Любожид - Эдуард Тополь

Но жили они оба, конечно, только от вторника до вторника. И по вторникам, ровно в восемь утра, едва Наташина сестра садилась в автобус номер 16, Борис сломя голову мчался с этой остановки к Наташиному дому, взбегал на пятый этаж и мигом проскальзывал в предупредительно приоткрытую дверь. Она встречала его в прихожей, в одной нижней сорочке и с распущенными по плечам волосами. Он тут же подхватывал ее на руки и, целуя, нес в спальню, где стояли две кровати – ее и ее сестры. Но укладывал не на кровать, а на пол – чтобы соседи не слышали скрипа матрасных пружин. И на этом застеленном простыней полу они ровно семь часов (всего семь часов!) – с восьми до трех – отдавали друг другу всю свою силу, нежность и нетерпение, накопленные за прошедшую вечность – с прошлого вторника…

А вторым обстоятельством, омрачающим их роман, был его предстоящий отъезд. Он не мог скрывать это от Наташи дольше первого месяца – он любил ее. То была первая юношеская любовь, когда есть полная и ясная вера, что это навек, что это судьба, и даже странно, почему весь мир не ликует по этому поводу. Однако расписаться, жениться они не могли – его документы уже были в ОВИРе.

– Я все равно увезу тебя! Клянусь! – шептал ей Борис на полу, на жестком и жарком ложе. – Я тебя выкраду!…

Вокруг – на тысячи километров в любую сторону – была тайга и коммунистическая Империя с всевластным КГБ, военными полигонами, ядерными ракетами, милицией и миллионами партийных и комсомольских стукачей. На всех сухопутных границах стояли войска с собаками, дозорными вышками, колючей проволокой и вспаханной контрольной полосой. На морских границах дежурили ракетные катера, крейсеры и атомные подводные лодки. А дальше, за границами метрополии, были подвластные страны-«союзники» – Польша, Болгария, Венгрия, Северная Корея, Вьетнам, Монголия – с их войсками, объединенными так называемым Варшавским пактом и подчиненными Генштабу Советской Армии.

Но несмотря на эту военную мощь, которая приводила в ужас не только такие маленькие страны, как Голландия или Бельгия, но Англию, Францию и даже США, – несмотря на всю эту чудовищную силу устрашения, в глубине Империи, над таежной рекой Енисей, по пыльным улицам Красноярска бродили по вечерам двое влюбленных – чистокровный аид Борис Кацнельсон и сибирячка Наталья Суровцева, к русскому патриотизму которой ежедневно взывали газеты, журналы, радио и Центральное телевидение. Борис держал ее за руку и говорил настырно, как молитву «Шама Исраэль»:

– Ты поедешь в турпоездку! В какую-нибудь капстрану! А я выкраду тебя оттуда! Честное слово!

Самое интересное – она верила ему.

Странная, непостижимая душа русской женщины! Наташа улыбалась, шептала голубиные слова и готова была бежать с этим евреем даже к сионистам…

Глава 12

Первый отъездной день

Круг замыкается. Страшный круг, который еврейские сионисты изображают в виде змеи, обвившейся вокруг земного шара и душащей все в нем живое. Богатым евреям принадлежит теперь все на Западе. Земные богатства, золото, банки, заводы, земли… Печать, радио, телевидение. Политическая власть: все десять советников президента Никсона – крупные сионисты. Без еврея Киссинджера он не смеет ступить ни шагу. Гольдберг в ООН, Линкович в ОАР, Абрам Фортас в Верховном Суде, Джавитс в Сенате и т.д. Ими подстраивается комедия «демократических выборов». Они убрали со своего пути ирландцев Кеннеди. Президент Франции Помпиду – бывший служащий дома Ротшильдов. Члены всех западных правительств либо евреи, либо масоны (это тайная политическая организация, подчиняющаяся еврейскому руководству). Нет такого политического преступления за последние несколько сотен лет, к которому масоны не приложили бы руку…

Шесть толстых тетрадей не так-то легко спрятать на теле. Утром Рубинчик промучился целый час, пока не понял, что, кроме как зажать их поясным ремнем на спине, другого он второпях ничего не может придумать. А теперь эти тетради чесали спину, сползали из-под пояса на ягодицы и заставляли Рубинчика потеть от страха. Обыскивают в посольстве или не обыскивают? Этого он не знал и, конечно, не мог спросить ни у кого из тех, кто собрался в то утро в Калашном переулке перед узорно-чугунными воротами голландского посольства. С 1967 года, с тех пор, как Советская Империя сделала ставку на арабов и выслала из страны израильского посла, голландский консул представлял в СССР интересы государства Израиль.

Стоявший у ворот милиционер-охранник пропускал внутрь по пять человек, не обыскивая, а только проверяя документы – паспорт и разрешение ОВИРа на выезд в Израиль. После этой проверки очередная пятерка гуськом уходила по узкой кирпичной дорожке от ворот к посольскому подъезду, но была ли там, в подъезде, вторая проверка? Должна быть! Не может быть, чтобы они не обыскивали людей, впуская их в посольство, паниковал Рубинчик. Может, уйти? Зайти за угол, в соседний Дом журналиста и в туалете выбросить эти тетради? Но нет! Ты с ума сошел! Как можно выбросить Книгу?! И очередь потеряешь! Почему так медленно? Почему впускают только по пять человек?

– Ничего! В этой очереди можно и постоять! – весело сказал кто-то рядом, словно читая его мысли.

Да, подумал Рубинчик, это уже совсем не та очередь, что в ОВИР. Казалось бы, люди те же, евреи, но… Это уже не те евреи, которые шесть или восемь месяцев назад стояли перед своими районными ОВИРами, затравленно втянув голову в плечи и молча снося плевки и оскорбления прохожих. То есть фамилии у них те же – Рабиновичи, Розенберги, Дымшицы и тому подобное. И лица – под стать фамилиям. Но в лицах уже другое выражение. Выражение людей, выигравших в русскую рулетку: прибалдевшее и недоверчиво-счастливое, как спросонок. Неделю назад они нашли в своих почтовых ящиках открытку-вызов в ОВИР, шесть суток жили не дыша, между «быть или не быть», и наконец вчера в ОВИРе им сказали, что их просьба об эмиграции «у-д-о-в-л-е-т-в-о-р-е-н-а!». И дали ВЫЕЗДНУЮ визу и двадцать дней на сборы!

Господи, они и назавтра не могли поверить своему счастью!

Их ОТПУСТИЛИ!

Полгода они жили в тайном страхе, что им откажут и что всю оставшуюся жизнь им придется прозябать на дне – дворниками, кочегарами, сторожами и мусорщиками сучеными степенями кандидатов и докторов наук. «Как этот Гольдман – вы знаете? Он всего-то кандидат исторических наук – ну какие секреты в истории? А они уже шесть лет держат его в отказе!» – «А вы знаете артиста Герцианова? Ну какая секретность у артиста, я вас спрашиваю? Второй отказ!» – «А моя соседка? Она была продавщицей в аптеке Совмина. Так ей тоже отказали! «Нецелесообразно»! Ну? Вы можете с ними спорить? Я последний месяц ни одной ночи не спала! Две пачки седуксена съела…»

Страх врос в этих людей, впитался в кожу и душу вмеcте с седуксеном, бессонницей и валидолом. Во многих семьях он до предела натянул семейные отношения и даже разорвал их там, где они были на грани разрыва. В других – наоборот: склеил, сцементировал семейные трещины своим прессом. Сегодня ночью Рубинчик с женой праздновали получение разрешения – пили коньяк, занимались любовью, и снова пили коньяк, и снова занимались любовью – с юношеским пылом свободных людей. Но даже в минуты экстаза Рубинчик половиной своего сознания был не с Нелей, а думал об этих двадцати днях, которые ОВИР положил им на отъезд. Как успеть за двадцать дней сделать все?

Получить израильскую въездную визу в голландском посольстве, потом – австрийскую транзитную в австрийском посольстве, потом – достать билеты на поезд до Вены. (Неля не летает самолетами. «Черт возьми, а как ты полетишь из Рима в Нью-Йорк? Или пойдешь пешком?») И за это же время – продать машину, сдать квартиру, отправить багаж, купить какое-то барахло для продажи в Италии, чтобы не нищенствовать там на пособие ХИАСа. И – проститься с родственниками жены, и подготовить к отъезду детей – ведь от них все скрывалось…

Господи, а Книга?! За прошедшие полгода эта Книга стала для Рубинчика obsession, наркотиком. Не только семья, дети, но даже свердловская Надя, ленинградская Катя и Варенька из Мытищ со всеми сладостями их юной плоти вдруг не то чтобы забылись, но отодвинулись и выпали из его мыслей. Поглощенный добычей материала для своей Книги, Рубинчик окунулся в такие круги и сферы, о которых несколько месяцев назад только урывками слышал по «Голосу Америки». Евреи-отказники, русские диссиденты, хасиды, пятидесятники, горские евреи, адвентисты седьмого дня, крымские татары, немцы Поволжья, любавические евреи, литовские и украинские националисты – под монолитным панцирем Империи Рубинчик неожиданно обнаружил бурлящую активностью магму сопротивления. Это еще не был мощный, как говорят в геологии, пласт, наоборот – евреи-отказники держались в стороне от хельсинкской группы, а месхи и крымские татары не имели ничего общего с адвентистами седьмого дня, литовскими националистами или западноукраинскими униатами. Но и эти разрозненные очаги, как говорится, грели котел, и даже всевластное КГБ уже не успевало остудить эту магму в психушках и лагерях. А Рубинчик не мог удержать напор этого материала на свою Книгу. С ним случилось то маленькое чудо, которое еще в древние времена обращало простых еврейских пастухов в апостолов и пророков, – он уверовал в свою миссию.