Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник) - Эмилио Сальгари

– Ну, значит, она скоро вернется… Уж не венецианский ли это корабль?.. Гм!.. Посадите прежде всего на галиот вот этого христианского пленника и оставьте его крепко связанным в междупалубье… или, еще лучше, заприте его в каюту и приставьте к двери караул, слышите?

– Будь покойна, госпожа: об этом уж позабочусь я, – поспешил сказать Страдиото.

Пленник держал себя совершенно спокойно. Ободряемый взглядами герцогини, которые она украдкой бросала ему, он первый сел в шлюпку, потом в нее поместились Никола Страдиото, старый далмат и четверо матросов из числа тех, которые находились в эскорте молодой венецианки. Шлюпка с этими пассажирами быстро направилась к кораблю.

– Так не забудь же, Гамид, что я жду твоего скорого возвращения и надеюсь услышать от тебя приятную весть о том, что твоя сильная рука отомстила Мулей-Эль-Каделю за меня, – говорила между тем Гараджия, следя глазами за удалявшейся шлюпкой. – Если ты это сделаешь, я назначу тебя губернатором замка Гуссиф и через своего деда попрошу тебе те отличия, которые ты сам пожелаешь.

– Ты слишком добра ко мне, госпожа… – начала было герцогиня, но турчанка быстро прервала ее нетерпеливым восклицанием:

– Опять «госпожа»?.. Ведь я уже просила тебя звать меня только по имени!

– Виноват, Гараджия, я не привык так называть женщин, которые мне не сродни… Повторяю – ты слишком любезна ко мне…

– Ты заслуживаешь гораздо большего, Гамид… Ну, прощай пока, эфенди, – продолжала Гараджия, крепко пожимая мнимому юноше руку. – Мои глаза будут следить за тобой по морю.

– А мое сердце – биться для тебя, Гараджия, – утешала ее герцогиня, думая про себя совсем другое. – Лишь только убью Дамасского Льва, тотчас вернусь к тебе.

Но вот вернулась шлюпка, доставившая пленника и его провожатых на борт галиота. За ней шла другая, поменьше. Элеонора села в первую вместе с Перпиньяно, Эль-Кадуром, Бен-Таэлем, невольником Мулей-Эль-Каделя, и несколькими греками и через минуту уже быстро неслась к галиоту, между тем как остальные спутники усаживались во вторую шлюпку.

Опираясь на лошадь, которую держала под уздцы, Гараджия полными слез глазами следила за мнимым сыном мединского паши. Прекрасное лицо жестокой турчанки было окутано облаком печали.

Между тем находившиеся уже на галиоте ренегаты поспешно распускали все паруса и поднимали якорь. Почувствовав под своими ногами родную, так сказать, палубу, дедушка Стаке сразу вошел вновь в привычную роль и весело командовал.

Якорь быстро был поднят, и, когда на борт взошла вторая партия пассажиров, корабль сначала двинулся немного вперед, потом плавно повернулся под нажимом руля, управляемого умелой рукой Николы, и спокойно направился к выходу с рейда.

– Жду тебя, Гамид! – послышался с берега отчаянный крик Гараджии.

Герцогиня сделала ей прощальный знак рукой, между тем как с ее губ сорвался веселый смех, заглушаемый раскатами громового голоса дедушки Стаке, кричавшего:

– Благодарим вас за угощение! Не взыщите, что плохо пришлось с вами расплатиться!

Он прокричал эти слова на своем языке, и турки могли принять их за дружеский прощальный привет, так оно, очевидно, и было, судя по тому, что они ответили ему пожеланием счастливого пути и маханием фесками.

Когда корабль скрылся из виду, обогнув мыс, Гараджия вскочила на коня и понеслась обратно в замок, сопровождаемая своими янычарами. Лицо ее все более и более омрачалось. Удаляясь от берега, она не раз останавливалась и, обернувшись назад, подолгу смотрела на море, хотя там уже давно ничего не было видно.

Наконец, добравшись до вершины возвышенности, она дала коню шпоры и бешеным галопом помчалась по ровной площадке, на которой стоял замок. Янычары остались далеко позади.

Когда она готовилась въехать на опущенный мост, ей бросился в глаза скакавший ей навстречу, со стороны болот, высокого роста капитан янычар с громадными усами. Лошадь его, прекрасный арабский скакун, была вся в пене. При виде этого всадника Гараджия остановилась, между тем как со всех сторон стали сбегаться янычары с дымящимися фитилями пищалей.

– Прости, госпожа! – крикнул по-турецки всадник, останавливая на всем скаку свою лошадь. – Уж не имею ли я честь видеть внучку великого адмирала Али-паши?

– Ну да, я внучка великого адмирала. Что же тебе нужно? – перебила словоохотливого капитана Гараджия.

– Очень приятно… Вот удача-то! Я страшно боялся, что не застану тебя в замке… Христиане еще здесь?

– Какие христиане?

– Те, которые явились сюда за одним пленником, виконтом Ле-Гюсьером.

– Да разве это были христиане?! – вскричала Гараджия, побледнев, как смерть.

– Значит, они выдавали себя за мусульман? Так я и думал.

– Да… Но прежде скажи, как тебя зовут?

– Когда я был христианином, то назывался капитаном Лащинским, – отвечал поляк. – В настоящее время ношу мусульманское имя, едва ли когда-либо достигшее твоих ушей. В турецкой армии столько капитанов, что запомнить всех их невозможно никому, даже внучке великого адмирала, которая, как я слышал, отличается, в числе множества прекрасных качеств, и удивительной памятью… Но ответь же мне, госпожа: здесь ли еще эти люди? Или они уже успели сделать свое дело и…

– Так меня обманули! – вне себя, трясясь от гнева, вскричала Гараджия. – Значит, этот Гамид…

– Гамид? – подхватил поляк. – О да, именно так и хотел назваться капитан Темпеста, собираясь сюда…

– Капитан Темпеста? Что это за человек?

– Госпожа, мне кажется, здесь не совсем удобно обсуждать такие дела, – заметил Лащинский, окинув взглядом толпу собравшихся янычар и тех, которые были в эскорте Гараджии и отстали было от нее, а теперь стали подъезжать.

– Да, ты прав, – согласилась Гараджия. – Следуй за мной.

Въехав во двор крепости, она спешилась и провела своего нового гостя в небольшую залу в нижнем этаже, тоже убранную с восточной роскошью.

– Говори теперь все, – повелительно сказала она, заперев дверь. – Ты, кажется, намекал, что этот Гамид – христианин? Верно ли это?

– Да, это тот самый знаменитый капитан Темпеста, который под стенами Фамагусты победил Дамасского Льва, вызывавшего на бой христианских капитанов, из которых ни один не решился схватиться с этим мастером военного искусства.

– Так он уже раз победил Дамасского Льва! – вскричала Гараджия, все более и более удивляясь и теряясь в лабиринте разных мыслей и чувств.

– Да, ранил его почти насмерть, но не добил, как сделал бы всякий другой на его месте. Напротив, даровал ему жизнь, – пояснил поляк, имевший особое намерение возвысить, а не уронить в глазах турчанки капитана Темпесту.

– А он еще уверял, что Мулей-Эль-Кадель – его лучший друг!.. Значит, он меня обманул и в этом случае?