Темные числа - Маттиас Зенкель

– У меня есть еще парочка вопросов, но я тоже спешу. В одиннадцать поеду в Шереметьево-2, заберу багаж Эдуардо. Успеха вам сегодня!

•

Мирейя проявила деловитость и упорство, и вот результат: после некоторой неразберихи бумага из посольства действительно открыла ей путь на таможенный склад аэропорта. Однако завскладом всплеснул руками и забубнил:

– Сначала ваше посольство просит отправить багаж команды в Гавану ближайшим рейсом, а теперь вам понадобился чемодан. И где я его теперь возьму?

Мирейя не знала, что ответить, и не могла сообразить, кто распорядился вернуть багаж на Кубу.

– К вам обратился сам посол? Вы уверены, что это был посол Сото?

Завскладом ответил, что имя он не помнит, но однозначно не Сото.

– Будь у кубинца японское имя, я бы ни за что не забыл!

Если ей нужно знать точно, продолжал он, то следует посмотреть сопроводительные документы. Наверняка к ним прилагается телеграмма из посольства или другая подписанная бумага. Но для получения доступа нужно предоставить доверенность в отдел управления перевозками.

Как же Мирейя мечтала о солнцезащитных очках с зеркальными стеклами! На обратном пути Шлыков развлекал ее анекдотами о своих худших поездках, одноглазых гаишниках, втором составе блошиного цирка, о забытом в багажнике ведре, полном трехглазых раков… Бесполезно. Даже торт-мороженое из кафе «Прадо и Нептун» в Гаване не смог бы ее развеселить. Замечание Шлыкова, что скоро будет поворот в сторону Ленинградского района и Ховринской больницы, она пропустила мимо ушей – еще не время сообщать Эдуардо печальную новость. Надо поговорить с Эспозито и Зайас.

Шлыков явно не относился к числу нерешительных и медлительных москвичей: на подъезде к «Космосу» он предпринял новую атаку.

– Не обижайся, пожалуйста, – сказала Мирейя и осторожно положила руку ему на плечо. – Я с удовольствием пошла бы, но как раз сегодня вечером мне нужно быть на празднике в посольстве.

– Да, не слабо, куда уж мне с таким тягаться, – ответил Шлыков.

•

Дверь лифта уже закрывалась, когда кто-то сунул в щель дипломат.

– Стойте, стойте. Не вынуждайте ветерана подниматься по лестнице.

Мирейя нажала на кнопку. Высокий, худощавый старик вошел в кабину и, пыхтя, поставил дипломат. Мирейя почувствовала запах ванильного трубочного табака. Старик прошепелявил что-то отдаленно напоминавшее русскую речь и превосходившее языковые познания Мирейи.

– Не за что, – ответила она наугад.

– О-хо-хо, – вздохнул старик. Надавив пальцем на морщинистую щеку, он закатил глаза.

Мирейя изучала носки туфель, размышляя, что бы надеть вечером, когда лифт, резко дернувшись, остановился. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров – за ней была бетонная стена шахты – и закрылась. На табло над дверью огонек мигал между цифрами 8 и 9. Наверное, что-то вышло из строя, когда дедуля заблокировал дверь, подумала Мирейя; старик, очевидно, прочитал эту мысль по глазам:

– Я уже много лет так делаю, и ни разу лифт не застревал!

Мирейя с силой надавила на кнопку своего этажа, но лифт не сдвинулся ни на миллиметр. С тем же результатом она поочередно нажала на все остальные кнопки, испробовала разные комбинации, отвлеченно размышляя об их штатных функциях.

– Разрешите, – потребовал старик с интонацией опытного ветерана, сразу стремящегося к прилавку в обход любой очереди. Он приблизился к панели и скрупулезно изучил правила пользования лифтом. Дойдя до последнего абзаца, он прижал желтый от табака палец к аварийной кнопке и подмигнул Мирейе:

– Всегда хотел нажать ее!

Поскольку даже после третьей попытки никто не откликнулся, старик отошел в сторону и принял выжидательную позу, напоминавшую вопросительный знак. Мирейя прислонилась ухом к отверстиям на переговорном устройстве. То, что ей удалось разобрать, напоминало тихий звук сломанного телевизора, хотя нет, скорее диссонирующую последовательность сигналов на кассете с данными – как раз об этом говорил Маватику, который слышал что-то странное, когда использовал телефон в гостинице. Затем раздались приглушенные голоса, которые звучали явно не из переговорного устройства, а, похоже, проникали в шахту из какого-то коридора:

– Вы слышите?

Нет, старик ничего не слышал – может, из-за волос в ушах? А дежурные по этажам, которые обычно обладают весьма тонким слухом, на этот раз, видимо, все впали в послеполуденное оцепенение. Во всяком случае, никто на решительные крики Мирейи не отреагировал. Старик кричать не помогал.

– Самое позднее на пересменке кто-то заметит. Пока тросы держатся, не о чем беспокоиться!

Несущим тросам он, однако, доверял не безоговорочно, поскольку посчитал необходимым проинформировать Мирейю, почему именно сегодня не хотел бы разбиться:

– Хоть мне уже и немало годков, но жалко ковра, я его только вчера достал.

Чтобы не думать о несущих тросах, Мирейя притворилась, что хочет больше узнать про ковер. Ответ старика снова оказался за гранью переводческого мастерства Мирейи (услышанное лишь смутно напоминало русский), но на этот раз она переспросила. Старик знаками призвал ее минутку потерпеть. Затем отвернулся, выпятил верхнюю челюсть и при помощи языка и пальцев вернул на место искусственные зубы. Взгляд Мирейи скользнул от зеркальных стен кабины к туфлям.

– Позвольте спросить, как вас зовут, девушка?

Она ответила, старик представился Отаром Картвелидзе из Кутаиси, города роз, и принялся восторгаться новым ковром из Марнеули – сделан на знаменитой фабрике «Золотое руно», настоящий «Борчалы», по плотности вязки и игре красок ему нет равных. Мирейя рассказала, какую роль ее семья сыграла в кубинской революции и в войне за независимость Анголы. Заодно извлекла из бумажника портрет отца, но не успела спросить о бесследно исчезнувшем госте Кубы, поскольку Картвелидзе тут же произнес с усмешкой:

– Ну надо же, наш Будда из Боржоми…

Мирейя поняла, что произойдет дальше, почти со всеми грузинскими знакомыми происходила одна и та же история: они настойчиво уверяли, что их родина – колыбель не только виноделия, но и полифонии, шпарки рубцов, шашлыка, танца с саблями, чашки-непроливайки, колы и шансона. По их словам, все достижения цивилизации брали начало в долинах и на побережье Грузии или, по крайней мере, созданы заброшенным на чужбину грузином. Утверждение, что буддизм зародился на Кавказе, логично вытекало из такого рода аргументации; достаточно упомянуть неправильное произношение имен, безвозвратно утерянные летописи, вражеские набеги, империалистическое невежество…

Картвелидзе провел желтым ногтем по рисунку:

– Что это за приукрашивающее социалистическое искусство? Десять лет назад, когда я последний раз видел Серёжу, у него на левой щеке был шрам, какая-то поножовщина, насколько я помню.

Так и есть, заверил Картвелидзе, он имеет в виду Сергея Вардановича Богосяна. Едва старик выговорил имя, как его лицо окаменело. Очевидно, челюсть опять выскочила. Кое-как он еще пробормотал, что не имеет ни малейшего понятия, куда