Дьявол внутри нас - Сабахаттин Али

Маджиде с удивлением смотрела на шагавшего рядом с ней человека. Только сейчас она заметила, что держит Бедри под руку. Кто знает, сколько времени они шли так! Маджиде держала его чуть повыше локтя, как обычно Омера. Она отдернула руку. Бедри укоризненно посмотрел на нее, и она опустила голову.

Этот-мужчина тоже шел рядом с ней и беспрерывно говорил. Но, слушая его, она не пьянела, как от речей Омера; с ее глаз спадала какая-то завеса, воля не ослабевала, а становилась тверже.

Они подошли к тюрьме. Маджиде вдруг вспомнила о письме, лежащем в кармане, у нее захватило дыхание, и она снова взяла Бедри под руку.

В тюрьме их ожидала непредвиденная новость. Надзиратель, который уже знал их, обратился к Бедри:

- Вы на свидание к Омер-бею? Он просил, чтобы вы остались, а госпожа ушла. Он хочет видеть только вас. Говорит, если дама не уйдет, он не выйдет.

Оба были изумлены. Маджиде первая пришла в себя.

- Хорошо. Оставайтесь. Я вас подожду… где хотите… Вы мне расскажете… что все это значит.

Условившись, что будет ждать Бедри в одной из кофеен на площади Султан-Ахмед, Маджиде, гордо подняв голову, быстро пошла к выходу.

Надзиратель привел Омера. Он снова был небрит. Словно больной, который не в силах говорить, он жестом подозвал Бедри. Они уселись друг против друга.

- Бедри… Я буду краток, - сразу же заговорил Омер. - Времени мало. Слушай и не возражай. Если ты меня любишь, - а ,я в этом убежден, - и если ты любишь Маджиде, - об этом я догадываюсь, - ты сделаешь, как я скажу. Мое решение принято не сию. минуту, как всегда бывало со мной раньше. Я думаю над ним уже десять дней. Десять дней свожу счеты с самим собой, и оказывается, что я кругом должник. Не смейся… Я говорю серьезно и говорю правду. Мне скоро стукнет тридцать. И вот я подумал: что сделал я за эти годы? Ничего. Абсолютно ничего. Что может быть страшнее и постыднее! До самого последнего времени я пытался оправдаться перед самим собой, уверяя себя, что не делаю ничего плохого. Но жизнь показала, что я не делал ничего плохого лишь случайно. Не представлялось случая. Когда же случай представился, я не смог противиться напору событий. Не делать людям зла - это еще не значит быть хорошим человеком. Нельзя носить в душе ничего такого, что могло бы толкнуть тебя на подлость. А во мне этой дряни оказалось предостаточно. Быть может, плохое заложено в каждом… Но настоящий человек должен уметь избавиться от него или, по крайней мере, подавить его в себе. Не трогать зло - значит дать ему возможность рано или поздно поднять голову. Я не собираюсь читать тебе наставления. Хочу только сказать, что поражен сам больше всех. Как могло случиться, что человек вроде меня, которого среди приятелей считали неглупым, мог так бездарно и глупо прожить свою молодость? Вначале я был слеп. Жил среди товарищей, считавших себя чуть не гениями, и не только не замечал их непроходимой тупости, но и восторгался их высокомерием. У меня не было ни цели, ни убеждений. Все свои силы я тратил на мимолетные увлечения и не задумывался над будущим. Ловкий ответ, бойкая острота заменяли мне все истины. Такая жизнь сделала меня противоречивым, вздорным, и в конце концов я потерял стыд. Когда слова и поступки, в которых я часто не отдавал себе отчета, оборачивались против меня, я утверждал, что не хотел этого, и во всем винил сидящего в моей душе дьявола. Боясь, что не сумею оправдаться, я возлагал на него ответственность за все свои поступки и, вместо того чтобы плюнуть самому себе в лицо, искал участия и жалости, как неудачник, обиженный судьбой, или бедняк, притесняемый несправедливостью. Но при чем здесь дьявол! Это идиотская выдумка для успокоения собственной совести. Весьма нехитрая уловка. Никакого дьявола в нас нет, а есть лишь бессилие. Есть лень, безволие, невежество и самое страшное - нежелание взглянуть правде в глаза. Мы не привыкли напрягать расслабленные мозги; мы не считаем нужным крепить свою волю, в конце концов становимся абсолютно безвольными и носимся по жизни, как лодка без руля и без паруса. А когда опрокинемся вверх тормашками, виним во всем какие-то неведомые, сверхъестественные силы.

Так прожил бы и я всю свою жизнь. Но случай свел меня с Маджиде. Я не буду говорить тебе, как люблю ее… Думаю, что больше никого на свете не смогу так полюбить. Я нашел в ней такие качества, какие годами безуспешно искал в людях, и уже начал было полагать, что никогда не найду. В ней я увидел человека, не похожего на нас, настоящего человека, каким он должен быть. Мне следовало самому перемениться, чтобы стать достойным ее. Но я не смог. И в своем бессилии обвинил все того же дьявола внутри себя. Однако я был просто ленивым и безвольным человеком. И только! Я не привык сдерживать себя, не привык в нужный момент руководствоваться рассудком. Я полагал, что важнее обладать той примитивной свободой, какой пользуются дети, чем быть настоящим человеком. Как я ни любил Маджиде, мне было неприятно, что я от кого-то завишу. Я не мог удержаться, чтобы не оглядывать с ног до головы любую женщину на улице. Однако я не пал так низко, как того боялся. Не из-за своей порядочности, а потому что Маджиде, как бы я ни противился, все же влияла на меня в хорошую сторону. Но тот вечер, когда мы были в благотворительном обществе, выбил меня из колеи. Стоило мне оказаться среди прежних приятелей, девушек, с которыми я болтал в коридорах университета, развлекался на пикниках и прогулках, как я забыл обо всем. Эти приятели были живым воплощением прежней жизни. Может быть, Маджиде тебе рассказывала. Я напился и в присутствии любящей меня женщины вел себя непристойно… Она вынесла бы и такое испытание, если бы дело было только в этом!.. Но я опустился еще ниже. Маджиде тошнило от окружавшей ее обстановки, а я бросил ее одну. Мало того, дал ясно понять, что эти люди, которые вызывали в ней такое отвращение, вовсе не противны, а близки мне. Тут уж ничего нельзя исправить. Я не дурак. Я сразу понял, что все кончено и Маджиде никогда больше не сможет относиться ко мне с доверием. Какие бы клятвы я ни давал ей и самому себе, теперь это было бы смешно. Когда я слушал тебя перед концертом, я почувствовал, что в моей голове многое прояснилось, и я решил еще раз испытать себя. Но тут же забыл о своем решении. Сейчас я сам не верю себе. Я должен изменить свою жизнь и самого себя. Обязательно. Но когда я смогу это сделать? После многих лет внутренней борьбы! Или же, так и не преуспев в этом, буду влачить прежнее бессмысленное существование? Как бы там ни было, заставлять Маджиде жить такой жизнью - преступно. Я не хочу тащить ее с собой по пути, который неизвестно куда приведет, и никогда не соглашусь на это, даже если бы она сама пожелала. Когда я подбил итог, я увидел за собой столько грехов, что мне стало стыдно смотреть людям в лицо. Так и с кассиром. Что стало с ним? Я разыскивал его, хотя ничего никому не говорил об этом. Нашел его дом и долго бродил вокруг. Я увидел только скорбное лицо его жены и печальных детей. Куда он делся? Бродит ли по свету, проклиная людей, или погрузился в вечный сон, и волны шевелят его седые волосы среди водорослей на дне моря. Только одиночество и упорная внутренняя борьба могут очистить от всей этой скверны. Но я никому не хочу омрачать жизнь. Вот наши брачные свидетельства. Они еще не подписаны. Я их разорву. Только эта вот маленькая фотография останется у меня. Я думаю, что такая слабость простительна. Могут спросить: «Что же будет молодая женщина делать без тебя? Куда она денется?» Я уверен, что ты так не скажешь. Ты все это уладишь. Делайте, как знаете. Хочешь - возьми ее к себе, как сестру, хочешь - женись на ней. Считай, что меня нет на свете. Мы пойдем в жизни разными дорогами, будем жить в разных мирах. Я попытаюсь стать человеком. Лет десять тому назад мой учитель сказал мне: «Ты расточаешь свой ум, как мот». Он был прав. Я пустил ум по ветру и вот обанкротился. У меня ничего не осталось. Я думал, что мой ум будет без конца излучать энергию, как радий. Но забыл о том, что необходимо развивать и обогащать его. Я старался быть интересным, но не старался быть человеком; я не испытывал желания что-либо совершить, но хотел подняться туда, откуда мог бы с презрением взирать на тех, кто занят делом. Но что я представляю собой в бесконечности пространства и времени? Сорная трава. Червяк. Нет, еще более бесполезная и ничтожная тварь… - Омер умолк, не в силах продолжать. Глаза его горели, во рту пересохло, кожа на скулах так натянулась, что, казалось, вот-вот лопнет. Бедри хотел погладить его руку, но Омер отдернул ее.

- Сегодня меня выпускают. Пришло предписание из прокуратуры. Начальник тюрьмы оформляет документы, и я буду свободен. Вот почему я отослал Маджиде. Подумал, что, если мы выйдем вместе, я не смогу с ней расстаться. И все-таки я хотел бы посмотреть на нее в последний раз. Ох, как хотел бы!..

Голос его дрожал. Он уставился на белый потолок, потом, с большим трудом овладев собой, продолжал: