Сорок третий - Иван Науменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ненавидя, пылая местью к Лубану, какой-то частицей души Ключник завидует ему. Без году неделя в партизанах, а уже прославился. А он полтора года тянет лямку, и о нем ни слова. Бегал, прятался, на карачках ползал, когда от полицаев было не продохнуть. Кто гарнизоны насаждал? Тот самый Лубан. Почуял, сволочь, что пахнет жареным, мигом перестроился. Шкуру спасая, семьи не пожалел. Батура был прав: стрелять надо гадов. А теперь им почет.
Ничего, еще будет справедливый суд. Пускай сто эшелонов взорвет Лубан, а то, что красноармейца застрелил, припомнится.
Зина тоже - из гадючьего племени. С одним бургомистром жила, потом побежала к другому. Лясы готова точить с кем угодно, а липнет к начальникам.
Ключник чувствует, что немного несправедлив к Зине. Теперь Лубан не начальник. До конца дней будет он искупать вину, да и оправдается ли?
Ключник смотрит на светлое в темноте ночи пятно Зининой калитки, ожидая, что вот-вот мелькнет там темная фигура. Он знает, что сделает. Окликнет и, если недавний заместитель бургомистра не остановится, не поднимет руки вверх, пошлет к праотцам. Тогда квиты будут. Пускай разбираются, судят. Ему все равно.
Никогда до Зины не знал Ключник мук ревности. Сходился с женщинами, расходился. Каждая дарила что-то свое, оставаясь в душе тихим, приятным воспоминанием, а были такие, что и вспоминать не хотелось. Его не очень интересовало, как ведут себя женщины, с которыми он был близок, с другими мужчинами. Зная свои слабости, он прощал их другим. Женщины его всегда выручали.
Прошлой зимой, когда он, раненый, лечился в Батьковичах, его выходили медсестры. Староста, прижатый партизанами, привез Ключника в больницу, сдал, и только его видели. Рана на ноге гноилась, лекарств не было, кормили так, что здоровый мог протянуть ноги. Клава и Вера приносили еду из дома, промывали рану марганцовкой, одели, обули.
Вылечившись, он сошелся с Клавой. Она жила в отдельной хатке, с которой немецкая бомба сорвала крышу. Должно быть, из-за него жила, так как через улицу стоял новый отцовский дом. Клавин брат Сергей Омельченка, который, когда еще только немцы заняли местечко, был вместе с Анкудовичем в партизанах, через него, Ключника, снова с ними связался.
Клава помогала брату, вместе с братом ее расстреляли. Схватив, ее, наверное, обвиняли в том, что у, нее жил Ключник. Может, этот самый Лубан и арестовывал?
Клава - не Зина. Его на другого не сменяла б. Он ее не забудет.
Ключнику становится жаль себя. Что он хорошего видел? Отца не помнит, мать вышла замуж за другого. Как только стал подрастать, в отцовском доме стало тесно. Даже школы не закончил, уехал в ФЗУ. Кем только не был штукатуром, каменщиком, маляром. Потом армия, война, окружение. За свои двадцать три года Ключник знал только общежитие да казарму. И теперь вот бродяжническая жизнь. Кто его согреет, приютит?
В Зининых окнах темно. Ключник вскидывает на плечо винтовку, переходит улицу. Неслышно открыл калитку, осторожно ступая, прильнул лицом к холодному стеклу. Никакого движения в хате. Да ничего и не увидишь, так как проем окна закрывает фикус.
Он до мелочей знает, где что в доме. Из зальчика оклеенная обоями дверь в боковушку, и, может, там с Зиной Лубан? Мог прийти днем и остаться. При одной мысли, что Зина обнимает другого, ненавистного, Ключник теряет самообладание. Бьет кулаком в раму. Дзинькает разбитое стекло. Ключник отскакивает и, обхватив обеими руками винтовку, ждет.
В окне на мгновение мелькнула белая фигура, послышался топот босых ног по полу, открылась дверь. На крыльцо вышла Зина.
- Окна начал бить, Мишенька? Разбей еще одно, бургомистрову жену кто защитит? Чуждый элемент. Только когда ходил ко мне, должно быть, о том не думал. Теперь стал сознательный. Какой же ты мелкий, Мишенька...
Странно, он стоит, как нашкодивший щенок, и слова не может промолвить. Зина сбегает с крыльца, подходит к нему вплотную. Лютая, разъяренная.
- Слушай, бабий угодник! Если еще раз сунешь сюда нос, глаза кипятком залью. Я тебя человеком считала, а ты паскуда. Ничего, скоро утешишься. Таких, как ты, я видела. Юбок хватает, вот и беги за ними. А я тебя знать не знаю...
Повернулась, взбежала на крыльцо, хлопнула дверью.
IV
С утра в сопровождении конной охраны прискакал секретарь ЦК комсомола республики Морозов. Его Бондарь знает - видел прошлой осенью, когда взрывали Птичский мост.
- Жгут нашу Беларусь, - с болью говорит Морозов. - Уничтожают целые районы. В Минской, Витебской, Могилевской областях.
Морозов - уполномоченный ЦК КПБ и партизанского штаба. Властью облечен большой. Бондарь рассказывает о делах, жалуется - после гибели Лавриновича связь между отрядами рвется. Центральный штаб на новое соединение мало обращает внимания. За три месяца - два самолета. Автоматического оружия почти нет.
У Морозова вид утомленный - под глазами темные круги, на лице нездоровая желтизна, белки глаз в красных прожилках от бессонницы.
- Будь пока что командиром. Бери вожжи в руки. Чем можем, поможем. Две вещи не забывай - береги партизан и население.
После Бондаря с Морозовым заговорил Бурбис, заместитель командира соединения по комсомолу:
- Думаем межрайонную комсомольскую конференцию провести, Николай Петрович. Может, вы выступите?
Морозов насмешливо скосил глаза:
- Долго ты думал о своей конференции?
- А что? Три района почти освобождены. Соберем актив из деревень, сельсоветов, поговорим, поставим задачи.
- Как это поговорим?
- Соберем людей вот тут, в Лужинце.
- Глупость, брат. Больше даже - преступление. Особенно теперь, когда каратели активизируются. Ты разве решения ЦК не получал? Даже на освобожденной территории никаких легальных собраний, конференций не может быть. Конспирацию никоим образом ослаблять нельзя. Запомни это, Бурбис.
На другой день, оседлав коня, Бондарь отправился в Гомельскую бригаду "Большевик". При ней штаб соединения.
Над головой ясное, безоблачное небо. Болотца затянуты дымкой, как бы окутаны легким туманом. Носятся, пронзительно кигикая, чибисы. Они успели уже вывести птенцов. Лесной птичий перезвон сливается с разноголосой музыкой земли - трещат в траве кузнечики, жужжат мухи, гудят, звенят, перелетая с цветка на цветок, шмели. Хмельной, густой запах стоит на луговинах. Самая пора косить, но косцов не видно.
На дороге попадаются группки партизан - конные, пешие. У некоторых на груди автоматы. Партизаны - дети одного батьки, но не одинаковые: гомельчан лучше обеспечивают.
Штаб бригады - в лесу, возле речки Сведь, заросшей по берегам крушиной. Сведь впадает в Березу, Береза - в Днепр. Уголок дикий, глухой. От железной дороги расстояние не меньше полусотни километров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});