Выбор воды - Гала Узрютова

Алан вышел из бассейна и пытался найти место на стуле из ротанга, хотя место там только одно.

– Зря не ешь, вкусно, – сказал он, кусая крыло. – Отказ от мяса – только иллюзия того, что ты контролируешь свою жизнь. Я видел людей, которые натирают свой дом дочиста, когда их жизнь трещит по швам. Видел людей, которые садятся на диету, хотя у них одни рёбра торчат. Людей, в домах которых по семь замков, хотя у них нечего красть.

– Это манипуляция – связывать жизнь с куриным крылом.

– Я много ездил, наблюдал. И знаешь, что я заметил? Люди не любят своё тело, не слышат его. Они ухаживают за ним, тренируют его, – но не любят. Не доверяют ему. Они пытаются подчинить его себе. Если мозг тебе может соврать, то тело – нет. Точно не хочешь курицу? Вижу, что хочешь. Значит, твоё тело ещё не готово отказаться от мяса. Зачем ты его насилуешь?

Я выхватила у Алана крыло и бросила его в бассейн. Рассмеявшись, он прыгнул в воду, поймал его и откусил.

Ночью было градусов тридцать, я встала открыть окно. Налетели насекомые, пришлось снова подняться, чтобы закрыть жалюзи. В соседнем номере громко работал телевизор. Я спустилась за стаканом воды. У бассейна – никого. Пустая бутылка из-под вина стояла на самом краю. Я с удовольствием пнула её в воду.

– Не спится? – появился Алан в окне второго этажа. – Курица ещё осталась. Хочешь?

Запустив в него пластмассовым стаканом, я пошла спать.

…Чтобы проснуться окончательно, нужен двойной эспрессо. Такой, как приготовила хозяйка виллы Тете.

Утром чищу зубы дольше, чем вечером. Прокрастинация перед началом дня? Зубная паста всегда оставляет привкус во рту, даже если долго полоскать рот. За завтраком чувствую не яблоко, сыр, кофе или хлеб, а вкус зубной пасты – одинаковый, верный и белый. Аромат еды смешивается со льдом и мятой, превращаясь во что-то третье. И только минуты через полторы кофе побеждает зубную пасту. День начался.

Тете смешивала английский и португальский с сигаретным дымом, жестикулируя пальцами в перстнях. И добавляла: «Чувствуйте себя как дома!». Нигде не могу почувствовать себя дома. Живу не внутри дома, а снаружи. Это и есть дом, только у него нет стен; если идти по нему в одну сторону, он никогда не кончится. Остальное происходит внутри, куда можно открыть дверь. Дёргаешь за ручку: там и река течёт, и деревья растут. Хотя внутри лишь несколько квадратных метров. Изнанка. Бывает, стучат с лицевой стороны – а я не открываю. Меня нет дома. Лицевая-изнаночная-лицевая-изнаночная-лицевая-изнаночная.

Хозяйка ушла на кухню и попросила присмотреть за двумя её маленькими дочерьми, плавающими в бассейне. Я кивнула, но не понимала, что с ними делать. Девочки стали ещё больше хулиганить – и следили за моей реакцией. Светленькая кидала мяч и ныряла за ним, тёмненькая с головой опустилась под воду и замерла. Я заволновалась, хотя в детской части бассейна глубина была всего 0,63 сантиметра; так там было написано. Тёмненькая сидела под водой, я уже собиралась её окликнуть, но не понимала, на каком языке. Португальского не знаю. Знает ли она английский? Схватить её за руки? Прошло только несколько секунд, а мой пульс дошёл уже до 120. Тёмненькая наконец вынырнула из воды, вернув меня в мир, где все ходят над водой и не лезут под воду.

Пока не вдарила жара, надо идти к мысу Понте-да-Пьедад.

Чем дальше отдалялась от города и чем ближе была к краю материка, тем легче был рюкзак с костями. Через два километра я отпущу кости в океан.

Насыщенные пейзажи Алгарве отвлекали, как и двадцатиметровые песочного цвета скалы в голубой Атлантике. С высоты они выглядели как торчащий из океана тайный город из арок, гротов и пещер. Вода и ветер обкусали скалы, превратив их в фигуры, в которых каждый видит своё, как в тесте Роршаха. Мне мерещились гигантские паруса и плавники акул. Судя по названиям, которые местные рыбаки дали этим скалам, они видят в них верблюдов и даже генерала де Голля.

Через океан – Марокко, а если пройти два километра назад, вернёшься в Лагуш. Отсюда всё кажется измеримым и досягаемым. На этом мысе я – маяк, который светит сам себе.

Здешнему маяку в красной шапке более ста лет. 182 ступени ведут к воде, но я бродила наверху и не могла уловить белый свет маяка, мигавший каждые семь секунд. Слишком высоко. Кости не долетят до воды, застрянут где-нибудь на скале. Надо, чтобы они точно попали в воду.

– Хочешь, постригу тебя?

За спиной стоял Алан.

– Ты всегда носишь ножницы с собой?

– Старая привычка. Что парикмахер, что фотограф – разницы никакой: отсекаешь всё лишнее.

– Тебе я волосы не доверю.

Алан снял рюкзак и достал ножницы.

– Я постриг сотни людей, и никто не жаловался.

– Ты следил за мной?

– Садись на камень. Снимай мешок. Скажешь, когда почувствуешь освобождение.

– Какое освобождение?

– Я буду стричь, пока ты не освободишься.

– От чего?

– От того, что делает тебя такой серьёзной. Женщины часто приходили ко мне стричься после расставания с мужчиной. Или чтобы расстаться. Но в твоём случае дело явно не в мужчине.

Алан стриг уверенно, без пауз.

– Легче? Сантиметра три отрезал.

– Нет.

– Я побаиваюсь женщин с короткими волосами. Чем короче волосы, тем больше мужчин они отрезали. Пять сантиметров.

Мои волосы разлетались по берегу, как тонкие нити, из которых уже ничего не соткать. Они поднимались высоко и исчезали над океаном.

– Женщины с длинными волосами – счастливые. У них больше любви. Они реже отрезают.

– Что ты можешь знать о женщинах? Иногда женщина просто хочет выглядеть по-новому.

– Семь сантиметров. Ещё? Не набросишься потом на меня?

Алан продолжил стричь молча. Я закрыла глаза и ждала того ощущения освобождения, которое наступило, когда он отрезал сантиметров двадцать пять, оставив короткие кудри темнеть на лице.

…В тишине такси слышно издалека. Я сразу узнала голос расшатанного «Форда» и ту самую «фреску» за рулём. Единственное такси во всём городе, на всём берегу – или во всей Вселенной. Она курила и молчала, посматривая на меня в зеркало заднего вида.

Море Японское

Владивосток, Россия, мыс Тобизина, до всего

Так же я стояла на другом краю материка – на мысе Тобизина, самом южном мысе острова Русский, – и смотрела на роупджамперов, рушащихся с 29-метровой скалы. Им было мало края материка, они искали другой край – от которого с детства