Мифы классической древности - Г. Штоль

Наконец является раб Лая, которого Эдип ждал с таким нетерпением. Старик тотчас понял, зачем его призвали в Фивы, и на вопросы Эдипа отвечал медленно, уклончиво и неясно; но когда царь стал грозить старику наказанием, он открыл все: Иокаста отдала ему младенца с приказанием забросить его в пустынных горах Киферона; младенец тот был сын Лая и Иокасты, и родители хотели его лишить жизни, страшась бед, предсказанных богами: было им предсказание от оракула, что сын их убьет своих родителей; он же не решился убить ребенка, а отдал его коринфскому пастуху, который и отнес несчастного младенца в свой город. "Горе, горе! – воскликнул Эдип. – Ясно теперь стало все. О свет, в последний раз тебя я вижу в этот день! Родился я от тех, от которых не должно бы мне было родиться; жил я с теми, с кем не мог жить, и умертвил того, на кого б не смел поднимать руки!"

Так говорил злосчастный царь и с воплем удалился во внутренние покои своего дворца.

Пораженный ужасом и горем, народ остался перед царским дворцом, дожидаясь, чем окончится страшное дело. "О род людской, род смертный, – слышалось на площади, – как малоценна жизнь и судьба твоя! Где такой счастливец, который, блеснувши счастьем, не упал бы потом с высоты? Видя злополучную судьбу твою, о Эдип, никого на земле не станешь почитать счастливым. Достиг ты полного блаженства, когда сгубил вещую деву с кривыми когтями и стал нам щитом от смерти. С той поры, став царем могучих Фив, ты был чтим паче всех в стране нашей. А теперь кто несчастней тебя, кому изменяло так счастье, кого повергала судьба в столь ужасные беды? О благородный Эдип, лучше бы было никогда не видать нам тебя, хотя через тебя мы и вздохнули свободно".

В то время как народ говорил эти скорбные речи, из дворца Эдипа вышел один из слуг его и рассказал о том, что случилось в царских палатах. Покинув площадь, Иокаста быстро вошла в свое жилище; издавая стоны и терзая руками волосы, прошла она в опочивальню. Вошла и, заперши все двери, стала она призывать умершего Лая и горько плакала над тем ложем, на котором рожала от мужа и от сына. Как умерла она, служители не видели, ибо все внимание их привлек Эдип: быстро вбежал он и стал метаться по горницам, требовал себе меча и спрашивал, где найти ему жену, что была матерью и ему, и его детям. Никто из служителей не мог сказать ни слова; как будто увлекаемый невидимой силой, кинулся он к двойным дверям, сорвал запор и быстро вбежал в опочивальню. Тут увидал он свою жену – накинув петлю на шею, несчастная удавилась. Страшно вскричал он, увидав труп Иокасты, и развязал шнурок, на котором висел ее обезображенный труп. И когда она лежала уже на полу, Эдип сорвал с ее одежды золотые пряжки и стал бить ими свои глаза, говоря: "За то, что не видали зла, которое терпел я и сам творил, пусть не смотрят вперед на тех, кого не должно бы было им видеть". Так говоря, бил он острыми пряжками свои очи, и кровь ручьем лилась но его ланитам.

Объятый ужасом, народ слушал еще рассказ служителя, как из дворца вышел сам Эдип – слепой, с лицом, покрытым кровью. Он обратился к гражданам и стал молить их изгнать его, отягченного позором, в пустыню, где не видал бы его глаз человеческий, побить его каменьями или бросить в море. Народ с глубоким состраданием внимал скорбным речам злополучного и любимого царя. На просьбу его об изгнании и о смерти фиванцы отвечали, что судьбу его решит Креонт, оставшийся стражем их земли. При имени зятя Эдип вспомнил, какую великую обиду нанес он недавно еще Креонту; но благородный Креонт забыл обиду и не помышлял о мести. Он просил Эдипа удалиться во внутренние покои дворца и объявил ему, что поступит так, как укажет Дельфийское прорицалище. Опираясь на руку Креонта, Эдип уходит при изъявлении глубокого сострадания со стороны присутствовавшего народа. Так один день разрушил все счастье высшего из людей фиванской земли, и судьба его была глубоко поучительна для свидетелей его злополучий; уразумел тут народ, что тогда только можно почитать смертного счастливым, когда он дойдет до предела своей жизни, не изведав бед и скорби.

(Софокл. Эдип в Колоне)

В первом порыве скорби, после обличения своих невольных злодеяний, Эдип желал умереть или быть изгнанным в пустыню, но никто из фиванцев не согласился тогда исполнить просьбы злополучного царя; когда же с течением времени смягчилась скорбь его сердца и когда сам он примирился со своей судьбой, тут фиванцы нашли нужным изгнать из своей земли несчастного старца: верилось им, что его присутствие оскверняет страну и привлекает на нее несчастья. Сыновья Эдипа, Полиник и Этеокл, были в то время уже взрослыми и могли бы воспрепятствовать изгнанию отца; но так как они желали присвоить себе власть над городом, то не сопротивлялись решению фиванцев и, по изгнании Эдипа, разделили {56} между собой власть над Фивами таким образом, что каждому из них приходилось царствовать по году – через два года в третий. Убогим странником вышел слепой Эдип из города, над которым некогда царствовал, и, прося подаяния, пошел бродить из города в город, из одной страны в другую. Погибнуть бы злополучному старцу, если б не было у него двух доблестных, благородных и любящих дочерей. Антигона, старшая из дочерей Эдипа, последовала за отцом и, бродя с ним по бесплодным пустыням и глухим лесам, была неотлучной водительницей старца; трудную, скитальческую жизнь с отцом она предпочла спокойному пребыванию в доме братьев. Исмена же, младшая дочь Эдипа, осталась в Фивах – здесь она, насколько могла, служила делу отца и время от времени передавала ему весть о том, что делается в городе и в доме ее братьев.

После долгих странствований по различным странам Эдип вместе с дочерью пришел однажды в Аттику, в местечко Колон, находившееся в расстоянии получаса езды от Афин. Здесь на скале находилась роща, посвященная эвменидам. Было раннее тихое утро; мирно покоилась природа, мир проник и в многоскорбное сердце так долго страдавшего Эдипа. "Кто почтит сегодня убогим даром странника? – спросил Эдип у ведшей его дочери. – Немногого прошу я, но готов принять и меньше, чем прошу: с меня и того будет довольно. Приучен я к терпению страданиями, и давним временем, и мужеством души. Но остановись, дитя мое: найди, где бы мне сесть – в священной роще или в другом месте; посади меня и осмотрись – куда зашли мы с тобой". Антигона видит перед собой городские башни: город этот, должно быть, Афины; роща же, в которой они находятся, – священная роща: лавр, олива и виноград растут в ней густой чащей, и поют и той чаще соловьи свои сладостные песни. Антигона посадила отца на камень, а сама хотела идти разузнать, как называется место, в котором они находились. Тут приблизился к роще один из обитателей местечка Колон; жители этого местечка должны были хранить рощу эриний и не допускать осквернения ее. Эдип хотел расспросить о месте, в котором он находился, но чужеземец прежде всего потребовал, чтобы старец вышел из священной рощи: никто из смертных не смел вступать в эту рощу. "Как же называется это место, о чужеземец?

– спросил Эдип. – И каким богам посвящено оно?" – "Роща эта – достояние ужасных богинь, дочерей Земли и Мрака; народ наш называет их эвменидами – благодушными". – "Пусть милостиво примут они, благодушные, молящего о защите; мне не сойти уже с этого места – таково решение судьбы моей".

Житель Колона хотел оставить старца в покое и пошел уведомить о нем своих сограждан; Эдип стал просить его объяснить подробнее место, в котором они находились. "Вся окрестная страна священна, – сказал колонянин, – вся страна эта посвящена Посейдону и огненосцу-титану Прометею; место же, на котором ты стоишь, посвящено эвменидам и называется медными вратами Аттики, опорой Афин, ближние селения считают основателем своим героя Колона и носят его имя. Царь же земли нашей живет вот в этом городе – в Афинах: имя ему – Тезей, он сын Эгея".

– "Не входит ли кто к нему, – спросил Эдип, – и не призовет ли его ко мне. Царь ваш за малую помощь приобрел бы великую награду". Усомнился колонянин и не поверил, чтобы немощный старик мог оказать услугу афинскому царю; но благородная наружность слепого старца внушала невольное уважение к нему, и колонянин, оставив Эдипа в священной роще, пошел в селение оповестить своих сограждан о пришествии в их страну чудного старца.

Эдип прозрел, что он пришел в то место, где ему суждено было судьбой умереть и найти себе вечное успокоение. Некогда Феб, предвещая ему постигшие его впоследствии несчастия, предсказал также, что после долгих блужданий по земле придет он наконец в святилище великих богинь, и место их будет ему пристанищем, в котором он упокоится и окончит свою жизнь; благо будет, прибавил оракул, тому, кто примет тогда скитальца, и горе тем, которые его отвергнут. Теперь, вступив в рощу эриний, Эдип познал, что они-то и суть те богини, о которых предрекал ему оракул; что эринии, преследовавшие всю его жизнь, теперь примут его дружелюбно и дадут ему мир и упокоение. Оставшись наедине с дочерью он обратился поэтому с такой мольбой к богиням-мстительницам: "Сжальтесь надо мною, грозные, блаженные богини! У вас первых нашел я приют в здешней стране; вами – ясно мне это – приведен я в эту рощу. Дайте же мне мир, о богини, как обещал некогда Аполлон; положите предел моей жизни, если не думается вам, что я мало еще страдал, – я, бывший весь век рабом страданий! Услышьте меня, дочери первобытной Тьмы; услышь и ты, досточтимый город великой Паллады! Сжальтесь над бедной тенью Эдипа; не тот уже я теперь, что был прежде".