Бесконечная война - Джо Холдеман

Но тут я сообразил, что, если меня кто-то заметит в коридоре, Диана станет притчей во языцех до конца кампании Я вызвал Чарли, сообщил ему, что мы, мол, попробовали немного нашей корабельной «бормотухи», Диана не рассчитала сил, и попросил его помочь доставить доктора домой.

К приходу Чарли Диана невиннейшим образом посапывала в кресле.

Чарли улыбнулся.

– Врачу, исцелися сам.

Я предложил ему бутылку, с предупреждением. Он понюхал и скривился.

– Это что? Политура?

– Это приготовил наш доблестный повар. Вакуумная перегонка.

Он осторожно, словно бомбу, поставил бутылку на место.

– Скоро у него поубавится клиентов. Преждевременная смерть от отравления. Неужели она действительно ее пила?

– Как он признался, это неудачная экспериментальная партия. Остальные марки, очевидно, повыше качеством. А Диане понравилось.

– Ну-у… – Он засмеялся. – Ладно, давай ты возьмешь ее за ноги, а я за руки.

– Нет, лучше мы возьмем ее под руки. Может, она сможет идти, хоть немного.

Диана что-то проворчала, когда мы ее поднимали, приоткрыла глаза и поприветствовала Чарли. Потом она зажмурилась и позволила оттранспортировать себя в каюту. По дороге мы никого не встретили, но в каюте сидела соседка Дианы, Лаасонен, и читала.

– Ой, зачем же она пила эту гадость! – Лаасонен захлопотала вокруг подруги. – Давайте я помогу.

Мы уложили ее в постель. Лаасонен откинула с лица Дианы волосы.

– Она сказала, что это в качестве эксперимента.

– Такой преданности науке я еще не встречал, – заметил Чарли. – И такого крепкого желудка.

И зачем он это сказал?!

Диана кротко призналась, что после первого стакана память ей отказала. Осторожно прощупав почву, я убедился, что она уверена, что Чарли был с нами с самого начала. Оно и к лучшему, конечно. Но Диана, Диана, прекрасный ты мой скрытый носитель атавизма, если только мы вернемся на Старгейт (через семьсот лет), я куплю тебе бутылку настоящего шотландского.

Мы снова залегли в резервуары для прыжка от Реш-10 к Каппе-35. Две недели при двадцати пяти «же». Потом четыре скучные недели на однократном ускорении.

Преимуществами моей политики «открытых дверей» что-то плохо пользовались. Поэтому я мало общался с солдатами – только на проверках, сборах и на редких лекциях. Разговаривали они неохотно и малопонятно, если только не отвечали на прямой вопрос.

Хотя все они знали английский как родной язык или как второй, за 450 лет он так изменился, что я с трудом понимал что-нибудь. Особенно, когда говорили быстро. К счастью, они все были обучены языку моей эпохи. Этим языком, а скорее диалектом, мы пользовались для коммуникации.

Я вспомнил своего первого командира, капитана Скотта, которого ненавидел всем сердцем, как и все наши остальные ребята, и представил, что если бы он оказался еще и сексуальным девиангом, то для общения с ним мне пришлось бы выучить новый язык.

Ясно, что у нас были проблемы с дисциплиной. Но удивительно, что у нас вообще была дисциплина. За это нужно было благодарить Холлибоу. Пусть я ее и недолюбливал, но людей она умела держать в кулаке.

Отношения между вторым боевым офицером и ее командиром служили самой популярной темой наших корабельных граффити.

От Каппы-35 мы прыгнули к Сам-78, оттуда – Айин-129 и, наконец, к Сад-138. Последний прыжок покрывал 140 000 световых лет – очевидно, самый дальний прыжок в истории земной звездной навигации.

Время, занимаемое прыжком, было всегда одним и тем же, независимо от дистанции. Кстати, раньше неправильно считали, что прыжок не занимает времени вообще, но позже какие-то сложные волновые эксперименты показали, что прыжок все-таки длится некоторую малую долю наносекунды. Всю теорию коллапсарного прыжка пришлось перестраивать от фундамента и до крыши. Физики до сих пор спорили, какой вид она должна теперь принять.

Но нас занимали более насущные проблемы, когда крейсер выскочил из поля Сад-138 на 0,75 световой скорости. Невозможно было сказать сразу, опередили нас тельциане или нет. Поэтому мы послали вперед запрограммированный зонд, который должен был «осмотреть местность». При обнаружении чужих кораблей или других признаков активности противника в системе он должен был нас предупредить.

Зонд улетел, мы погрузились в резервуары на три недели, пока корабль тормозился и выполнялись противоракетные маневры. Ничего особенного, только чертовски тяжело сидеть три недели в резервуаре – потом все пару дней не ходили, а перемещались, как в доме престарелых.

В случае сигнала опасности мы как можно скорее перешли бы к одному «же» и начали бы разворачивать штурмовики и робоснаряды, оснащенные нова-бомбами. Или мы до этого не дожили бы: тельцианам удавалось накрыть корабль всего через несколько часов после входа в систему.

Нам понадобился месяц, чтобы добраться до ближайших окрестностей Сад-138, где зонд уже отыскал для нас подходящую планету.

Это была необычная планета, размерами немного уступавшая Земле, но более плотная. И не абсолютно замерзшая – частью благодаря внутреннему теплу, а частью Дорадусу – самой яркой звезде в облаке, сиявшей всего в одной трети светового года от нас.

Но самое странное – планета не имела географии. С орбиты она очень напоминала слегка выщербленный бильярдный шар. Наш домашний физик, лейтенант Джим, объяснил, что планета, судя по «комнатной» орбите, относится к числу бывших «бродячих». Пока не попала во владения коллапсара и не присоединилась к прочим кускам камня, составлявшим систему Дорадуса.

«Массарик II» был оставлен на орбите (для лучшего наблюдения), и катерами перевезли на поверхность строительные материалы.

Все были рады выбраться наружу, хотя планета не отличалась гостеприимством. Атмосфера – жиденький ледяной ветерок разреженного водорода и гелия. Даже в полдень здесь было слишком холодно и все другие газы оставались в жидком состоянии.

«Полдень» – это когда Дорадус находился в зените, ослепительная искра. Ночью температура падала от двадцати пяти по Кельвину до семнадцати, что нас очень затрудняло – незадолго до заката водород начинал конденсироваться, и все становилось таким скользким, что оставалось только сесть и ждать, сложив руки. На заре прозрачненькая радуга вносила единственное разнообразие в монотонный черно-белый пейзаж.

Грунт был коварный, покрытый гранулками замерзшего газа, перекатывавшимися медленно с места на место под дуновениями бриза. Ходить приходилось осторожно и не спеша, из четырех людей, погибших при строительстве базы, трое просто упали на грунт.