Потом - Валентин Маслюков

Видохин вздохнул и глянул вполне осмысленно.

— Куда я пойду? Скитаться по долам и горам? Где я найду в лесу тигли, весы, перегонный куб? Ведь даже хорошую печь быстро не сложишь. Тогда как здесь я могу зачать любомудрый камень уже через два часа.

— На крови золотого духа?

— Всего два стакана. Что говорить! Время уходит. Смотри какая дверь: железо в палец толщиной и дуб в руку. Я запрусь изнутри, пусть ломают. Пусть делают, что хотят. Когда я вздую огонь, никто уж не достучится. Я успею зачать любомудрый камень прежде, чем Рукосил спохватится. Я остаюсь. Как бы там ни было, я остаюсь. И ты остаешься.

— Два стакана крови! — горячо возразила Золотинка. — Шутка сказать два стакана! Никак не возможно. Что вы, нет!

Взгляд его отяжелел, и Золотинка продолжала, отвечая уже не словам, а тому, что так явственно обозначилось нехорошим, недоступным для доводов молчанием.

— Совершенно исключено! На что я буду годна, если выпустить из меня два стакана крови? Рукосил прихлопнет меня, как осеннюю муху. Нет уж, извините!

Никакие возражения, ничего вообще из того, что противоречило затвердевшему намерению, не проникало в сознание Видохина, он не слышал. Больше того, несколько раз кивнул, показывая, что совершенно с Золотинкой согласен, то есть понимает ее совершенно превратно. И цепко ухватил за руку, доказывая это свое понимание делом. На тонком запястье девушки по внутренней стороне сквозь бледную, почти прозрачную от долгого пребывания в подземельях кожу проступали голубые разводы жилочек.

В мятом лице Видохина обозначилось нечто плотоядное. Он склонился еще ниже, показав обширную лысину, вкруг которой торчали неопрятные завитушки, белесые и редкие, они, казалось, светились, порождая род сияния… С невнятным всхлипом старик припал полым ртом к нежным жилочкам Золотинки.

— Ну вот еще! — дернулась девушка. Но вырваться не сумела, ограничилась неверной попыткой высвободиться и после недолгого замешательства, напротив, прильнула к старику на обычай базарных воров. Правая рука ее скользнула в карман шубы, потом змеиным движением в другой — тут ключ и обнаружился.

— Пойдем наверх! — сказал ученый, обращая к ней воспаленный взгляд. — Там печи и перегонный куб.

— Видохин! — молвила Золотинка, когда упрятала ключ к себе в кошель. — Ничего из вашей затеи не выйдет.

— Пойдем наверх, мой мальчик! — сладостно уговаривал он с лихорадочной, натужной улыбкой. Не в силах совладать с собой, он стянул куколь, чтобы ощупать Золотинкины волосы, и, кажется, застонал когда провел шершавой рукой по золотым вихрам. Не переставая оглаживать Золотинку, как ополоумевший любовник, он потянул ее к лестнице — наверх, к печам.

— Не хочется вас огорчать, но право же я не дам вам крови. Разве как-нибудь в другой раз. И не так много. Два стакана — что вы!

— Пойдем! — стонал он, скачущий взгляд возвращался к тонкому запястью, где проступали разводы жилочек.

Не было, вообще говоря, никакой уверенности, что ученый не затолкает предмет своей страсти в перегонный куб целиком — стоит только поддаться. Но Золотинка почла за благо не сопротивляться, она позволила старику тащить ее вверх по лестнице, рассчитывая, по крайней мере, перенести неизбежное столкновение куда-нибудь подальше от входной двери.

— Видохин! — говорила она при этом совершенно отчетливо и убедительно. — Не обессудьте! Когда поднимемся наверх, я вырвусь и убегу.

— Да-да! — задыхаясь, мелко кивал он. — Пойдем, моя радость! Пойдем, мое счастье… Золотце мое ненаглядное, — сипел он из последних сил, выдыхая слова через ступеньку. — Душа моя… счастье… жизнь… радость…

— Чтобы вам потом обидно не было, — бездушно отвечала на это Золотинка.

— Да-да… конечно…

Они начали подниматься на третий ярус.

— Хотите, я превращу вас в кирпич? Мне кажется, тут ничего обидного не будет. Станете кирпичом и я отнесу вас в какое-нибудь покойное место. Можно, конечно, и не кирпич, но времени нет для опытов.

Он прекрасно все понимал. Все, во всяком случае, что могло бы помешать или наоборот способствовать неизменному в своем существе замыслу.

— Ни в коем случае, — возразил он вполне осмысленно, остановившись на лестнице, чтобы перевести дух. — Никаких кирпичей — довольно! Остался последний шаг, и я отвечаю за него перед вечностью! — Лицо Видохина посерело и облилось крупным потом, он говорил неровным, прерывающимся голосом.

Золотинка замолчала, чтобы не затруднять старика бесполезными пререканиями.

На что он, однако, рассчитывал? Разумеется, у него не было сил втащить Золотинку в мастерскую — стоило ей заупрямиться и дело застряло. Видохин стал коленями на пол и сипло, изнемогая, дышал, а Золотинка обвисла и не рванула окончательно лишь потому, что боялась опрокинуть старика на лестницу. А если уж сверзится, да по всему пролету донизу — расшибется.

— Извините, — приговаривала она, — простите, Видохин! Дальше я не пойду. Очень сожалею. Так неудачно все получилось. Но право вы обманулись — какой из меня золотой дух? Что вы!

А тот уж и отвечать не мог, весь перекошенный усилием; от натуги побагровел и жутко было, что сейчас кончится. Раз или два он изловчился оглянуться, отыскивая взглядом нож. И когда бы мог дотянуться до какого острого предмета, когда бы имел под рукой топор, точно хватил бы кисть как пришлось.

— Простите, ради бога, — сказала Золотинка последний раз и в тот миг, когда он пытался перехватить ее ловчее, вывернула руку на большой палец Видохина и рванулась вниз.

И столь жалостливый, отчаянный стон провожал ее стремительный бег, что Золотинка скакала еще быстрее, через пять ступенек, чтоб только не слышать душераздирающих жалоб. Единым духом очутилась она на поземном ярусе и сразу метнулась обратно, потому что обнаружила потерю личины. Суконная харя валялась у подножия лестницы на втором ярусе. Едва цапнув, снова скакнула Золотинка под причитания старика вниз, и вот уже она тыкала ключом в скважину, дергала дверь, которую некстати заело. Нетерпеливо возилась она с замком, не понимая, почему тот не отпирается, и когда, наконец, щелкнуло, дверь отомкнулась, некоторое время ушло еще на лихорадочные попытки быстро надеть личину и куколь — с дребезжащим воем Видохин схватил ее за плечо. Не оправив маску — тряпка застилала глаза, Золотинка рванула вон и потянула за собой дверь, но как раз защемила старика.

Так они и застряли: Золотинка снаружи, а Видохин большей частью внутри. Зазвенела бронзовая чаша, Видохин выронил ее и не мог уж теперь поднять, а Золотинка не могла видеть, потому что нечем было поправить залепившую глаза личину.