Два сфинкса - Вера Крыжановская-Рочестер

Час был ранний и зала гостиницы была еще пуста. Только служанка и трактирный слуга накрывали свежими скатертями столики и расставляли стаканы и посуду на двух длинных столах, стоявших вдоль стен.

У буфета сидел лысый, невысокого роста человек, одетый в нанковый костюм. Под большим передником, у пояса, висел большой кухонный нож. Это был сам хозяин, Готлиб Майдель, бравый немец, экономный и деятельный, несмотря на скопленное им солидное состояние, всюду поспевавший и работавший больше своих слуг.

В эту минуту толстое и приветливое лицо доброго Майделя было чем-то озабочено. Маленькие, голубые глазки его, всегда веселые и добрые, с беспокойством смотрели на стоявшую перед ним женщину, которая что-то оживленно ему рассказывала.

Круглая и свежая, она так поразительно была похожа на хозяина, что в них не трудно было угадать брата и сестру. Густые, седые, как снег, волосы обрамляли ее загорелое лицо. В эту минуту она тоже была чем-то озабочена и с нетерпением сказала брату:

– Повторяю, Готлиб, что необходимо посоветоваться с доктором. Опухоль в колене внушает серьезные опасения; малейшее же движение причиняет невыносимую боль. Я знаю, что ты не любишь показывать Альмерис чужим, но здесь случай исключительный. Нельзя же заставлять страдать бедного ребенка, ведь она может навеки остаться калекой, и осторожность вовсе не лишняя. Доктор находится в двух шагах!

Майдель недовольным жестом сдвинул сначала на лоб, а потом на затылок свою черную шелковую ермолку.

– Знаю, знаю! Ну, коли это необходимо, я пойду попрошу доктора Леербаха осмотреть у ребенка ногу; но, признаюсь, мне это очень неприятно. Я всегда говорил, что эти вечные шатания по развалинам к добру не приведут; а ты всегда была слаба, Туснельда, и вместо того, чтобы запрещать, ты позволяешь Альмерис делать, что ей угодно.

– Попробуй-ка сам ей запретить! – возразила рассерженная Туснельда. – Поскользнуться можно везде, даже на полу.

Она повернулась и вышла из комнаты, а брат ее облокотился на стол и задумался.

Лет тридцать тому назад Готлиб Майдель прибыл в Египет в качестве камердинера и повара какого-то немецкого барона, страстного археолога, специально интересовавшегося раскопками Фив.

Преданный своему барину, умный и любознательный, Готлиб мало-помалу и сам заинтересовался его работами. Большая витрина со статуэтками, скарабеями, амулетами, кольцами и другими вещами еще до сих пор свидетельствовала об археологических вкусах. бывшего камердинера.

Несколько лет спустя археолог-любитель умер и, согласно с его желанием, был погребен в пустой гробнице в древнем некрополе Фив; а в завещании своем он не забыл верного слугу, и Майдель унаследовал солидную сумму. Не имея никого кроме сестры, и уже обжившийся в Египте, Готлиб решил окончательно здесь поселиться; купил у одного феллаха кусок земли на самом берегу Нила и решил открыть гостиницу, а в помощь себе выписал из Германии свою сестру, Туснельду Шнейдер. Все шло отлично. Готлиб вложил всю свою душу в это предприятие, развел роскошный сад. Умеренные цены и отличная кухня привлекали массу туристов, и с годами скромный трактир превратился в прекрасный отель, в котором любили останавливаться археологи, приезжавшие на целые месяцы работать в развалинах. Рядом с гостиницей вырос ресторан, «Отдых Рамсеса» – любимое детище и предмет неисчерпаемой гордости Готлиба. Кроме того, для себя лично, он выстроил небольшой, но уютный домик, окруженный садом, и обнес его высокой стеной. Там Майдель прятал от нескромных глаз свою приемную дочь Альмерис, там же Туснельда разводила на заднем дворе своих гусей, уток, кур и индеек.

Предприятие процветало. Уже давно Майдель мог считать себя богатым и, казалось, должен был бы быть счастлив; а между тем в его прошлом было что-то, тяготившее его. У маленького, жизнерадостного человечка был роман, но любовь его быстро и трагически рушилась.

Тот старый феллах, у которого Майдель купил землю, при продаже выговорил себе право жить до самой смерти в полуразвалившейся лачуге со своей четырехлетней дочкой.

Майдель с сестрой жили в добром согласии с мрачным и молчаливым стариком и, три года спустя, Ибрагим, умирая, упросил трактирщика не покидать его несчастного ребенка, который остается полным сиротой, так как Ибрагим был вдов.

Туснельда, обожавшая детей и потерявшая свою единственную дочь, охотно взяла на себя заботу о девочке, на что Майдель дал свое согласие.

Маленькая Фатьма поселилась у них в доме, как родная дочь. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, Майдель страстно влюбился в нее и женился на ней.

С год все шло хорошо; Фатьма, казалось, была довольна и предана своему мужу, но на самом же деле она чувствовала к Готлибу чисто дочернюю любовь. Тут встретилась она с одним молодым арабом, наезжавшим иногда по делам, страстно влюбилась и бежала с ним.

Ее бегство было ужасным ударом бедному Майделю. Он серьезно заболел, а когда поправился, то сделался молчаливым, неразговорчивым и с первого же дня наотрез отказался разыскивать бежавшую жену.

Больше года о Фатьме не было ни слуху, ни духу; но вот однажды Туснельда встретила ее бродившей вокруг их дома. Фатьма выглядела почти угасшей и так изменилась за это время, что в ней трудно было узнать ту красавицу, которая полтора года назад бросила их.

Узнав Туснельду, она призналась, заливаясь слезами, что уже несколько дней как блуждает в окрестностях, не смея войти в дом.

Беременная, больная, лишенная всяких средств и питаясь милостыней, Фатьма еле добрела до супружеского дома; переступить его порог у нее не хватило мужества и она решила уже броситься в Нил, когда встретила Туснельду. В тот же вечер Туснельда сообщила обо всем брату; ей не стоило большого труда склонить его принять снова к себе в дом беглянку. Когда же Фатьма явилась, бросилась перед ним на колени и, заливаясь слезами, умоляла его о прощении – последний гнев Майделя исчез. Он нежно поднял ее, обещал забыть прошлое и спасти от позора, признав будущего ее ребенка своим.

Судьба не судила, однако, бедной Фатьме долго насладиться великодушным прощением мужа. Перенесенные лишения и нравственные муки окончательно разбили ее нежный организм; а потрясения и страх последних дней нанесли ей последний удар. Фатьма слегла и прежде времени произвела на свет девочку, но такую слабую и болезненную, что случайно бывший в то время в отеле доктор объявил, что нет никакой надежды, что она останется жива.

Через несколько часов Фатьма умерла; перед смертью она призвала к себе Готлиба и умоляла перенести на ребенка его великодушное прощение, дарованное ей и никогда не оттдавать его настоящему отцу, если бы тому пришло в голову требовать девочку.