дабы не дать ему возможности перекидывать свои войска по другому назначению. Условия жизни в горах были чрезвычайно тяжелые, подвоз продуктов очень затруднителен, а зимняя одежда недостаточна.

Зимой 1914/15 года центр боевых действий перешел в Карпаты, и не могу не считать своей заслугой, что благодаря моим настояниям было обращено внимание на этот фронт; не обинуясь, могу сказать, что ежели бы мы тут, хотя и несколько поздно, не подготовились, то усилия противника освободить Перемышль увенчались бы успехом, и весь левый фланг нашего фронта еще зимой был бы опрокинут, Львов взят обратно и Галиция была бы тогда же нами потеряна.

В подкрепление австро-венгерских сил были присланы и германские части, которые своей устойчивостью и высокими боевыми качествами значительно усилили Карпатский фронт. Правда, летом 1915 года мы Галицию потеряли, но благодаря удару с другой стороны, а именно – прорыву фронта 3-й армии с запада, после того как врагу не удалось разбить нас в Карпатах. Могу сказать лишь одно: по моему убеждению, в катастрофе, постигшей весь наш фронт весной и летом 1915 года, считаю виноватым, кроме нашей неосмотрительной стратегии, также мелочность и полное непонимание обстановки бывшим главнокомандующим Юго-Западным фронтом Ивановым, о чем будет сказано ниже.

Не следует, однако, думать, что зимой 1914/15 года сильный напор противника был только на 8-й и 7-й корпуса; почти столь же сильный напор должны были выдержать войска, защищавшие доступ к Львову со стороны Мункача и Густова направлением на Сколе, Долину и Болехов. Жесточайшие бои против многочисленнейшего противника, в ужасающе тяжелых жизненных условиях, доблестно выдерживались.

На подмогу этой части фронта армии, изнемогавшей в непосильной борьбе, был мною направлен 22-й армейский корпус (Финляндский), который был включен в состав 8-й армии самим Верховным главнокомандующим и, как мне передавали, противно желанию ген. Иванова. Как бы то ни было, мы зимой отстояли Галицию и продолжали постепенно продвигаться вперед.

Неизменно уменьшавшееся количество отпускаемых огнестрельных припасов меня очень беспокоило. У меня оставалось на орудие не свыше 200 выстрелов. Я старался добиться сведений, когда же можно будет рассчитывать на более обильное снабжение снарядами и патронами, и, к моему отчаянию, был извещен из штаба фронта, что ожидать улучшения в этой области едва ли можно ранее поздней осени того же, 1915 года, да и то это были обещания, в которых не было никакой уверенности.

С тем ничтожным количеством огнестрельных припасов, которые имелись у меня в распоряжении, при безнадежности получения их в достаточном количестве было совершенно бесполезно вести активные действия для выхода на Венгерскую равнину. В сущности, огнестрельных припасов у меня могло хватить лишь на одно сражение, а затем армия оказалась бы в совершенно беспомощном положении при невозможности дальнейшего продвижения и крайней затруднительности обратного перехода через Карпатский горный хребет, при наличии одного лишь холодного оружия.

Поэтому я не стал добиваться дальнейших успехов на моем фронте, наблюдая лишь за тем, чтобы держаться на своих местах с возможно меньшими потерями. Я об этом своем решении не доносил и войскам не объявлял, но выполнял этот план действий, как наиболее целесообразный при данной обстановке.

1915 год

Была еще одна темная туча на нашем горизонте. Это – известия, которые продолжали получаться из 3-й армии о непрерывном подвозе тяжелой артиллерии и войск у неприятеля. Эти угрожающие известия, насколько я помню, начали получаться со второй половины февраля, и ген. Радко-Дмитриев на основании донесений своих агентов и наблюдений самолетов тревожно доносил главнокомандующему о том, что на его фронте сосредоточивается очень сильная германская ударная группа. Ясно было, что неприятель, после неудачи его активных действий в Карпатах и потери Перемышля, замыслил теперь прорыв нашего фронта в другом месте.

Неудача в 3-й армии грозила моей армии выходом неприятельских сил в мой тыл; отступать же с горных вершин, имея перед собой сильного врага, представляло для моей армии задачу весьма трудную и опасную. Радко-Дмитриева очень беспокоило положение дел на его фронте, и он своевременно и многократно доносил Иванову о необходимости сильного резерва для парирования угрожавшей ему опасности.

К сожалению, по-видимому, ген. Иванов не доверял донесениям Радко-Дмитриева и держался предвзятой идеи, что нам грозит наибольшая опасность не на Дунайце, а на нашем левом фланге у Черновиц, Святыни и Коломыи; эта несчастная идея, которую подкреплял своим мнением новый начальник штаба фронта ген. Драгомиров[57], заставила совершить ряд крупных ошибок, которые повели за собой чрезвычайно тяжкие, невознаградимые последствия.

Чтобы это пояснить, должен сказать, что уже в марте месяце 11-й корпус был прислан в мое распоряжение и направлен мною на левый фланг, и к нему я присоединил все находившиеся уже там войска, отданные под общее начальство командира корпуса ген. Сахарова[58]. По утвержденному мною плану действий они перешли в общее наступление, разбили противника и вполне успешно теснили его, заставляя уходить в горы, и не было решительно никакой надобности столь беспокоиться об этом участке моего боевого фронта.

Ожидать тут появления значительных масс противника не было никаких оснований, прежде всего потому, что Карпатские горы на этом участке представляют собой более серьезную преграду, чем на западе, и движение здесь было возможно исключительно по дорогам, которых было мало, а посему большие массы не могли быть направлены в этом направлении. Кроме того, железных дорог на этом участке также весьма мало, и продовольствовать и снабжать войска всем необходимым для боевых действий было весьма затруднительно.

Наконец, непосредственная близость румынской границы не давала возможности свободно маневрировать; нарушать же границу этого государства ни мы, ни центральные державы ни в каком случае не хотели, ибо Румыния держала нейтралитет, и обе стороны старались привлечь ее в свой стан.