Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

Только знай: я не сверну с пути,

Чтоб испить всю нежность до глотка.

Я пришел, но мне пора идти.

Мне пора — за музыкой дорог,

Что всю жизнь манит издалека.

Я ведь странник, гость на краткий срок.

Если хочешь — вот моя рука.

Маргарета гасит окурок. Едва за Кристиной захлопывается дверь, она откидывается на спинку старинного венского стула и потягивается. Со стола лучше убрать прямо сейчас, от греха подальше. Чтобы с их милостью не случилось сердечного приступа, если вдруг они вернутся слишком рано и увидят, что посуда не убрана с самого завтрака.

Она всегда поражалась тому, что Кристина, до мелочей перенявшая все обычаи и коды образованных обывателей, так и не поняла, что безупречная чистота в доме у них не очень-то ценится. Не то что тело и тряпки. Ухоженное тело, приличные шмотки и засранное жилье — это вроде пароля. Выметенные углы отдают буржуазной мелочностью. А то и пролетарским комплексом неполноценности. Только тот, кому есть что скрывать, может так все вокруг себя вылизывать.

В этом отношении сама она куда четче, чем Кристина, усвоила стиль жизни того слоя, к которому обе теперь принадлежали. Ее квартира в Кируне пребывает в состоянии вечного хаоса. Ну и что, ведь все те, кому случается зайти навестить ее, — тоже физики, как и она сама, и понимают, в чем юмор, когда она, извиняясь, повторяет дежурную шутку:

— Энтропия-то возрастает. Особенно у меня дома.

Хотя вообще-то она с удовольствием пожила бы, как Кристина. Приятно ведь, когда утренний свет сочится сквозь хрустальной чистоты оконные стекла, когда широкие половицы на кухне выскоблены до нежной замшевой белизны, а тряпичный половичок отстиран так, что видны тончайшие цветовые переходы. Но сколько же это стоит труда! И денег — ведь и Эрик, и в особенности полученное им наследство, — тоже непременное условие такой Кристининой жизни. Сама Маргарета всегда предпочитала держать своих мужиков на некотором расстоянии, даже тех, у кого имелись тугие кошельки. Самое противное в большинстве мужчин — что они метят в главные герои не только собственной жизни, но и жизни своей женщины, а Маргарете как-то совсем неохота стать эпизодическим персонажем собственной биографии.

Теперь она, по крайней мере, сходит и посмотрит, что тут и как. Вчера вечером она видела в гостиной шкафчик, и он ее заинтересовал. Он напоминал маленький алтарь, — покрытый белой скатертью, с оловянными подсвечниками и старой фотографией юной круглощекой Эллен. Есть все основания подозревать, что шкафчик этот хранит в себе тайны. И весьма любопытные.

Вымыв посуду, Маргарета вытирает ладони о джинсы и приоткрывает одну створку дверей в гостиную. Она чуть поскрипывает. Кухня уже залита утренним солнцем, а тут по-прежнему серый рассветный сумрак. Маргарета стоит в дверях и оглядывается, потом качает головой. Теперь она видит то, чего не видела вчера. Кристина сделала из своей гостиной храм Святой Эллен. Повсюду — ее реликвии, понятные для того, кто умеет толковать знаки: скатерка с коклюшечными кружевами, незатейливая ваза для фруктов из прессованного хрусталя, которая прежде стояла в гостиной Эллен, ржаво-красные томики пятидесятых годов — собрание сочинений Мартина Андерсена-Нексе. Не говоря уже об иконе в серебряной рамке на алтаре. О самой фотографии.

Но Эллен не нужно храма. Она не была святой, просто женщиной, правда наделенной необыкновенным талантом материнства. Но она могла и выбранить девочек на все корки, так что молоко сворачивалось и мухи валились в обмороке с кухонного окна. Вдобавок она была прижимистая. Альбомы для рисования и цветные мелки считались щедрым подарком и приберегались к Рождеству и дням рождения, остальное время приходилось рисовать шариковой ручкой на старых конвертах и оберточной бумаге. Но это-то ладно. Хуже было с завистью, ядовито-зеленым стеклянным осколком, который пару раз вспыхивал в глазах Эллен. По одному и тому же поводу. Из-за школы.

Осколок сделался особенно заметным, когда Кристина, которой уже исполнилось двенадцать, ожидала уведомления о приеме в гимназию, как ждут смертного приговора. Каждое утро она бродила взад-вперед перед дверью, стиснув зубы, пока Тетя Эллен ходила за почтой. День за днем она становилась все меньше и тоньше. Казалось, долгое ожидание высасывает из нее все силы, и если уведомление не придет еще пару дней, она уже не сможет подняться с постели.

Когда письмо наконец пришло, Тетя Эллен вскрыла конверт прямо в саду, держа его в руке, вошла в дом.

— Что? — прошептала Кристина.

Тетя Эллен с серьезным видом смотрела на стенку позади нее.

— Ах как жалко... Тебя не приняли.

Кристина стала пепельно-серой, казалось, она вот-вот грохнется в обморок. Отступив назад несколько шагов, она бессильно опустилась на скамеечку под телефоном.

— Я так и знала! — пролепетала она.

Тетя Эллен рассмеялась и помахала письмом:

— Да что ты, я же просто пошутила, понимаешь? Еще бы тебя не приняли. С твоими-то оценками!

Но Кристина все так же сидела на скамеечке, не в силах радоваться.

Теперь, задним числом, Маргарета понимает зависть Тети Эллен, но принять не может. Потому что если даже Тетя Эллен так переживала, что в ее время внебрачному ребенку текстильщицы нельзя было и мечтать о гимназии, то, как человек взрослый и умудренный жизнью, она должна была бы желать своим девочкам лучшей доли, чем досталась ей самой.

Сама Кристина отказывается вспоминать этот эпизод, и когда Маргарета как-то напомнила ей о нем, голос в телефонной трубке сразу сделался резким, в нем послышался металл. Ложь и клевета! Если кто и желал им всем самого-самого лучшего, так это Тетя Эллен! После чего их милость бросили трубку и разорвали дипломатические отношения. Маргарете пришлось распинаться и кланяться много месяцев, чтобы вновь добиться благоволения.

Маргарета поморщилась. Неужто вспомнить Тетю Эллен такой, как она была, — это значит клеветать? Или любить ее меньше? Нет. Тетя Эллен при всех своих недостатках оказалась самой лучшей мамой из всех, какие были у Маргареты. Даже будь между ними реальная конкуренция...

Алтарь Тети Эллен представлял собой старый деревенский шкаф, год его создания — 1815-й — был выведен краской на фронтоне. Приходится трижды повернуть ключ в замке, прежде чем неуклюжая дверца наконец подается, а открыв ее, Маргарета поначалу почувствует себя обманутой. Шкаф почти пуст, не считая нескольких старательно заклеенных скотчем пластиковых пакетов на верхней полке и коричневого бумажного свертка на нижней. И это все. Но то, что найдено, подлежит осмотру.

Она усаживается на пол, скрестив ноги, и тянет руку за пластиковыми пакетами. И уже заранее знает, что в них. Рукоделье Тети Эллен, тщательно отобранное Кристиной на аукционе, — едва ли сотая доля наследия Эллен, но зато — самая изысканная. Первый пакет Маргарета вскрыть не осмеливается, боясь повредить его содержимое — коклюшечное кружево-фриволите с узором в виде птиц, пущенное по синему бархату. Маргарета улыбается. Тетя Эллен была не в силах сдержать торжество, когда другие тетки из Объединения народных промыслов, увидев эту работу, заговорили про выставки и музей. Конечно, эта вещь бросалась в глаза: поистине инженерный шедевр, результат многих месяцев кропотливого счета. Маленькие скатерки с мережкой она тоже помнит — на каждую уходило около двух месяцев. Но это — что-то незнакомое: клетчатый девчачий фартук с вышитой каемкой из птичек и монограммой — все крестиком. «КМ». Кристина Мартинссон, стало быть. Но она никогда не видела на Кристине этого фартучка. А вот — нет, ну надо же! — крохотная распашонка из нежнейшего батиста. Наверное, это ее распашонка, ведь только она, Маргарета, попала к Тете Эллен во младенчестве...

Со всей возможной осторожностью она отклеивает скотч и вытаскивает распашонку из пакета. Грудка — не больше ее ладони. Неужели она была такой крошечной, когда попала к Тете Эллен? Какого, собственно, размера может быть четырехмесячный ребенок?

Маргарета расстилает пакет на полу и тщательно расправляет распашонку на пластике. Все — ручная работа: и стебельчатый стежок на боковых швах, и заделанные невидимыми стежками подвороты, и белая вышивка на сборчатом воротничке. Столько усердия и трудов могли потратить только ради очень желанного ребенка. Ну конечно! На самом деле кто-то желал Маргарету.

— Какой-то ангел узнал, что мне очень одиноко и грустно, — бывало, говаривала Тетя Эллен, когда Маргарета еще была единственным ребенком в доме. — Он тихонько потряс облачко, и тут ты с него свалилась и упала прямо ко мне...

— И в крыше получилась дырка? — спрашивала Маргарета.

— Нет, что ты, — говорила Тетя Эллен. — Ты же умница — опустилась как раз на нашу вишню. А я пошла однажды собирать ягоды и нашла тебя.