Зуб дракона - Алексей Кленов

— Ну…. Виски у тебя седые и чуб. Я думаю, тебе лет сорок или около того.

Усмехнувшись, я налил себе еще водки и выпил. Сунув в рот сигарету, прикурил и с прищуром посмотрел на Валю.

— Ну, это ты загнула. Мне всего-то двадцать восемь. Просто осунулся, много работы было в последние дни.

— Двадцать восемь?! Так ты меня всего на шесть лет старше? А я думала, ты такой… солидный и мудрый. Ты знаешь… Ты извини, конечно, но выглядишь ты действительно не очень. И у меня такое ощущение, что ты сам с собой не в ладу.

Я снова подумал о том, что эта девушка поразительно верно улавливает мое состояние, даже ни о чем не спрашивая, и решил, что судьба все же благосклонна ко мне. Если я не смог найти контакта с Игорем сегодня, то, может быть, с этой девочкой мне это удастся?

Услышав в зале треск телефона, я досадливо поморщился. Подниматься не хотелось, и я решил плюнуть и не обращать внимания, все равно звонить мне было некому. Но телефон упорно не умолкал и, не выдержав, Валя попросила:

— Возьми трубку. А то не перестанет.

Пробормотав: іПо ошибке, наверное…і, я все же послушно встал, прошел в зал и поднял трубку. Она сразу же прорычала голосом Плотникова:

— Какого черта, Безуглов?!! Я в третий раз уже звоню. Ты что, телефон отключал?

— Нет, не отключал. Вернулся только что.

Даже на расстоянии я почувствовал, что Плотников шкодливо ухмыльнулся.

— Ну-ну… Амур-лямур? Подцепил кого-нибудь?

Я прервал его, почувствовав невольный стыд, словно меня уличили в чем-то нехорошем.

— Ладно, сбавь обороты. Зачем звонишь?

— А-а-а…. Старик, будь он неладен, велел, перед уходом, оповестить всех офицеров: завтра в девять тридцать общее построение. Форма одежды парадная, для строя. Чув? Кстати, сам он уже того, приоделся. Не иначе как мундирчик загодя приготовил. Домой уже в генеральской форме уезжал. Так что, я первым имел честь лицезреть шефа в новом обличье.

— Ну, и как ему генеральский китель? Небось, как влитой сидит?

— Какой там… все так же мешком. Только и вида, что погоны с позолотой и лампасы на штанах. А ты готовь дырочку в погонах. Это я тебе точно говорю, нюх у меня на такие вещи.

— Уже.

Плотников переспросил, не сразу поняв, к чему относится это іужеі:

— Что іужеі?

— Дырочку уже приготовил. Ну, пока, удачного дежурства.

Он растерянно ответил:

— Ага… Пока.

Положив трубку, я обернулся. Валя стояла у дверного косяка, прижавшись к нему щекой, и задумчиво смотрела на меня. После паузы она сказала негромко:

— А ты красивый, Валя. Тебе не говорили об этом?

Я смущенно хмыкнул и пробормотал, вместо ответа:

— Спать пора, поздно уже. Я тебе в теткиной комнате постелю, хорошо?

Девушка молча кивнула, продолжая меня рассматривать. Почувствовав себя неловко от ее пристального взгляда, я попросил:

— Слушай, не смотри на меня так, хорошо? Я себя неуютно чувствую, когда на меня в упор смотрят.

Она продолжала меня рассматривать, молча и с улыбкой. Я повторил свою просьбу:

— Ну, хватит, пожалуйста.

Сжалившись надо мной, Валя усмехнулась и все же поддела напоследок:

— Ля-ля-ля. Крутой мент, а пристальных взглядов боится, как девица на выданье. Как насчет душа, стеснительный?

Обрадовавшись возможности переменить тему, я бодренько ответил:

— Всегда пожалуйста. Сейчас я все устрою, вот только халат… У меня не водится, но могу теткин предложить. Сойдет?

— Сойдет…

Приготовив ванну, я окликнул Валю:

— Готово, тезка. Купайся, а я тебе постель постелю тем временем. Ну, и… спокойной ночи?

Проходя мимо, девушка чмокнула меня в щеку и озорно сверкнула глазами:

— Спокойной ночи…

От ее многообещающего взгляда у меня перехватило дыхание, и я несколько минут стоял на одном месте, не в силах пошевелиться. Наконец, сделав над собой усилие, я прошел в спальню, быстро разделся и рухнул в постель, зарывшись головой в подушку, чтобы не слышать журчания воды в ванной и негромкого Валиного голоса, что-то напевающего под шум душа.

Минут десять спустя я рискнул высунуть из-под подушки голову. В квартире было тихо и темно, словно кроме меня в ней никого и не было, и я подумал, что и сам я тоже возомнил о себе лишнего. Какого черта, в самом деле, я решил что наше случайное и краткое знакомство будет иметь продолжение? Очень я нужен этой молодой прелестнице, явно не страдающей дефицитом поклонников. Я понимал, конечно, что сам должен сделать первый шаг, но именно это и пугало меня более всего. Словом, все было настолько плохо, что даже уже казалось, что и хорошо. Это и было последней моей мыслью перед тем, как я провалился в тяжелый и душный сон, и первое, что я почувствовал, когда проснулся, — мягкое прикосновение рук. Была глубокая ночь, в квартире было по-прежнему тихо и темно, а на постели, рядом со мной, сидела молодая и красивая девушка, оказавшаяся гораздо решительнее меня. Машинально погладив ее, я обнаружил, что кроме узких трусиков на ней ничего нет, и этого оказалось достаточно, чтобы… Словом, сирены пели свою сладкую песню, мне было тоскливо и одиноко, и оба мы с удовольствием занялись широко известной игрой, правила которой просты и бесхитростны. И неважно, что я давно уже не имел практики. Все получилось не так-то уж и плохо, благодаря Валиной мягкости и терпению, за что я был ей искренне благодарен. Потом я молча лежал, опрокинувшись на спину, и испытывая смутные чувства, похожие на угрызения совести, и пытался собрать воедино обрывки мыслей в голове.

Приподняв голову, Валя прошептала полувопросительно:

— Хочешь курить?

Я машинально кивнул и тут же спросил:

— Как ты догадалась?

— Все хотят после этого.

Заметив, что я нахмурился, девушка погладила меня по щеке и прошептала:

— Ну, ну, ну… Перестань, ревнивец.

Я все же не удержался от едкого вопроса:

— А что, имеешь много опыта?

Валя оказалась гораздо благороднее меня, и, даже не показав вида, что обиделась, кротко ответила:

— Не очень. Больше от подруг знаю… Не будем об этом, хорошо? Иначе я подумаю, что ты в меня влюбился…

Выскользнув из-под одеяла, она прошлепала босыми ногами в кухню, и вскоре вернулась с сигаретами и пепельницей. Прикурив две сигареты, она протянула одну мне, поставила на постель пепельницу и снова нырнула под одеяло.

Несколько минут мы молча курили, думая каждый о своем. Не знаю, о чем размышляла Валя, а я решал для себя риторический вопрос: можно ли сегодняшний вечер считать моей изменой умершей пять лет назад жене, или же этот пятилетний аскетизм — моя очередная дурь, и я просто-напросто все слишком усложняю там, где надо быть проще…

Глубоко затягиваясь, Валя покосилась на меня и спросила вполголоса:

— Хочешь мне что-то сказать?

Я слегка вздрогнул. Именно в эту секунду я подумал о том, что сейчас самый подходящий момент рассказать ей обо всем, а там будь что будет. Так часто бывает, что хочется выговориться малознакомому или же вовсе незнакомому человеку и наутро забыть обо всем, оставив себе только легкое чувство сожаления о сделанном.

Не дождавшись от меня ответа, девушка снова нарушила тишину:

— Мне весь вечер кажется, что ты хочешь… Да нет, тебе просто необходимо поговорить о чем-то очень важном для тебя, и ты все никак не решаешься. Ты скажи, Валя. Я постараюсь понять.

А что, собственно, я хотел ей сказать? Чтобы она поняла меня хотя бы наполовину, надо рассказать все с самого начала или же не говорить вообще ничего.

Я стал рассказывать. Все. Начиная с того вечера, когда узнал о смерти Вали. Я отлично помню тот вечер, когда пришел ко мне старшина Столяров и, вопреки своему обычному ворчливому тону, сказал мягко: іКрепись, Безуглов. Я знаю, ты твердый парень…і А был ли я твердым? Оставшись один, я прорыдал всю ночь над Валиной фотографией, потому что даже увидеть ее в последний раз не мог, настолько ее изуродовали эти подонки. И наутро вышел из дома с поседевшей головой и камнем вместо сердца, который ношу в груди уже пять лет. Я рассказал ей все, начиная с того вечера пять лет назад и кончая сегодняшним, ничего не утаивая и не пытаясь себя выгородить, если был в чем виноват. Кажется, никогда еще в жизни я не говорил так долго и страстно, как в этот вечер. Наконец, я выдохся и замолчал. Не знаю, испытал ли я при этом облегчение. Наверное, нет, вопреки своему ожиданию. Но, во всяком случае, я был в лучшем положении, чем цирюльник царя Мидаса, который был вынужден нашептывать свой секрет в вырытую в лесу ямку. Рядом со мной был собеседник, живой, и, мне очень хотелось в это верить, понимающий меня человек.

Я снова закурил и стал напряженно ждать реакции на свою исповедь. Валя молчала. Тогда, не выдержав, я спросил:

— Ну, что? Тоже, как Игорек, считаешь меня подонком и убийцей?

— Нет. Ты правильно поступил, что рассказал мне обо всем. А в остальном… Не думаю, что я имею право осуждать тебя. И твой Игорь, по-моему, не во всем прав. Ведь легко рассуждать о милосердии по отношению к преступникам, жертвами которых не был. И, извини, по-моему твой друг немного слюнтяй и непротивленец злу. А это не менее преступно, чем то, что делаешь ты. В конце концов, если ты так поступал, значит, так было нужно.