Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак

— Я не могу видеть, как женщина плачет, — сказал он. — Предпочитаю уж лучше оставить даму при ее иллюзиях, а самому тихонько ретироваться.

— Мерзавец! — кричит Жаклин.

Но тотчас же спохватывается и продолжает допрос:

— Послушайте, Бьевр, будьте откровенны хоть раз!.. Ну что вы в них находили, чего не было у меня?..

Полная суматоха! Марселей выводит подсудимого. Трибунал бушует. Тут уж кто громче! Жаклин понимает, что надо ускорить события, иначе женщины разобьются на партии, и Бог его знает, чем это кончится. Ей удается быть услышанной, и она объясняет, что подследственный пытался повлиять на суд и что зря они думают, что речь идет об обычном судебном процессе. В действительности Бьевр судится за государственную измену, и надо рассматривать это как военный трибунал, а значит, заседать при закрытых дверях и лишить обвиняемого права голоса. На этот раз соглашаются. Приговор безжалостен. Бьевр Антуан, писатель и подозрительный донжуан, заслуживает смертной казни. Мария-Франсуаза выступает в защиту вяло, лишь для проформы. Антуан единогласно приговаривается к смерти. Приговор будет приведен в исполнение через двадцать четыре часа. Стража вновь уводит заключенного, который начинает по-настоящему беспокоиться в своей камере.

Теперь, после того, как решение принято, всем приходится туго. Но вернуться вспять уже нет возможности из-за опасения потерять свое лицо. Ужин проходит тягостно. Никто не ест. Марселей в глубине парка копает яму. За десертом необходимо вплотную подойти к проблеме. Каким образом казнить Антуана? Веревка? Яд?

— Револьвер! — говорит Жаклин. — У меня есть то, что нужно.

— А кто возьмет на себя…

— Я! Потому что больше всех он любил меня…

На этот раз никто не возражает. Одна за другой они поднимаются, чтобы укладываться спать. Но поскольку бедненькая Мишель не прекращает плакать, никто не хочет принять ее, и она бродит из спальни в спальню вместе со своей раскладушкой. Потерпев неудачу, она заканчивает свои хождения на кухне. И вот уже заря. Они встречаются, их лица осунулись, сами в смертельной тоске. Пробил последний час.

— Но поцеловать-то его можно? — предлагает Валери, которая, по всей видимости, выпила.

— Ни за что! — отрывисто отвечает Жаклин.

Марселей идет будить приговоренного к казни. Тот веще более подавленном состоянии, чем он.

— Не пойдут же они до конца? — с надеждой вопрошает Антуан.

— Сразу видно, что вы их не знаете! — отвечает Марселен. — Ах! Если бы только вы были поактивнее с ними!.. Да этих самок дрессировать надо! Иначе наполучаешь со всех сторон.

Покуда двое мужчин с горечью философствуют, покуривая за компанию последнюю сигарету, которую они по очереди передают друг другу, Жаклин заряжает револьвер и покидает гостиную, застывшую в гробовом молчании. Она идет за Антуаном, отпускает Марселена и подталкивает заключенного по направлению к парку.

— Ты не можешь! — умоляет Антуан. — Послушай, крошка Жаклин. Теперь я вполне могу тебе сказать… другие — это не в счет… Это тебя я в них пытался найти…

— Шагом марш!

Пятеро несчастных в гостиной перебирают свои носовые платки. И неожиданно они слышат выстрел. Валери падает в обморок. Остальные сотрясаются в рыданиях. У Марии-Франсуазы нервный припадок, а Соланж повторяет совсем тихо:

— Мы чудовища… чудовища…

В автомобиле, который увозит их, Жаклин ставит свои условия:

— Ты сейчас укатываешь в Женеву…

— Да, — говорит Антуан.

— Снимаешь дом.

— Да.

— Ожидая меня, примешься за работу.

— Да.

— И не забудь, что ты под наблюдением! При первой попытке к бегству, клянусь тебе, ты получишь сполна!

— Да.

— Теперь поцелуй меня.

Они целуются. Автомобиль делает крутой поворот среди стаи кур, которые, кудахча, разбегаются.

— И скажи мне спасибо.

— Спасибо, Жаклин!

Коты

Альбер Шедевиль с нежностью подтянул край одеяла на лапки Зулу и почесал кота между ушами.

— Так, мой хороший. Спи!.. Скоро вернусь.

Он еще раз для уверенности приложил палец к носу животного и, озабоченный, сделал несколько шагов по комнате, потом позвал вполголоса:

— Жюльетта!.. Жюльетта!..

— Да, мсье.

Это была старая женщина крестьянского типа. Она заканчивала устраивать у себя на голове какую-то странную шляпу, приколотую булавкой с перламутровым шариком на конце.

— Жюльетта… Этот кот заболевает.

— О! Мсье удивляет меня… Сегодня утром он ел как обычно.

— У кота температура, Жюльетта. Я знаю, что говорю. У него нос сухой.

— Послушайте, мсье! Можно иметь сухой нос и, однако…

— Хорошо-хорошо! Поторапливайтесь. Девять часов. Пропустите свой поезд.

Он вернулся к постели, пристально посмотрел на кота, пощупал ему уши.

— Ты не болеешь, — прошептал он. — Такой большой кот, как ты! Такой красивый кот!

Он улыбнулся, чтобы вроде бы развеселить огромного черного кота, который дремал, свернувшись клубком посреди кровати.

— Я готова, мсье.

— Вы все хорошо заперли?

— Но поскольку мьсе скоро вернется…

— Закройте все, Жюльетта. Вы невыносимы, когда все время спорите.

И, склонившись над котом, он добавил непривычно ласковым голосом:

— Она бы простудила тебя, мой толстячок. Давай оба успокоимся!

Он оглянулся. Да, блюдце молока стоит перед камином. Он поцеловал кота в бок и почувствовал, как возникает короткое приглушенное мурлыканье.

— До скорого, добрячок. Высыпайся хорошенько.

— Я спускаюсь, мсье, — бросила Жюльетта.

— Да-да, спускайтесь!

Он снял в прихожей с крючка свою шляпу, потом запер дверь квартиры. Этот кот ест слишком много мяса. Жюльетта, наверное, никогда этого не усвоит… Ладно! Ну вот, он запутался с ключами. Он посчитал зубчики на ключах марки «Яле». Пять зубчиков — ключ от верхнего замка. Четыре — от нижнего замка. Жюльетта поджидала его на тротуаре перед машиной. Прежде чем тронуться с места, он последний раз глянул на окна квартиры, занимавшей весь второй этаж здания.

— Зря мсье портит себе кровь, — сказала Жюльетта.

— Эх! Не порчу я себе кровь, — проворчал Шедевиль.

Но он вел машину более нервно, чем обычно, и едва не зацепил такси на площади у вокзала Сен-Лазар. Плохой день! Это был плохой день! Все шиворот-навыворот! Он взял билет Жюльетте, чтобы выиграть время, так как та без конца пересчитывала свои деньги, открывала и закрывала сумочку.

— Жюльетта, разожгите огонь, не забудьте. Нам будет весьма приятно по возвращении найти огонек. Зулу привык к центральному отоплению, и достаточно какого-нибудь недосмотра…

— Ничего у него нет, у этого кота.

— Есть, — отрезал Шедевиль. — Что-то с ним случилось.

И он подтолкнул Жюльетту к контролеру, который прокомпостировал ей билет. Она сразу же затерялась в толпе. Он повернул обратно, впервые забыв купить газету и пачку сигарет в зале ожидания, как он делал это каждую субботу. Он подумал, что при необходимости он смог бы всегда перезвонить JIерике, этому молодому ветеринару, о котором говорили столько хорошего. «По сути, я смешон, — сказал про себя Шедевиль, снова садясь в машину. — Жюльетта права. Это всего лишь кот!»

Ему было немного грустно, когда он остановил машину перед домом. У него бывали такие моменты, когда он смотрел на себя безжалостным взором. Старый маленький человек со своими навязчивыми мыслями — вот кем он становился. Уже без жены! Без детей! Один с котом… Если тот умрет, жизнь вообще больше не будет иметь смысла. Вот так!..

«Ладно, я уже мелю вздор», — подумал Шедевиль. Он нарочно погремел своими ключами и прислушался. Зулу частенько приходил к нему навстречу и мяукал за дверью. Сегодня же ничего. Никакого звука. Шедевиль вошел.

— Зулу!.. Это я. Ты видишь, я отсутствовал недолго!

Он остановился на пороге спальни. Торопливо и маленькими глотками кот пил молоко. СЕРЫЙ КОТ.

Шедевиль медленно приблизился. Это был серый кот, намного меньше Зулу, неухоженный, тощий, который жадно лакал, с неприятным, «невоспитанным» звуком. Шедевилю не было страшно. Еще нет!.. Он был скорее глубоко шокирован. Кот поднялся, потерся головой о камин, потом потерся боком о мрамор и мяукнул. Мяуканье резкое, надтреснутое, похожее на старческий голос, на голос бездомного. Шедевиль не смел больше двигаться. Мяуканье по-странному раздалось в пустой квартире. Животное смотрело на Шедевиля своими похожими на щелки, ничего не выражающими зрачками. Тогда Шедевиль стал пятиться назад шаг за шагом. Его рука поискала за спиной и нащупала дверь. Он бросился в прихожую и задвинул щеколду. Ему пришлось сесть в своем кабинете, настолько он был ошарашен. Как, в конце концов, каким образом он вошел? А Зулу — каким образом он вышел?