Красный ангел - Лонгстрит Роксана

— Берите второй!

— Нет, Хоббс, это вещественное доказательство!

— Заткнитесь и берите за край. И вообще это моя блевотина и моя кровь, ничего страшного, берите и тяните на себя.

Шенберг, увидев, как ветер уже норовит подхватить вытянутую Алекс пленку, подчинилась и взялась за другой край.

Вытягивая ее на себя, Алекс углядела прилипший прямоугольник, заляпанный брызгами, и с победным кличем выхватила его, бросив ненужную пленку. Шенберг, сердито ворча, стала заталкивать ее обратно в багажник.

Вытерев фотографию о собственную кофту, Алекс наконец смогла разглядеть ее.

Ничего особенного. Какой-то дом. Деревянный дом среднего класса, перед входом — несколько симпатичных дубков. Из-за изгороди выглядывают старые ржавые качели.

— Ну? — сказала Шенберг, победив пластик и захлопнув крышку багажника.

Алекс перевернула фотографию обратной стороной.

— "Я знаю этот дом", — прочитала она вслух.

— Что еще?

— Ничего. Всё, — вздохнула Алекс. — Черт, я думала, она написала что-нибудь важное. Послание или еще что.

— Это и есть послание, — заметила Шенберг, беря у нее из рук фотографию. — Только оно не нам адресовано. Ну всё. Вы свою фотографию нашли. Пойдемте обратно.

Алекс задумчиво оглядывала улицу. Никаких фургонов в поле зрения. Может ли она находиться сейчас где-то поблизости, следить за ними?

О да, конечно. Где-то.

Наконец появился Марковски. На сей раз он более серьезно отнесся к случившемуся. Пока он входил в приемный покой, Алекс успела разглядеть, что на крыльце остались двое широкоплечих полицейских в форме. Марковски окинул ее быстрым спокойным взглядом и направился к Шенберг, которая снова заняла свой пост у окна.

Они о чем-то тихо и напряженно говорили. Шенберг показала фотографию, уже уложенную в конверт как очередное вещественное доказательство.

После этого Марковски подошел к Алекс и сел в соседнее кресло. Судя по его хриплому, со свистом, дыханию, за последние дни он выкурил слишком много сигар.

— Вам известен этот дом? — резко спросил он. Алекс ответила равнодушным взглядом. — Ну перестаньте, Хоббс, сами знаете, у нас нет времени. Вы знаете, что это за дом?

— Никогда в жизни не видела, — искренне призналась Алекс. Он постучал пальцем по изображению, словно хотел выстучать что-то, застрявшее в ее памяти. — Честное слово. Не представляю, зачем она нацепила ее на меня. Может, это сообщение для Дэвиса?

— Я чертовски устал от всех этих "может". Ну ладно, хорошо, мы отвезем, вас обратно в полицейский участок и оставим там, пока не организуем вам надежную охрану. Есть какие-нибудь пожелания?

— Могу я позвонить своему редактору?

Он одарил ее плотоядной усмешкой и отрицательно покачал головой.

— Могу я навестить Липаски в больнице?

— Позже. Сейчас у нас другие заботы.

И он был прав. Алекс встала и поняла, что нога совсем отказывается слушаться и вот-вот подломится…

Она была потрясена, когда Марковски вдруг крепко взял ее под руку. Повернув голову, она увидела, что он улыбается.

— Большей дуры мне в жизни видеть не приходилось, — сообщил Марковски.

Шенберг поспешила открыть перед ними дверь. Алекс улыбнулась разбитыми губами:

— Да. Я догадываюсь.

И так, улыбаясь друг другу, они, ковыляя, вывалились на улицу, где у тротуара стоял неприметный автомобиль.

Глава 39

Дэвис

Из дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.

22 апреля 1993

Сегодня со мной разговорил Барнс. Я не видел его некоторое время, потому что снял в квартире все зеркала и сложил их в шкафу. Казалось, он надежно упрятан в темницу.

Он сказал, что я виноват в том, что происходит. Это наказание мне за то, что я взвалил всю вину на него. Я должен понять, сказал он, что в жизни не все бывает гладко.

Пришлось сказать, что все беспорядки — прежде всего по его вине.

Я понял, где крылась главная инфекция. Теперь можно без опаски смотреть в зеркало, потому что он выбрался из моей головы и теперь находится в моих руках. Если присмотреться как следует, я могу разглядеть под кожей голубые глаза. Порой я испытываю сильное желание отрубить их, но знаю, что так поступить было бы ошибкой.

Не знаю, не помню, почему я так уверен, что это было бы ошибкой. Потому что я могу потерять его? И у меня больше не будет шанса его изгнать?

Как я хочу покоя. Неужели это так много?

Он говорит, что обрел покой.

Что покой — в смерти. Даже если это смерть других.

Глава 40

— За все время не произнес ни слова, — проворчал Марковски над головой Алекс. Она сидела в кресле перед односторонним зеркалом и смотрела в комнату для допросов. Габриэль Дэвис сидел прямо, абсолютно спокойный, положив руки перед собой. Глаза его были закрыты.

Казалось, он чувствует себя совершенно комфортно.

— И не скажет, — уверенно заявила Алекс. — Ваши вопросы его не интересуют. А обо мне он спрашивал?

— Нет.

— А о Липаски?

— Нет. — Марковски явно нашел вопрос неприятным.

Алекс уселась поудобнее. Как бы ей хотелось сейчас заглянуть в глаза Дэвису, понять, о чем он думает.

— Он считает, что ему конец, — негромко заговорила она. — Похоже, ему уже ни о чем не хочется говорить, да и ни с кем. — Она почувствовала, что Марковски внимательно на нее смотрит. Интересно, может, она ему тоже неприятна? — Он вам не доверяет. Он не доверяет никому, кроме Липаски.

— И вас.

— Нет, мне он не верит. Это исключено.

Похоже, Марковски в этом сомневался. Обхватив себя за плечи, Алекс размышляла, как хорошо было бы сейчас улететь на Бермуды. Никакого Габриэля Дэвиса. Никакой Марджори Кассетти.

— Думаете, он захочет разговаривать с вами?

— Здесь — нет. Он же не дурак, он понимает, что вы следите за ним и все записываете. Скажите, а какие у вас основания его задерживать? Подозреваете его в чем или как? — Алекс постаралась забыть про очки и беретку.

Марковски, прислонившись к стене, смотрел сквозь стекло. Интересно, что он видит, разглядывая Дэвиса. Я вижу человека, разваливающегося на куски. Липаски видит друга, гибнущего от нанесенных себе ран. Дэвис видит чудовище.

Марковски, завершила она мысленный экскурс, видит проблему.

— Он реальный свидетель, — проворчал Марковски.

— Марковски, я уже всё вам рассказала, честное слово. Он больше ничего не знает. Можете поговорить с Липаски, он подтвердит. Вам не нужен Дэвис.

— Вы как-то слишком озабочены его свободой. Вы в него сильно вложились, Хоббс:?

Она открыла рот, собираясь солгать, но поняла, что не способна на это. Впервые за столь длительное время — не смогла.

— Да, — ответила она, глядя Марковски прямо в глаза. — Он в жуткой ситуации. Ему нужна помощь, а не насилие. Он не поможет вам, потому что не может помочь, потому что не доверяет вам. Сейчас он в таком состоянии, что никому не доверится. Если вы будете держать его здесь, мучить его, он развалится на куски у вас на глазах, как тряпичная кукла, у которой разрезали швы. Дайте ему шанс, Марковски. Прошу вас. После всего, что он сделал, неужели он не заслужил такой малости?

Марковски уставился на нее красными, с желтизной от постоянного курения, плохого питания и хронического недосыпа глазами. Лицо его опухло и пошло пятнами, как у запойного алкоголика.

— Нет, — бросил он и вышел из комнаты. Алекс смотрела, как он пробирается между столами, направляясь в коридор. Плечи его были устало опущены.

— Несчастный ублюдок, — прошептала Алекс. И снова повернулась к окну-зеркалу.

Габриэля Дэвиса нигде не было видно — ни за столом, ни в комнате.

Его просто не стало. Алекс потерла опухшие веки и быстро взглянула на Шенберг, которая возилась у кофеварки. Шенберг встала и подошла, помешивая ложкой в чашке с надписью "Желаем удачи!". Черная жидкость была маслянисто-грязного цвета.