Ромул - Сергей Житомирский

Слушатели зароптали. Может, Рим и был вначале разбойничьим гнездом, но это ещё не значит, что в город сейчас принимают кого попало. Послы не стали бы так хвалиться своими командирами, просвещёнными этрусками, не будь половина рядовых дикарями из Лигурии да беглыми рабами. Наёмники хороши как товарищи на поле боя, но никто не пожелает их в соседи жене и детям.

Но как раз, когда римский народ собирался приступить к голосованию, примчался всадник со срочным известием с границ. Сабиняне наконец зашевелились, через пару дней их войско окажется под стенами Рима, и их гораздо больше, чем ожидалось. Ромул обратился к подданным с речью.

Он подчеркнул, что в ближайшие дни предстоит решающая битва. Это меняет дело. Если победят сабиняне, Риму конец, но если верх одержат римляне, то они смогут расширить свои рубежи и дать место новоприбывшим. И потом очевидно, наёмники — это своевременная помощь, которую посылает Марс, и если не принять их, бог разгневается.

   — Опять Марс отец и Ромул — его уста, — проворчал Марк. — Неужели он не может просто доказать, что прав, а не стращать нас небесным гневом?

Однако Марк, как и все, проголосовал за то, чтобы принять воинов Лукумона, луцеров, как они себя называли: Ромул умел добиваться своего.

Вечером Марк излил душу Сабине, но та заметила только, что для несчастной Тарпейи прибавилось женихов. Марк совсем забыл о девушке, но вынужден был согласиться.

   — Конечно, большинство наёмников — безродные головорезы, — сказал он, — но среди них попадаются и молодые аристократы, у которых много старших братьев. Сам Лукумон, по этрусским меркам, знатного происхождения, и не исключено, что не он один.

   — Хорошо бы из этого что-нибудь вышло, так жалко бедняжку. Но ваш царь Ромул, похоже, боится моих родичей, хотя сам затеял эту войну. Мне и самой жутко. Что будет с малышом, если город начнут штурмовать! Может быть, улизнём на побережье и переждём, пока всё успокоится? Если ты не поднимешь оружие против сабинян, я постараюсь, когда война кончится и Рим будет разрушен, устроить тебе дом в нашей деревне. И маленький Марк вырастет среди честных, порядочных сабинян, а не в скопище разбойников и наёмников.

   — Ты прекрасно знаешь, что я не могу убежать перед битвой. Я свободный воин, сын свободных родителей. Жалко сражаться против твоей родни, но ничего не поделаешь. Не хочу пролить кровь тестя, но вряд ли мы встретимся. Без панциря в первый ряд меня не поставят, а битва будет огромная, с обеих сторон тьма народа.

   — Не надо об этом... Кто бы ни победил, пострадают мои близкие. Конечно, ты не можешь убежать, я бы не пережила этого — быть замужем за трусом. Но неужели нельзя заключить мир?

— Нет, дорогая. За твою честь надо отомстить, для того и даны свободным людям копья.

Глава 4. ЮПИТЕР СТАТОР

Все римские воины ждали битвы, и большинство — с тяжёлой тревогой. Правда была на стороне сабинян, да и независимо от того, кто прав, кто виноват, не может же один-единственный город Рим справиться с громадным войском Сабинского союза! По донесениям, в поход выступили почти тридцать тысяч разъярённых горцев. Ромул обдумывал самые отчаянные уловки, чтобы любой ценой пополнить ряды защитников.

К счастью, выяснилось, что луцеров гораздо больше, чем полагали. Половина, оказывается, притаилась поблизости и ждала, как примут послов. Когда наёмники узнали, что станут гражданами сильного города, они с воодушевлением вернулись к товарищам. Выстроив своё войско на лугу под Капитолием, Ромул был удивлён и обрадован: двадцать тысяч пехоты, почти тысяча всадников. Вот только больше половины — наёмники и чужаки из колоний, поневоле начнёшь бояться, что они захватят город и вышвырнут исконных поселенцев. Эмилий, когда родичи поделились с ним этими опасениями, успокоил их, объяснив, что луцеры не составляют отдельной силы, потому что это на редкость пёстрый сброд. Все эти этруски, латиняне, самниты — дикари, забредшие с дальнего юга и дальнего севера. Они объединяются только, чтобы пограбить, и не могут действовать сообща.

Болото у подножия холмов пересохло от зноя, только в одном месте можно было увязнуть, если не знаешь местности. Каждое утро римское ополчение выстраивалось в долине, готовое биться с захватчиками, и каждый вечер воинов отпускали спокойно ночевать за крепким палисадом.

Сабиняне не спешили — возможно, надеялись, что разношёрстное войско за это время разбежится.

Но вот однажды вечером плотный строй сабинян показался на левом берегу. Для битвы время было слишком позднее, и римляне ушли за палисад. Сабиняне встали лагерем неподалёку, и всем стало ясно, что сражение состоится наутро.

Но в полночь затрубили тревогу. Марк нехотя поднялся, взглянул ещё разок на спящего сына, поел каши, которую ему подала Сабина, но не стал просить жену застегнуть ему перевязь: как бы она не наложила какого-нибудь заклятья на его оружие, ведь он шёл сражаться с её родичами.

Внутри палисада было тесно. Ополчение едва могло там разместиться, пришлось открыть ворота, чтобы конница выстроилась на склоне, за рвом. Никто не знал, почему всех подняли, когда сабиняне вроде бы не думали нападать. Воины возмущались, что им среди ночи устроили ложную тревогу, но потом все увидели, как на той стороне долины на Капитолии вспыхнули факелы.

Множество факелов горело и на Палатине. Появился царь Ромул, он протискивался сквозь ряды воинов; конюший вёл за ним боевого скакуна. Царь был взбешён и громогласно ругался, требуя известий с Капитолия, но никто ничего не знал, и это приводило его ещё больше в ярость. Похоже, там стряслось что-то серьёзное.

Всадники отправились в долину на разведку, а пехота села отдыхать в надежде, что без завтрака не выступят. Марк сел, где стоял, в третьем ряду, и кто-то сказал ему на ухо, что именно так начинаются неудачные походы.

Появился конный отряд, позади начальника сидел воин в полном вооружении. Ромул в это время как раз оказался недалеко от Марка, и тот всё услышал.

— Государь, на Капитолии сабиняне, — закричал начальник конницы. — Наших почти всех перебили, остальные бежали через палисад с другой стороны, как были, в одних туниках; мы их встретили на склоне. Но этот, по крайней мере не спал, когда ворвались враги. Он вооружён, значит, всё видел и расскажет.

   — Это Тарпей, начальник крепости. Осторожно, спусти его. Ты должен был отдать ему честь и попросить указаний, — царь никогда не забывал о военной дисциплине. — Ну, Тарпей, как же получилось, что у тебя за палисадом сабиняне?

   — Государь, нас предали, — ответил усталый старик. (Не такой уж старик — но все прочие в Риме были молоды, и не такой уж усталый — но остальные только что поднялись с постели).

   — Нас предали, — повторил он. — Тайно открыли ворота. Моих людей застигли врасплох. Я видел предателя, государь, тем тяжелее мне это вынести. Ворота крепости открыла врагу моя собственная дочь.

   — Как странно, — произнёс Ромул. — А я слышал, будто ты строгий отец и держишь её в покорности. И непонятно, как это ты оказался вооружён, когда твои люди спали? Гляди-ка, на руках перстни, кошелёк на поясе, большая серебряная пряжка; можно подумать, ты куда-то собрался и захватил с собой ценности. Где твоя дочь? — вдруг рявкнул он.

   — Я её видел, государь, — крикнул один из воинов. — По крайней мере, я думаю, это была Тарпейя. Главные ворота стояли настежь, вокруг факелы. На пороге свалилась девушка, а сабиняне побивали её, ну, как побивают камнями, только они кидали не камни, а щиты. Я видел, как она упала. Сейчас, должно быть, уже умерла;

   — А отец её жив, невредим, и все богатства при нём, — задумчиво проговорил царь. — Тарпейя потеряла жизнь. Я потерял крепость. Один ты, Тарпей, ничего не потерял. Эй, вы двое, поставьте этого человека на колени и отрубите ему голову. Вот как в Риме обходятся с предателями. А мы пойдём штурмовать Капитолий, пока сабиняне там не освоились.

Тарпей был горд. Он сам упал на колени и вытянул шею: пусть по крайней мере скажут, что он встретил смерть спокойно и бесстрашно. Целер отсёк ему голову в три удара; смертельным, наверное, был уже первый, потому что Тарпей не издал ни звука. Голова покатилась по земле, царь схватил её, крутанул, чтобы стряхнуть кровь, и насадил на кол палисада.

   — Воины, за мной! — прогремел Ромул. — Если до зари не отобьём Капитолий, города у нас больше не будет.

   — Чур меня! Марс меня сохрани, и Юпитер, и Мать, и какое божество живёт на этом месте! — в смятении зашептал Марк. — Пусть все боги отвратят знамение. Если останусь жив, принесу в жертву свинью. Ты видел? — повернулся он к соседу справа. — Кровь брызнула мне прямо на тунику. Хуже знамения не придумаешь, да ещё перед битвой. Что самое скверное, я знаю, что Тарпей не виноват: он каждую ночь охранял крепость в полном вооружении, так серьёзно относился к своим обязанностям. Дочь не очень-то его слушалась, она думала только о том, как бы заполучить мужа. Не иначе, её подговорил открыть ворота какой-нибудь сабинянин. И вот сейчас бой, а на меня свалилось такое злосчастье. Пусть кто-нибудь доложит царю, надо по крайней мере похоронить Тарпея с почестями.