Вечность Эллы и Миши - Джессика Соренсен

— Ты был пьян, из-за этого началась ссора. Элла не хочет, чтобы ты пил так много, и я должен согласиться с ней. Да, мы все пьем, но такое впечатление, что это как защитный механизм для тебя, в отличие от нас. На самом деле, ты делаешь это часто последнее время.

Я смотрю на него из-под руки.

— Чувак, какую хрень ты читал? Ты звучишь как психиатр.

Он разворачивается к двери с улыбкой.

— Как убрать пьяные ошибки твоего лучшего друга. А сейчас вытаскивай свою задницу с кровати, чтобы ты мог пойти уладить вещи с Эллой до того, как она опять сбежит.

Я сбрасываю с себя одеяло и качаюсь со стороны в сторону, когда встаю.

— Она убежала… Её нет?

—Успокойся, — Итан закатывает глаза. — После того как ты наорал на неё, она добежала до конца улицы, но вернулась. Она ночевала с Лилой прошлой ночью. Думаю, у неё нет ключа от своего дома, что странно.

— Это не странно, — я указываю ему выйти, когда достаю из комода чистые джинсы. — Её брат и отец мудаки.

Кивая, он выходит с комнаты и закрывает дверь. У меня болит живот, а голова готова взорваться, но большая часть боли ощущается в сердце. Я был единственным в жизни Эллы, кто никогда не делал ничего, чтобы намерено обидеть её, но теперь я не был тем человеком.

* * *

— Она не берет трубку, — бормочу я, пересекая гостиную.

Дорожка старая, коричневая и с дырками, а стены этого противного оттенка зеленого, что напоминает рвоту.

— Что если она сбежала снова?

— Чувак, успокойся, — Итан открывает пачку сыра и садится обратно на кожаный диван, у которого нет подлокотника. — Я писал Лиле, и она говорит, что они просто вышли перекусить.

Потирая лоб, я шлепаюсь в кресло и сбиваю пустую бутылку газировки, чтобы поставить ноги на столик.

— Господи, почему в наших отношениях постоянно эти перепады?

Итан отрывает полоску сыра и закатывает глаза.

— Потому что у вас обоих проблемы, к тому же вы не хотите говорить о них друг с другом, чтобы уберечь один другого от боли.

Я краду горсть конфет с тарелки, которую мама выставила на кофейный столик.

— И опять, что ты читал? Потому что ты сегодня, правда, в ударе.

Он срывает обертку и бросает её на стол.

— Просто я рядом с вами целую вечность и у меня есть глаза. Плюс, моя мама ведет себя подобным образом с моим отцом. Она позволяет ему выходить сухим из воды лишь потому, что боится противостояния.

— Это то, что мы делаем? — я обдумываю это.

Его глаза расширяются в насмешке.

— Гм, да. Это то, что вы делаете с детства, — он поднимается, стряхивая крошки с джинсов. — Может если бы вы были абсолютно честны друг с другом хоть раз – вы были бы в порядке. Мне нужно идти. Моя мама хочет, чтобы я купил чертову ветчину на обед, — доставая ключи из кармана, он уходит к задней двери. — Ради Бога, это канун рождества. Я не знаю, как она думает, я собираюсь найти её.

— Ты мудрый мужчина, Итан, — выкрикиваю я, зная, что сейчас вызову немного раздражения у него и у себя, но слова должны быть сказаны. — Спасибо, что разъяснил все мне.

— Не считай меня странным, потому что я сказал, что думаю, — он выходит наружу, и дверь закрывается.

Я беспокойно переключаю каналы, пока не открывается задняя дверь. Моя мама и Томас заходят внутрь.

— Привет, парень, как дела? — он кивает мне головой, пока садится на диван. На нем свободные штаны, коричневые рабочие сапоги и белая футболка с пятном. — Ты смотришь игру?

Я бросаю пульт на стол.

— Я выгляжу как кто-то, кто смотрел бы игру?

Он смотрит на татуировку на моей руке, пирсинг в губе и мою черную футболку и джинсы.

— Ммм… я не знаю.

Заставляя себя не закатывать глаза, я встаю с дивана и встречаюсь с мамой на кухне.

— Хорошо, я не понимаю этого.

Она выгружает продукты с пакета в холодильник и бросает на меня взгляд через дверь холодильника.

— Что ты не понимаешь?

Я указываю большим пальцем над своим плечом на гостиную, где Томас переключает каналы.

— Он похож на идиота.

— Он действительно хороший, Миша, — она шарит в пакете и достает от туда несколько банок тыквы. — И он делает меня счастливой.

Я оглядываю её белую рубашку на пуговицах, завязанную на талии в узел и джинсы со стразами.

— Он вынуждает тебя странно одеваться.

— Ну, я одеваюсь моложе, — она поднимает подбородок с уверенностью. — Я потеряла большую часть своей молодости и, если я хочу сейчас развлекаться, то я могу это делать.

— Потому что у тебя был я? — я краду у неё пачку чипсов. — Или из-за папы?

Она качает головой, пока я открываю пачку.

— Нет, ты был лучшим, что случалось со мной. Я потеряла молодость из-за своего выбора, но сейчас я бы хотела получить немного молодости обратно и чуть-чуть развлечься.

Я бросаю взгляд на Томаса, который смеется над чем-то по телевизору.

— С ним?

Она закрывает шкафчик.

— С ним.

Я хватаю горсть чипсов, мусоря на полу.

— Хорошо, если это то, чего ты хочешь сейчас, тогда я отступаю, — я хрущу костяшками пальцев. — Но если он обидит тебя, я дам ему по морде.

Она ерошит мои волосы, будто я все ещё ребенок, потом достает из холодильника две бутылки пива и идет в гостиную.

— И если ты хочешь помириться с Эллой, ты должен знать, что я только что видела, как она забиралась в свой дом через окно.

Я собираю чипсы, которые уронил на пол.

— Как ты узнала, что мы поссорились?

Она смеется.

— Милый, когда вы двое соритесь, весь мир знает.

— Я не имею понятия, что она имеет в виду, но я надеваю куртку и выхожу наружу в леденящий холод.

Снег падает с неба и укрывает землю, когда я подхожу к металлическому забору. Металл замораживает мои ладони, когда я перепрыгиваю через него и стучу в заднюю дверь.

После двух стуков Лила открыла. Она была в розовых сапогах с мехом поверху, пальто, шляпе и шарфе.

— Да?

— Холодно? — шучу я, пытаясь поднять настроение, но она только хмурится. — Прости, не лучшее время для шуток, да?

Она складывает руки, её синие глаза очень недоброжелательны.

— Ты знаешь, как долго я подстрекала её довериться тебе – говорила, как сильно ты любишь её и никогда не обидишь? Ты разрушил ее, и я выгляжу, как лгунья.

— Я собираюсь исправить это, — настаиваю я, подступая к порогу, надеясь, что она отступит и впустит меня.

Она остается на месте, блокируя проход.

— Перед тем как я впущу тебя, ты должен пообещать, что больше не будешь пить, когда ты расстроен и больше не будешь причинять ей боль. Клянусь Богом, если ты продолжить делать ей больно, я вырву серьгу из твоей губы.