Девушка по имени Августа - Вадим Норд

Александр прикусил язык, но было уже поздно – проболтался. Он еще не успел познакомить Августу со своей знаменитой в узких кругах классификацией. Как-то случая не представлялось. Теперь вот представился.

– Попы?! – Августа даже остановилась от удивления. – Ты интересуешься попами?! Знаешь, судя по тому, что ты вытворял в постели, мне следовало догадаться, насколько ты искушен…

– Да это всего лишь классификация, – под пристальным взглядом Августы Александр слегка покраснел, хоть и не было в ее взгляде ничего осуждающего – одно любопытство. – Как только мы куда-то присядем, я тебя с ней познакомлю…

– Не будем откладывать! – Августа направилась к входу в ближайшее кафе.

Классификация понравилась ей настолько, что она придумала пальцевые обозначения для каждого типа и начала активно их использовать. Смотрела на очередную обогнавшую их женщину и показывала Александру то соединенные в кольцо большой и указательный пальцы, то раскрытую ладонь, то кулак… со стороны могло показаться, что они играют в «камень-ножницы-бумагу» по каким-то особым правилам.

Кольцо из большого и указательного пальцев означало «яблоко» – первый и самый любимый тип Александра. Пальцы, сложенные щепотью – «грушу», тип второй. Победно торчащие в виде латинской буквы «V» указательный и средний – третий тип, «ягодицы-сердечки». Четвертый тип, «лунные» ягодицы, Августа обозначила сжатым кулаком, а гладкие ягодицы пятого типа – раскрытой ладонью. Просто, ясно, виртуозно.

Увлекшись игрой и беседой (от обсуждения новинок кино перешли к кино вообще), они не заметили, как оказались на Смольной набережной.

– Там – Малая Охта, – Августа указала рукой вправо, на другой берег Невы, – и Большая тоже там.

– Это «местность любви, полуостров заводов, парадиз мастерских и аркадия фабрик, рай речной пароходов…» [22] – по памяти процитировал Александр.

– Я тоже люблю Бродского, – улыбнулась Августа.

– Наверное, все петербуржцы его любят, – предположил Александр.

– В корне неверное утверждение! – покачала головой Августа. – Это все равно что сказать: «Все жители Рязани любят Есенина» или «Все москвичи без ума от Гиляровского». Вот моя школьная учительница литературы Людмила Георгиевна Бродского терпеть не могла. Ее любимым поэтом был Маяковский. Она декламировала его стихи, закатывая глаза, раскачиваясь и подвывая…

– Какой ужас!

– Это было так смешно, что мы тихо сползали под парты. Наш остряк Боря Евсиков однажды сказал, что эта декламация Маяковского похожа на песни из индийских фильмов. И знаешь – доля правды в этой шутке была. Это называлось – декламировать с выражением. Если без выражения, то на пятерку рассчитывать не приходилось. Я старалась, даже дома репетировала, но подвывать так и не научилась. Глаза закатить и раскачиваться – еще куда бы ни шло. Вот скажи, почему в полицию можно поступить только после собеседования с психиатром, а в учителя берут так? У учителя, в некотором смысле, власти больше, чем у полицейского. Особенно в младших классах. Декламация – это, в сущности, почти безобидный привет, но бывает же гораздо хуже?

– Все дело в оружии, – предположил Александр. – Полицейским дают пистолеты с автоматами, поэтому им и положено проходить психиатра. Вот когда педагогов начнут вооружать…

– Что ты несешь?! – возмутилась Августа.

– Я всего лишь пытаюсь мыслить логически и делать выводы, – рассмеялся Александр. – Кстати, слышал я или читал где-то, что теперь педагогам тоже вменили регулярные психиатрические «собеседования»…

– Врачам тоже бы не мешало, – заметила Августа.

– Мало в нашей сфере бюрократических процедур, так ты еще хочешь добавить! – шутливо упрекнул Александр и вставил еще одну цитату. – Victus etiam rationem pro virili et ingenio meo aegris salutarem praescripturum a pemiciosa vero et improba eosdem prohibiturum…

– Звучит как заклинание, – сказала Августа.

– Это из клятвы Гиппократа, – слегка удивившись (впрочем, незачем удивляться, ибо далеко не все врачи помнят латинский текст), сказал Александр. – Направляю режим больных к их выгоде, воздерживаюсь от причинения вреда и так далее. Возможно, это и было заклинание, поднимающее моральные качества врача на должный уровень или не дающее им опуститься ниже этого уровня. Только не на латыни, ведь оригинальная клятва создавалась на древнегреческом.

– У меня с латынью были напряженные отношения, – фыркнула Августа. – Однажды я вывела из себя доцента Колядину, сказав, что латынь в медицине пора бы уже и отменить, подобно тому, как большевики отменили «ять», «фиту», десятеричное «и» и твердый знак на конце слов. А что, разве я была неправа? Вот, скажи мне, зачем надо зубрить «spina iliaca anterior inferior et spina iliaca posterior inferior», если можно просто сказать «передняя и задняя нижние подвздошные ости»? И рецепты давно пора выписывать на русском. Ну, хотя бы на английском, в этом есть какой-то смысл, язык международного общения, так сказать. Но на фига зубрить мертвый язык? «Lingua latina non penis canis est»![23] Извини, увлеклась и начала выражаться…

– На латыни эта фраза звучит вполне прилично, – успокоил Александр. – А что касается отмены… Не знаю, возможно, ты и права. Но тогда придется столько учебников переписывать, атлас анатомии в первую очередь…

– Не придется, – возразила Августа. – Достаточно новые издавать без латинских названий. Ты пойми, я не против латыни, я против ее изучения в обязательном порядке. Она же в обиходе совершенно не употребляется, разве что образованностью щегольнуть.

– Страшно начинать, наверное, – предположил Александр, продолжая разглядывать далекий «полуостров заводов». – Так постепенно можно и до биохимии добраться.

– Ты шутишь, а я говорю серьезно! – Августа надула губы в притворной обиде, и никак не возможно было удержаться от того, чтобы не поцеловать их.

Снова что-то почти забытое шелохнулось в душе Александра. Давно уже не доводилось ему вот так безмятежно целоваться на набережной. Безмятежность сегодня была какая-то особенная, праздничная, с легким привкусом грусти, придаваемым предстоящей разлукой. Совсем как хорошее терпкое вино, которое радует богатством вкуса, мягко ударяет в голову и при этом горчит, горчит, горчит… Подлинные ценители и считающие себя таковыми находят в этой горечи своеобразную изюминку, ибо нет сладости без примеси горечи, нет бочки меда, на дне которой не притаилась в ожидании своего часа ложка дегтя.

Статус преуспевающего врача обязывает быть серьезным, вынуждает соответствовать некоему идеальному образу, налагает множество ограничений, но как же хорошо иногда быть самим собой, то есть стоять на берегу Невы (ну прямо как Петр Первый) и целоваться с любимой. Если Петр Первый действительно понимал толк в жизни, то он непременно целовался с кем-то на берегу Невы. Берега – грани между двумя стихиями, волшебные в некотором смысле места.