Дом там, где сердце - Шеннон Фаррел

– Мне нравятся эти башни. Очень красиво, – отметила Мюйрин, когда они проходили мимо.

– А там, у плотины, остатки старого францисканского мона­стыря. Он был построен в тысяча четыреста семьдесят четвертом году, но сильно разрушен в тысяча шестьсот первом году Хью Роу О'Доннелом, когда тот держал в осаде своего кузена Гарбана и английский гарнизон. Он пытался объединиться с англи­чанами, хотя ему это не удалось, и был заточен в темнице до самой смерти в тысяча шестьсот двадцать девятом году, – рас­сказывал ей Локлейн, пока они, разглядывая витрины магази­нов, шли по дороге на рынок вдоль ромбовидной поляны.

– Откуда ты так хорошо знаешь историю своего края? Я, например, всегда была равнодушна к истории Шотландии, – сказала она, пораженная знаниями Локлейна.

– Было несколько великих историков, известных как «четыре мастера», которые в семнадцатом веке взялись написать историю Ирландии, – пояснил он.

Он повел ее к углу ромба, где находился странного вида ка­мень с высеченной надписью.

– Они были отсюда, и это маленький памятник, увековечи­вающий их. Они записали историю аббатства, на месте кото­рого сейчас стоит этот отель.

– Удивительно. Я бы ее когда-нибудь с удовольствием про­читала, – ответила Мюйрин, взяв его за руку и направляясь к отелю, где им удалось немного отдохнуть. Локлейн поинте­ресовался, кто сможет отвезти их в Россноулаг, чтобы они при­ступили к сбору дров.

Через полчаса он сообщил:

– Нас подвезут.

Они ехали на повозке для перевозки мебели, которая от­правлялась из города после того, как рано утром был продан весь товар.

Проехав несколько миль, Локлейн предложил:

– Давай сойдем и немного прогуляемся.

Он помог ей спуститься с повозки, и его руки на один счаст­ливый миг задержались на ее тонкой талии. Они прошли пеш­ком около трех миль, пока наконец достигли лучшего из пля­жей, которые Мюйрин видела за всю жизнь. Он простирался на мили золотой лентой, с водорослями, с ценными обломками дерева и морскими ракушками – единственным, что выделя­лось на его гладкой поверхности.

Мюйрин сняла ботинки и чулки и подняла до колена юбки, наслаждаясь ощущением прохладного гладкого песка под но­гами. Тэйдж, который был с ними и послушно просидел у нее на коленях в течение всей поездки, носился, играя с бурунами, и через некоторое время даже последовал примеру своей хо­зяйки и стал собирать деревяшки и складывать их в кучу.

Он оказался к тому же и прекрасным ловцом морской жив­ности. Когда солнце поднялось высоко в небе, Локлейн пред­ложил наловить крабов и моллюсков на обед. В шаль Мюйрин, завязанную у нее на талии как фартук, они стали собирать мол­люсков, труборогов и мидий. Локлейн развел небольшой костер из вынесенных на берег обломков, и они приготовили обед в предусмотрительно взятой Мюйрин небольшой кастрюле с пресной водой. За этим обедом втроем Мюйрин с Локлейном обсудили все, что им предстояло сделать за день.

– «Андромеда» – хороший корабль.

– Да, очень. С ним мы сможем сделать очень много. Знаешь, Локлейн, я действительно чувствую, что все наконец-то начи­нает меняться к лучшему.

– Я надеюсь на это.

Он улыбнулся ей и, чтобы скрыть свои эмоции, ласково по­трепал по голове щенка.

Закончив обед, они еще час собирали дрова, но солнце стало припекать, и Мюйрин сняла свое красно-черное платье и все остальное, кроме нижней юбки и сорочки, и бросилась в воду. Тэйдж кинулся за ней, гадая, что за новую игру затеяла его хозяйка.

– Мюйрин, сейчас же холодно! Немедленно выходи! – крик­нул Локлейн, стоя босиком у воды.

Он испугался, что Мюйрин утонет, но вскоре убедился, что плавает она так же хорошо, как и делает все остальное. Он несколько минут наблюдал за грациозной наядой, а потом со вздо­хом разделся и бросился в прохладную воду.

– Мне было интересно узнать, умеешь ли ты плавать, – рас­смеялась она.

– Не слишком хорошо, – признался он, останавливаясь там, где его ноги едва касались дна.

Мюйрин подплыла и поцеловала его. Спустя некоторое вре­мя они вышли из воды и побежали к уединенной песчаной дюне, оставив Тэйджа, радостно играющего на пляже.

Они судорожно слились друг с другом, торопясь и изнемо­гая в тревожном ожидании открыть что-то новое для себя, испытывая особое волнение от того, что видели реакцию друг друга в свете дня. От песка и ледяной воды их кожа покрылась мурашками, и каждое соприкосновение их рук казалось слад­кой пыткой. Поглаживая ее грудь и живот, он лег сверху, войдя в нее одним уверенным ударом. Еще быстрее, чем обычно, почти мгновенно Мюйрин достигла оргазма, чуть раньше Локлейна.

– Какое блаженство, – промурлыкала она, расслабляясь. Она потерлась щекой о его влажную грудь, прижимаясь к нему, как довольный котенок.

– Вот что я всегда ненавидел на пляже.

– Что, заниматься любовью в дюнах?

– Нет, то, что здесь столько песка.

Локлейн, весь красный, пытался отчистить от песка свои сокровенные места, и чувствовал, как весь горит желанием.

Она поцеловала его, но подавила желание, помня о деле.

– Идем. Еще раз искупаемся и пойдем собирать дрова.

– Но ты же замерзнешь во всем мокром, – заволновался Локлейн.

– У меня свои секреты. Твоя сестра дала мне для тебя чистое белье, и я кое-что взяла с собой. Так что давай искупаемся, переоденемся и соберем еще немного. В конце концов, нам нуж­ны удобрения. И помни, скоро приедут все остальные.

Момент был упущен, и, хотя Локлейн пытался вернуть его теплым возбуждающим поцелуем, дела оказались важнее. Ему нравилось быть с ней наедине, слушать ее детские воспомина­ния, переживания и рассказы о жизни в Шотландии. Раз, на­клонившись за деревяшкой, она спросила:

– А ты никогда не рассказываешь о своем детстве, о себе. Почему?

Локлейн ответил не сразу.

– Должен признаться, мое детство было трудным. Тетя за­рабатывала на жизнь шитьем. Ей было очень тяжело прокор­мить нас троих. Она и замуж не вышла потому, что никто не хотел брать на себя такую обузу.

– Это, наверное, ужасно – чувствовать, что ты никому не нужен.

– Да. Раньше мы с Циарой были более близки, но, когда по­взрослели и пришло время подумать о своей семье, она изме­нилась.

– Каким образом? – спросила она, глядя ему в глаза. В них отразилась боль воспоминаний.

– Я не знаю. Она вела себя так, будто я был для нее недо­статочно хорош. Она всячески манерничала и важничала. Она, можно сказать, утратила радость жизни.

Мюйрин удивила такая характеристика сестры Локлейна.

– Действительно, мне тяжело представить ее счастливой, если даже крошечный щенок может вызвать у нее истерику.