Последний день в... Париже - Татьяна Донченко

ты наделала?! Мы же теперь никогда не найдем, как его заново установить!

– А ты свое удалила?

– Конечно, вдруг Тема увидит.

– А я сегодня утром снесла…

Я слушала их и смотрела на Алекса внизу. Он что-то печатал, а затем поднял глаза, когда осознал, что его сообщения больше не приходят.

Его взгляд метнулся наверх, как будто он задумывался пройти через таможню, к зоне досмотра, чтобы добраться до меня.

Я покачала головой, запрещая ему это делать, и заглотила слезы. Хотела быть сильной, но… у меня не вышло.

Сердце разбилось окончательно, в тот момент, когда я смотрела, как из любимого человека ушла надежда.

– Он никогда тебя не простит за это, – всхлипнула Соня, обнимая меня.

– Я сама себя никогда за это не прощу, – прошептала я, касаясь лбом прохладного стекла и закрывая глаза.

– Идиоты! Я вас никогда не прощу! – пробормотала Кристина, обнимая меня. – Заэтои за то, что я теперь тоже хочу таких эмоций!

***

А вы знали, что память человека способна сохранять информацию, эквивалентную приблизительно 3 миллионам часов видео? И забывчивость не всегда знак плохой памяти, а процесс, который помогает организму избавиться от ненужной информации и сосредоточиться на важном.

Не помню, как оказалась в самолете. Не помню, как добралась до Стамбула и как провела часы ожидания. Не помню, как села на рейс до Москвы. В тот момент единственное, что имело значение – не рассыпаться на части.

Наш самолет едва коснулся посадочной полосы, и Соня с Кристиной нетерпеливо развернулись ко мне, ожидая, когда я достану заветный конверт.

– Ну что? – Соня, нетерпеливо сминая потертый бумажный конверт, предлагала мне его открыть. – Настало время узнать правду?

– Не уверена, что готова, – дрожащим голосом ответила Кристина. – Я ведь только перестала плакать.

– Вик? – Соня положила руку на мою и нежно погладила. – Если хочешь, мы откроем.

Я безразлично пожала плечами, ощущая себя почти призраком, будто сердце мое давно уже остановилось.

– Давай, открывай, я больше не выдержу, – решилась Кристина. – Это не конверт, а настоящее чудовище! Как можно так изводить людей?!

– Хорошо, – Соня осторожно вскрыла конверт и извлекла бумаги.

Подруги пробежались глазами по тексту, и выражение их лиц стало озадаченным.

– Что это значит – дифференцированные клетки, отсутствие атипии? – Кристина всматривалась в строки, тщетно пытаясь понять.

– А что такое фиброаденома? – Соня тоже не нашла желанного ответа.

Они думали, там будет прямым текстом написано: «Вы умрете» или «Поздравляем, вы потеряли любовь всей своей жизни, уступив страхам!»

Я с горечью усмехнулась. Но вдруг что-то щелкнуло в голове, и я разразилась безудержным смехом.

– Вик? – встревоженно окликнула Соня.

– У нее истерика?

– Это лечится?

Истерика лечится. И чертова фиброаденома лечится. А вот глупость — увы, нет.

Эпилог

– Ну что, Виктория Сергеевна, рад видеть вас, как ваше самочувствие сегодня?

Дмитрий Петрович, хирург, назначенный для операции по удалению доброкачественных опухолей в моей груди, вошел в палату с яркой улыбкой. Я едва выдавила что-то вроде «ы» в ответ. Мама крепко сжала мою руку, призывая к вежливости.

После моего возвращения из Парижа в слезах мама преобразилась. Наверное, все матери испытывают это, видя своих детей сломленными и потерянными. Я рассказала ей все: о биопсии, страхах перед диагнозом, об отпуске и об Алексе. Особенно о нем.

Теперь мы с ней неразлучны. Стоит отпустить обиды и поговорить сердцем, и все наладится. Совсем не страшно.

–Пришли новые анализы, прежде чем мы отправимся на опера… – он замолк, вглядываясь в мою карточку. – Так-так!

– Что там, Дмитрий Петрович, что с фиброаденомами? – голос мамы померк, и я тоже напряглась, вдруг испугавшись, что первые результаты оказались ошибочными.

– С ними все в порядке, они, как и раньше, не угрожают вам, но боюсь, что их удаление придется отложить…

– Что? – я не верила своим ушам, ведь из-за операции отложила несколько значимых собеседований, на одно из которых взяли мою одногруппницу, и она теперь занимает чудесную должность. – Что значит «отложить»? На сколько?

– Ну… – серьезность его вида сменилась каким-то глуповатым изумлением. – Месяцев на девять, по меньшей мере…

Мама застыла, кажется, поняла всё, а я – нет. Кристина была права, в последнее время я отупела.

– Что вы имеете в виду? П-почему девять месяцев?

– Потому что у меня для вас отличная новость, Виктория Сергеевна! Вы беременны. Поздравляю!

– … ч-что?

Конец