Потом - Валентин Маслюков

Никто не мог избежать молниеносных выпадов окровавленного обрубка, в глазах рябило от его озверелых метаний. Несколько случайных зевак пали жертвой рехнувшегося куска дерева, прежде чем успели сообразить, что с ними произошло. Припадок падучей захватил толпу, люди дергались, нелепо вскидывали конечности, вопили и корчились, казалось, без всякой причины. Уткнулся в землю, не досмеявшись, жизнерадостный толстяк, до последнего мгновения полагавший, что присутствует при весьма потешном происшествии. Кто-то ползал по кругу, зажимая окровавленное лицо, кто-то выл и корчился. Стон стоял, раздирающий душу вопль, люди искали спасения в бегстве и сшибали друг друга.

Истинные размеры постигшей людей напасти Золотинка осознала, когда взяла в соображение, что рехнувшийся, помраченный нечеловеческой злобой хотенчик не знает устали. Припадочная злоба его не могла ни выдохнуться, ни ослабнуть — с этим, со жгучей жаждой мести, Зык, закусив хотенчика, испустил дух и это, безмозглая ненависть, стало участью Золотинкиного создания до скончания дней. Отделившаяся от поверженного железом Зыка ярость, самый сгусток, крайнее выражение злобной собачьей души, повела свое собственное, без осмысленного начала существование. Бешенство палки может прекратиться лишь с самым ее бытием, когда ненависть без остатка размочалится в щепу. Но и щепки, мельчайший дрязг, будут нести в себе разрушение, пока не сотрутся в пыль. Прах ненависти, рассеиваясь по свету, станет язвить глаза и жечь руки, как невидимый и неразложимый яд.

Однако, наблюдая постигшее Рукосила бедствие, Золотинка в своих отчаянных обстоятельствах не могла удержаться и от злорадства. Ближайшим следствием случившегося было некоторое облегчение для затравленной беглянки, более или менее значительная передышка. Золотинка оставила бойницу, чтобы осмотреться и сообразить собственное положение.

Толстые стены глушили шум и гам площади, он проникал в промозглый полумрак башни, как далекий прибой; ступив шаг или два от света, Золотинка оказалась в полнейшем уединении. Помедлив, она решилась разобрать накиданный в углу мусор — пустые ящики, корзины, бочарную клепку — и раскопала сначала стражника, а под ним бездумным лицом вверх Черниха. Противники были безнадежно мертвы, они не нуждались в помощи.

Золотинка засыпала их тем же мусором.

Более тщательный и подробный осмотр помещения не прибавил ничего нового: Анюта и Видохин исчезли, не оставив приметных следов. Тяжелую, окованную железом дверь башни нельзя было открыть без ключа ни изнутри, ни снаружи.

Западня.

Не поздно было бы еще оставить крепость и бежать, найди только Золотинка способ выбраться из надежно запертой башни, но каждый час задержки — и девушка это остро ощущала — будет усложнять и без того незавидное положение, в котором она очутилась. Убийство пигалика, надо полагать, подтолкнет Рукосила к самым отчаянным мерам. Пожар, мор, землетрясение… Кто знает? Пожар, во всяком случае, вещь обыкновенная, доступная самому заурядному злодею. И если возникнет надобность, остановится ли Рукосил перед тем, чтобы спалить собственный замок, когда поставил на кон весь мир?

Золотинка еще раз поднялась к бойнице, примериваясь нельзя ли как-нибудь изловчиться, чтобы протиснуть в щель. Об этом нечего было и думать. Она заранее это предвидела. Точно такие же бойницы глядели во все стороны и на втором ярусе, а на третьем, в мастерской Видохина, и на четвертом достаточно было простора и света, но высоко. Без хорошей веревки нечего и заводиться. Да и не известно еще, будь веревка под рукой, когда бы представился случай спуститься с самого верха башни, не привлекая к себе внимания.

Возвратившись в обитель ученого, Золотинка нашла в посудном поставце среди потребных для опытов склянок остатки съестного. Она поела, не присаживаясь: черствый хлеб и кислое молоко. Потом, зажавши в зубах огрызок сухаря, взялась за окно. Пришлось подсунуть в щель конец кочерги, чтобы приподнять, наконец, застрявшую в грязных пазах оконницу.

Открылся обзор на большую часть площади, за исключением правого угла возле Новых палат, который прикрывало тяжеловесное здание амбаров. Одержимый хотенчик по-прежнему сеял крик и смятение, перебрасываясь вдруг через опустевшую площадь, а люди выглядывали из окон, жались по углам и в укрытиях. Чудовища, дикари, скоморохи в необыкновенном возбуждении перемешались с господами и челядью, и однако большого испуга как будто не примечалось. Находились любопытные, движимые, впрочем, более неведением или шумом вина в голове, чем отвагой, которые, настороженно вглядываясь, прикрывшись доской или стулом, подбирались туда, где раздавались вопли и орудовала палка. Недомыслие этих удальцов имело под собой, может статься, то основание, что бесноватая не успевала молотить, и зрителей все же было много больше, чем пострадавших. Люди переговаривались, громко, в голос кричали через площадь с тем отсутствием сдержанности, которую приносит очевидная для всех беда. Слышно было, кричали про сети для поимки «съехавшей с глузду» деревяшки. Никто не знал только, где эти сети искать и как их ставить, если найдутся. Кричали еще, что надо бы заманить палку в помещение и там запереть. Дело оставалось за малым — заманить.

Лжевидохин между тем перебрался кое-как к водоему. Тяжело припав на закраину, старик-оборотень черпал воду, чтобы замыть окровавленную лысину, — широкие рукава шубы вымокли выше локтей. Доверенные приспешники Рукосила, как видно, пострадали не меньше и сами нуждались в помощи. На виду оставался один только Лжелепель, который вовсе еще не был отмечен хотенчиком. Поддельный Лепель стал на колени рядом с хозяином и тоже зачерпнул воды. А старик что-то ему внушал — Золотинка поняла это по особенной неподвижности молодого оборотня, тот замедленно полоскал руки и, забыв плеснуть в лицо, внимал. Он переспрашивал или отвечал, не поворачиваясь к собеседнику, а потом поднялся с живостью здорового, не битого еще человека.

Вот, значит, что-то они затеяли.

Золотинка, чуть отступив от окна, чтобы ее нельзя было приметить с площади, непроизвольно дожевывала сухарь, ожидая ближайших последствий сговора. В самом деле, Лжевидохин заторопился оставить водоем, из последних сил, тяжело опираясь на закраину, поднялся и заковылял; однако, как ни спешил он, поневоле принужден был останавливаться, хватался руками за грудь и разевал рот, судорожно вздыхая.

Тут бесноватая палка шваркнула в сторону церкви, куда направлялся Лжевидохин. Народ, что толпился на паперти, шарахнулся, кто присел, кто кинулся наземь, закрывая голову, большинство ринулась в раскрытые двери, мешая друг другу на пороге, дряхлый оборотень продолжал путь, не имея сил даже присесть, но палка миновала старика. Зато тюкнулся в мостовую пустившийся трусцой наутек толстяк — он был сражен ударом под сгиб ноги. Бесноватая вопреки обыкновению не стала добивать поверженного, а метнулась прочь — рванула к опустелому гульбищу Новых палат, где поспешно захлопали ставни.