Поцелуй Мистраля - Лорел Гамильтон

Вместе с давно утерянным достоянием страны фейри ко мне вернулись те, кого я ценила гораздо больше. Голос Галена заставил меня повернуться в объятиях Дойля. Гален бежал по снегу, а на его пути расцветали цветы, словно там, где он прошел, наступала весна. И все остальные, кто исчез в мертвом саду, были с ним. Никка появился посреди облака фей-крошек, и Аматеон - у него на груди неоновой кровью сиял вытатуированный плуг. Я заметила Готорна: в темных волосах у него мерцали живые цветы. Волосы Адайра развевались ореолом огня, такого яркого, что лица было почти не разглядеть. Айслинг шел в стайке певчих птиц; он был обнажен, только клочок черной вуали прикрывал лицо.

Не видно было одного Онилвина. Я подумала, что сад оставил его себе, но тут услышала, как кто-то далеко зовет меня по имени. А следом донесся отчаянный крик Онилвина: «Нет, мой господин, нет!».

– Не может быть… - прошептала я, взглянула на Дойля и увидела, как на его лице тоже проступает страх.

– Это он, - подтвердил Никка.

Гален прижался ко мне, словно к последней опоре в мире. Дойль немного разнял руки, давая ему обнять меня.

– Это я виноват, - прошептал Гален. - Я не хотел.

Заговорил Айслинг, и его птицы запели, словно от восторга, что слышат его голос.

– Мы появились на поверхность в Зале Смертности.

– Но там почти не действует магия, - удивился Рис. - Именно поэтому мы не можем сопротивляться пыткам.

– Мы появились из стен и пола, а с нами появились цветы и деревья, и светлый мрамор. Зал изменился навеки, - сообщил Айслинг.

Гален задрожал, и я обняла его как могла крепче.

– Я был похоронен заживо, - сказал он. - Дышать не мог. Мне и не нужно было дышать, но тело пыталось вдохнуть. Я выскочил из пола с воплем.

Он упал на колени, хоть я и пыталась его удержать.

– Королева замуровала сидхе Нерис в стены, - вступил Аматеон. - Гален после пребывания в земле отнесся к этому плохо.

Гален затрясся как в припадке, каждый мускул судорожно сокращался, словно стража колотили озноб и лихорадка одновременно. Слишком много силы и слишком много страха.

Сияние Адайра чуть потускнело, стали видны глаза.

– Гален сказал: «Никаких стен, никаких узников». И стены исчезли, а в камерах выросли цветы. Он не понял, какую силу обрел.

Издалека донесся еще один крик:

– Кузина!

– Галеново восклицание «никаких узников» освободило Селя, - заключил Дойль.

У Галена полились слезы.

– Простите, - выговорил он.

– Онилвин, сама королева и часть ее стражи сейчас сражаются с Селем, - сказал Готорн, - иначе он уже был бы здесь. Он хочет убить принцессу.

– Он совершенно безумен, - продолжил Айслинг, - и убить хочет нас всех, но принцессу в особенности.

– Королева велела нам скрыться в Западных землях. Она надеется, что со временем он станет спокойней, - сказал Готорн с сомнением, заметным даже в свете звезд.

– Она признала при всем дворе, что не может обеспечить тебе безопасность, - хмыкнул Айслинг.

– Нам пора идти, если мы хотим скрыться, конечно, - заметил Готорн.

Я его поняла. Если Сель нападет на меня сейчас, прилюдно, мы будем вправе его убить, если получится. Стражи клялись меня защищать, а Сель не мог сравниться ни в силе, ни в магии с теми, кто стоял со мной рядом. Никак не мог.

– Если б я думал, что королева оставит его смерть безнаказанной, я бы предложил не уходить, - сказал Дойль.

Черный пес ткнул носом Галена, и тот почти машинально его погладил. Пес превратился у меня на глазах - в гладкошерстного белого гончака с рыжим ухом. Пес слизал слезы с лица Галена, и страж удивленно уставился на собаку, словно впервые ее заметив.

Сдавленный, почти неузнаваемый, опять донесся крик Селя:

– Мерри!

Крик оборвался внезапно, но тишина пугала едва ли не больше, чем крики, и сердце у меня в груди громко заколотилось.

– Что случилось? - воскликнула я.

На ближний пологий холм поднялась Андис. Она шла по тропе из цветов, оставленной Галеном, одна - не считая ее консорта Эамона. Они с Эамоном были почти одного роста; черные волосы струились у них за спинами под невесть откуда взявшимся ветром. Одета Андис была так, словно собиралась на хэллоуинскую вечеринку - и при этом намеревалась всех поразить жутковатой красотой. Одежда Эамона была поскромнее, но тоже черная. То, что Андис больше никого с собой не взяла, значило, что ей не нужны лишние уши. Свои секреты она доверяла только Эамону.

– Сель немного поспит, - сообщила она словно в ответ на не заданный нами вопрос.

Гален попытался подняться, я его поддержала. Дойль шагнул вперед, между мной и королевой, и еще несколько стражей шагнули с ним. Остальные внимательно глядели по сторонам, словно ожидали предательства от собственной королевы. Только Эамон - хоть временами вступался за меня, хоть ненавидел Селя, предполагаю, - только он никогда бы не пошел против королевы.

Андис с Эамоном остановились так, чтобы их было не слишком просто достать оружием. Гоблины смотрели на них и на нас, сбившись в тесную кучку, как будто не могли выбрать, за кого они. Я их не винила: я-то вернусь в Лос-Анджелес, а они останутся. Заставить Курага, их короля, прислать мне воинов - дело одно, а ждать, что они отправятся в ссылку следом за мной - совсем другое.

– Приветствую тебя, Мередит, племянница моя, дитя моего брата Эссуса.

Она решила упомянуть в приветствии нашу родственную связь, успокоить меня хотела. Получалось у нее из рук вон плохо.

Я шагнула вперед, под ее взгляд - но не так далеко, чтобы выйти из защитного кольца стражей.

– Королева Андис, моя тетя, сестра моего отца Эссуса, приветствую тебя.

– Ты сегодня же должна вернуться в Западные земли, Мередит, - сказала Андис.

– Хорошо, - согласилась я.

Андис посмотрела на вьющихся у ног стражей собак. Рис тоже наконец решился погладить несколько псов, и они превратились в терьеров давно забытой породы - бело-рыжих и черно-палевых.

Королева попробовала подозвать к себе собаку. Этих черных мастиффов люди называли Адскими гончими, хотя к христианскому дьяволу они никаким боком не относились. Крупные черные псы были бы королеве подстать, только они не обращали на нее внимания. Собаки желаний, псы волшебной страны не хотели подходить к руке Королевы Воздуха и Тьмы.

На ее месте я бы встала в снег на колени и подманила их к себе, но Андис не склоняется ни перед кем и ни перед чем. Она стояла прямая и прекрасная - и холоднее, чем снег у нее под ногами.

Два других пса подбежали ко мне и терлись об меня боками, выпрашивая ласку. Я их погладила, потому что мы здесь привыкли ласкать тех, кто просит ласки. Едва коснувшись шелковистого меха, я почувствовала себя лучше: смелей, уверенней, даже близкое будущее не так меня теперь пугало.