Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич

– Мама, мамочка! А где мои штанишки? – Лёнька теребил мать, задремавшую на голой земле.

– Ой. Лёнь, так всё ж забрали эти злыдни. А что ты хотел, сынок? – спросонья отвечала мать. Она зевнула и взяла сына за руку.

– Маам! У меня там в поясе было спрятано… кое-что… – Он замолчал. Ведь мать не знала про его секретики.

– Если ты про губную гармошку, так я ее отдала тому мордастому… Иначе бы он тебя убил вовсе.

– Гармошку? А-а-а, да ладно, все одно она немецкая. Пусть подавится харя фашистская! Я про другое… там в пояске у меня еще была штучка… – замялся парень, не зная, как объяснить матери появление такого необычного предмета. Он не рассказывал о том, как выселенная латышка на этапе передала ему медальон.

– Ох, Лёня, Лёня, бедовый ты. Накличешь на нашу голову. На, держи свою штучку! – и она протянула ему неизвестно каким образом оказавшийся у нее янтарный кулон.

В тот же момент над головами полыхнула огнем пулеметная очередь. Охранник-усташ знал свое дело и выполнял самим установленную норму, впуская по двадцать пуль каждые полчаса поверх огромной земляной ямы, на дне которой лежали сидели, спали, болели, плакали, страдали женщины и дети. Лёнька с перепугу растянулся на земле, но, приподняв голову, снизу спросил мамку:

– Ма-ам! Откуда? Как?

– А вот так. Когда я тебя раздевала, он и выскочил, ну я его за щеку сунула, чтоб не нашли эти… думала, может, чей-то из баб, чтоб потом отдать. А он, оказывается, твой. Не пойму только – откуда? Я ж никогда у тебя такого не видала, – прижавшись к самому дну ямы, шепотом рассуждала мать, пока над их ямой развеивался едкий сизый дым. Усташ закончил упражнение, встал с расстеленной плащ-палатки, отряхнулся, зевнул и пошел в комнату охраны.

– Ма, я тебе потом расскажу. Это правда мой. Честно! Не вру!

– Ой, Лёнька… – вздохнула мать.

У нее не было сил сейчас разбираться и выяснять, откуда появился такой необычный и странный предмет у ее сына. Этой ночью, как и предыдущие дни, она силилась понять, как, по чьей воле и почему случилось с ними такое чудовищное несчастье. Враг пришел в их жизнь нежданно, непрошено, дерзко и нагло. Ворвался, как жестокий и жадный хозяин. Лишил всего имущества, дома, Родины. Вырвал с корнями с насиженного родового места и гонит уже долгие дни и ночи сквозь лишения и страхи в непонятную сторону. Последнее, что было у них личное, одежку, и ту отобрали сегодня. Оставалось радоваться, что жизнь еще теплилась в их с сыном истерзанных телах. И пока злобный враг не отнял у них последнюю, хоть и призрачную надежду: выжить, выстоять, вернуться, – она будет бороться до конца, до последнего вздоха. Пусть уйдут на это годы нестерпимых мук и унижений, она будет биться за своего сына, за его жизнь и будущее.

Мать прижала к себе дрожащего от волнения, болезни и страха мальчишку и провалилась в небытие. За ночь дежурный солдат еще несколько раз простреливал всю землянку, а напуганные и затравленные матери прижимали детей, молились небесам и ждали наступления рассвета.

Глава двадцать четвертая

Ров

Если 10 тысяч русских женщин умрут от истощения при рытье противотанкового рва, то они меня заинтересуют только постольку, поскольку противотанковый ров для Германии должен быть закончен!

В нескольких десятках метров от пересылочного лагеря находился овраг. Он образовался очень давно, многие сотни лет назад из-за когда-то бежавшего здесь ручейка. Земля под напором настойчивого водного потока раскрыла свои теплые объятия и выпустила его на волю. Он весело зажурчал по камешкам и трещинкам раздвинувшего многометровые пласты песка, глины и камней гигантского рва, и они вместе стали беззаботно сосуществовать, давая тень, влагу и приют многочисленным птицам, зверушкам, ящеркам, паукам и жучкам. Появились здесь и лисьи норы, и кротовые лабиринты-ходы, и пещерки, скрывавшие летом от зноя, а зимой от стужи змей, ящериц и лягушек. В южном склоне ласточки-береговушки открыли целую колонию-поселение, из года в год высиживая птенцов в вырытых общими усилиями глубоких норках. За пролетевшие над оврагом и ручьем годы ничего не изменилось ни в небе над ними, ни на земле, где они дружно жили и коротали вместе с его многочисленными обитателями свой недолгий век.

Только ручей почти пересох да овраг от дряхлости осыпался по краям. В один прекрасный летний знойный день пришел человек. Серьезный, задумчивый, образованный. Развернул карту, отметил крестиками место, где стоял над ручьем и оврагом, и кликнул своих помощников. А помощники совсем рядом уже заканчивали какое-то важное строительство. Для людей важно все время что-то создавать, сооружать, строить. Так развивается жизнь, обустраивается земля, происходит прогресс. Вот и возле оврага появилось некое необходимое людям сооружение. Настолько нужное, что люди в форме его забором из шипастых нитей обнесли да вышки с пулеметами поставили да с круглосуточной охраной. И сутками сюда стали привозить толпы людей, разгружать, содержать, увозить. Видимо, очень важный, нужный и серьезный объект доверили ручейку и оврагу по соседству охранять и присматривать.

А через пару дней и к ним в гости пожаловали эти серьезные люди и начали складывать на самое дно возле слабенько бьющего родника… тела. Десятки, сотни, тысячи. Чем дольше соседи в новом сооружении работали, тем больше и больше привозили и складывали тел внизу. Разлетелись, разбежались в страхе все животные, птицы и звери, потому что дух пошел нестерпимый от сброшенных трупов, и пришли им на смену не добрые лягушки и ласточки, а жуки-могильщики, голодные шакалы, серые вороны и черви трупные. Страшным, угрюмым и опасным стало когда-то веселое и красивое место. Ручеек совсем замолчал под грудой тел человеческих, а овраг из могучего колосса превратился в братскую могилу. На краю все тот же серьезный человек в военной форме поставил трактор с ковшом впереди, который теперь еще и задвигал пластами земли овраг поверх сброшенных тел, засыпая его все больше и больше. Природа никогда не спрашивает человека, зачем и почему он приспосабливает ее творения под свои нужды, а лишь молча покоряется ему…

Ранним утром началась перепись всех заключенных. Немцы готовили оставшихся в живых, помытых и переодетых в одинаковые робы женщин и детей к отправке в ближайшее время. Лёнька очнулся от сна из-за странного чувства. Ему казалось, что какой-то жук заполз ему в нос и копошится внутри, шуршит и жужжит. Он тряхнул головой и услышал смех:

– Хи-хи-хи! Лёнька! Доброе утро.

Возле него стояли девочки. Настя Бацуева и Галя Колесникова. Они держали в руках длинные травинки с мохнатыми макушками. Такими обычно играют в «Угадай: курочка или петушок». Этими пушистыми метелками они и щекотали мальчишку в носу. Одеты они были в длинные не по размеру серые юбки и такие же мышиного цвета кофты и курточки. Вид был у них пугающий, но загорелые лица, выцветшие белесые хвостики волос и их открытые глаза притягивали сильнее, чем уродливые робы «трудовых заключенных».

– Привет! Чего надо вам? – насупился он, озираясь вокруг в поисках отсутствующей матери.

– А ты кого ищешь?

– Да мамка куда-то ушла, странно, – ответил растерянный парень.

– Ты не волнуйся. Их полчаса назад собрали десять человек и повели куда-то на работу. Моя мамка и твоя вместе пошли. Им сказали, что надо носить какие-то отбросы. На кухню повели, наверное. Может, что-нибудь поесть принесут, – предположила Галина.

Она действительно видела и слышала, как старшая по землянке Людмила позвала десять женщин с собой и вывела их под конвоем за забор. Вместе с ее матерью ушла и Акулина, оставившая спящего и еще не совсем здорового сына в землянке.

– Лёнь, а ты помнишь Галю? Познакомься! – сказала сестра Ваньки Бацуева. Девочки были одного возраста и учились в параллельных классах. Сейчас они быстро сдружились и, несмотря на чудовищную ситуацию, не замечали ни грязи, ни опасности, ни унижений. Детская психика очень гибкая и быстро адаптируется к любой тяжелой ситуации.