В землю Ханаанскую - Георг Мориц Эберс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ее лице выразились и отчаяние и испуг; но Ефрем, дрожащим голосом и с глазами, полными слез, объявил, что он все знает. Тогда он рассказал все подслушанное им у палатки, и больная подтвердила его слова наклонением головы.
Когда же юноша упомянул о супруге Бая, то Казана прервала его, сказав:
— Это она все придумала. Ее муж должен сделаться первым человеком в государстве и даже управлять фараоном: ведь Синтах не сын царя.
Старик сделал знак, чтобы больная замолчала, и заговорил сам:
— Но если Бай возвел его на престол, то может и низвергнуть. Он сделается орудием честолюбца. Я знаю хорошо сирийца Аарсу, он сам станет домогаться власти, когда Египет будет истощен междоусобиями. А зачем же ты, дитя, последовала за войском?
Глаза умирающей блеснули от радости. Этот вопрос вел ее именно к тому, что она так желала сообщить, и она ответила так громко и скоро, насколько только дозволяли ее слабые силы:
— Ради твоего сына, из любви к нему, чтобы освободить его, сделала я это. Еще накануне выступления войска я отказала наотрез жене Бая ехать вместе с нею. Но когда же я опять увидела твоего сына у колодца, и он, Осия… О! Он был так ласков и даже поцеловал меня… А там, там… О мое бедное сердце! Его, лучшего из людей, я видела опозоренным и униженным! И когда он проходил мимо меня, звеня своею цепью, то мне пришло в голову…
— Ты мое бедное, неразумное дитя, — прервал ее старик, — решилась воспламенить сердце будущего фараона твоею красотою и через него освободить моего сына — твоего друга?
Умирающая улыбнулась и прибавила:
— Да, да! А принц был мне очень противен. А стыд какой, срам! О, как все это было ужасно!..
— И ты все это сделала ради моего сына? — прервал ее старик, прижимая к губам ее руку, которую он омочил слезами.
Она же повернула голову к Ефрему и тихо проговорила:
— И о нем я также думала. Он такой молодой и должен был работать в рудниках?
Юноша также припал к ее руке и покрывал ее поцелуями, а она, посмотрев ласково и на деда и на внука, сказала слабым голосом:
— Все будет хорошо, если боги даруют ему свободу.
— Сегодня же я со своими товарищами, а дедушка с пастухами отправимся к рудникам и разгоним сторожей Осии, — ответил Ефрем.
— И он узнает из моих собственных уст, — прибавил старик, — как верна была ему Казана и что всей его жизни не хватило бы отблагодарить ее за такую жертву.
Но вдруг с лица больной исчезло выражение страдания, она смотрела вдаль. Так прошло несколько минут; но она опять встревожилась и тихо сказала:
— Все теперь хорошо, все… одно только… Мой труп… без бальзамирования… без священного амулета…
Старик же прервал ее:
— Как только ты закроешь глаза, я передам в сохранности твой труп хозяину финикийского корабля, который стоит здесь в море, а этот человек отвезет его к твоему отцу.
Она хотела было повернуть голову к Нуну, чтобы взором поблагодарить его, но вдруг схватилась обеими руками за грудь и на ее губах показалась алая кровь; щеки ее то покрывались ярким румянцем, то мертвенною бледностью, и, после короткой агонии, Казана скончалась.
Нун закрыл ей глаза, а Ефрем со слезами бросился целовать ее холодные руки.
Затем старик сказал:
— Мы будем вспоминать о покойнице, как о лучшей из женщин. Исполним сначала наше обещание относительно ее трупа, а потом в путь, к рудникам, там, где томится мой сын, для которого Казана пожертвовала всем, чем могла. Докажем и мы Осии, что любим его не меньше этой египтянки.
XXIV
Сосланные в рудники, государственные преступники в этот раз долго оставались в дороге; их старший надзорщик не помнил, чтобы когда-нибудь было так много препятствий во время пути. Бегство Ефрема, потеря двух лучших собак, сильная буря, заболевание осужденных и даже сторожей лихорадкою, вследствие дурной погоды — все это, конечно, способствовало к задержке. Двое осужденных умерли в дороге и их похоронили; пал еще осел, так что поклажу с него нагрузили на осужденных; а три преступника, опасно заболевших, были взвалены на других вьючных животных.
Конечно, все эти препятствия выводили из себя старшего надзорщика, и он вымещал всю свою досаду на осужденных. Но Осия выносил все его грубости совершенно спокойно. Если на него взваливали много тяжестей, то он не прекословил и, обладая громадною силою, нес все, что ему давали.
Однажды надзорщик до крови избил Иисуса Навила, но потом опомнился, дал ему выпить вина и сделал на полдня привал, чтобы он мог отдохнуть.
Долго шли осужденные; по пути им часто попадались возы с припасами для фараона, кроме того, подводы с медью, малахитом и стеклом; все это направлялось в столицу. При повороте в одну долину осужденным повстречалась возвращавшаяся из каторжных работ чета, помилованная царем; Иисус Навин заметил, что мужу не было, вероятно, и тридцати лет, а его волосы уже совершенно поседели, фигура была сгорблена и спина вся в рубцах и болячках, а его жена ослепла и ехала на осле.
Вид этих несчастных произвел сильное впечатление на Иисуса Навина; он закрыл лицо руками и громко застонал.
Старший надзорщик посмотрел на него и сказал:
— Не все в таком виде возвращаются на родину, уверяю тебя, что не все.
Но Иисус Навин ничего не ответил, а только снова тяжело вздохнул.
Несколько времени спустя надзорщик ударил плетью по воздуху, не задев ни одного из осужденных, указав по направлению клубившегося дыма:
— Вон мы и близко к цели; к полудню будем уж на месте; там огня довольно и можно будет раздобыть сколько угодно чечевицы и баранины.
Осужденные обогнули обвалившуюся с одной стороны гору, на вершине которой стоял египетский храм Гафор и находилось несколько надгробных камней.
Перед воротами храма развевалось на высоких шестах несколько флагов, по случаю дня рождения фараона.
Между тем издали доносился какой-то странный шум; надзорщик и сторожа остановились и подумали, что это слышны крики по случаю празднества торжественного дня рождения фараона.
Но Иисус Навин знал хорошо, что это за шум, и не мог в нем ошибиться: это был воинский возглас египетских войск, сигнал, по которому собирали воинов и звук оружия. Бывший военачальник шепнул своему товарищу, с которым был скован:
— Час освобождения настал; будь осторожным, доверься мне.
Иисус
