Далеко ли до Вавилона? Старая шутка - Дженнифер Джонстон

— Я ведь ненадолго. Мне надо съездить в город.

Ясное дело, на свиданье с Гарри. Розовые абажуры.

Вино. Они держатся за руки, и над столиком позвякивают браслеты Мэйв.

— Вы уже пили чай?

— От чашечки чая никогда не откажусь. Если вас это не слишком затруднит.

— Нет-нет, — без особого восторга пробормотала Нэнси. — Пройдите кругом. Шезлонги на веранде. Я мигом.

И она побежала по коридору в кухню.

— Чаю не осталось?

— Кто хочет чаю? — спросила Брайди из-за газетного листа.

— Старая дура Мэйв Кейси. «От чашечки чая никогда не откажусь».

— Завари свежего.

— Да я просто долью чайник.

Брайди кинула газету на пол.

Четверо убитых в засаде.

— Приготовь ей чаю, чтоб ей не пришлось рассказывать, что в этом доме гостям подают спитой. И возьми в коробке пирога, если сама уже не уплела весь, стоило мне отвернуться.

— Опять ахи-охи. Подумаешь, принимаем королеву английскую.

Нэнси вытряхнула распаренную заварку в раковину и ополоснула чайник кипятком.

— Надо надеяться, ни королева английская, ни английский король в этот дом век не войдут.

— Глупости, Брайди, сама знаешь, если они когда-нибудь заявятся в Дублин, ты наденешь лучшее платье и побежишь их приветствовать.

Презрительное фырканье.

— Нет уж. Я республиканка.

— Вечно громкие слова. Поскорей чаю, а то вдруг мадемуазель из Армантьера[54] уберется восвояси.

Брайди извлекла из-под себя журнал, на котором сидела, и принялась перелистывать. Напомнила:

— Сахар не забудь.

— И на что тебе эти журналы. Они только для уборной годятся, читала бы лучше настоящие книги.

— Напиши сама книгу не хуже такого журнала, тогда я ее почитаю. Тут есть очень хорошие истории. В них все правда. И еще вязанье.

— Может, и напишу. — Нэнси поставила на поднос две чашки. — И опишу тебя. Правдивая история Брайди Райан.

— То-то смеху будет.

Девушки уселись в чуть отсыревшие шезлонги по обе стороны столика на ножках кованого железа. От пирога Мэйв отказалась. Положила себе два куска сахару и, не взирая на обычный кухонный чайник и простые чашки, жеманно оттопырила мизинчик. Густо пахло розами с клумб тети Мэри. Окно гостиной было отворено, оттуда опять и опять доносился усталый старческий голос.

— «Век земной быстротечен, близок полночный час…»

— Он все время так?

— Он старый.

— Я знаю… но вот так петь? Все время?

— Мы этого почти не замечаем. — Смутное чувство верности заставило ее солгать.

— Какой роскошный сад! Сколько у вас садовников?

— Ну, понятно, Джимми. — Нэнси постаралась, чтобы это имя прозвучало как первое в длинном списке: Джимми, наш старший садовник…

— Джимми?

— Он уже немножко стареет. Он у нас с четырнадцати лет. Его отец смотрел за лошадьми… невесть сколько лет назад. Джимми никого не слушает, все делает по-своему, но он очень милый. Брайди говорит, у него свои замашки. Не знаю, как бы мы без него обходились.

— Один Джимми?

— И тетя Мэри садовничает. Она это любит. Она знает по имени все цветы и деревья и все их привычки. Я только диву даюсь. Отрежет от чего угодно веточку, крохотный кусочек, воткнет в землю — и оно вырастет.

Мэйв не слушала.

— «В час, когда очи смежатся, дай мне узреть твой крест…»

— Должно быть, сад требует слишком много тяжелой работы. А ведь она не становится моложе.

— Она не старая, — оборвала Нэнси. И подумала, какое у тети Мэри увядшее лицо, а глаза, когда она усталая, становятся блеклые, почти бесцветные, и в такие минуты уже не блестят, не смотрят вызывающе. — Совсем она не старая.

Мэйв поставила чашку на стол; немного красуясь, откинулась на отсыревшем шезлонге, затылком на руки, на переплетенные пальцы и оглядела пологий склон, усаженный розами. Под кустами земля усыпана яркими лепестками; желтые, алые, розовые пятна, разноцветный ковер.

— Я полагаю, ваша тетя вам сказала… — начала Мэйв так небрежно, будто речь о цене пары туфель, — …что мой отец ведет с ней переговоры о… о покупке вашего имения. Я полагаю, вы уже знаете.

Ошеломленная Нэнси молча смотрела на нее.

— …оно приходит в упадок…

— Какое имение? — спросила наконец Нэнси.

— Вот это. Ардмор. Этот дом, вот это… — Мэйв повела рукой на розы.

— Ведет переговоры?

— Да. С вашей тетей. Он хочет благоустроить эту землю. Вам, конечно, об этом уже говорили?

Нэнси засмеялась. Когда не знаешь, что сказать, смейся.

— У него всегда возникают блестящие идеи. Он думает, что это очень подходящее место, будет немало желающих здесь поселиться. Все больше людей переселяются из города. Очень понятно при теперешних беспорядках. Им нужны будут приличные дома и сады. Теннисные площадки и всякое такое. А тут и море, и гольф-клуб, и железной дорогой только полчаса езды… Будут жить приличные люди. Люди образованные — и свободных профессий, и из деловых кругов… Почему вы смеетесь?

По ту сторону поля поднялся на насыпь какой-то человек и зашагал по шпалам. Нэнси перестала смеяться и следила за ним глазами, пытаясь в то же время собраться с мыслями.

— Боюсь, я чего-то не понимаю.

Далекий пешеход скрылся за деревьями.

— Это будет замечательно для всех. Не только для него. Вы, пожалуйста, не думайте… И для вас, для всех. Моему отцу всегда приходят на ум блестящие идеи.

— «Ты един неизменный, милостив будь, Творец».

— Пой. Да, пой, — сказала Нэнси.

— Простите, не поняла?

— Извините, сама не знаю, сорвалось с языка.

— Понимаете, он построит для вашей тети одноэтажный дом где-нибудь под этим холмом, поближе к деревне. Никаких лестниц, ничего такого, это облегчит ей жизнь… ведь она… не становится моложе.

Мэйв разняла руки, сплетенные под головой, и выпрямилась. Начертила на шелковой юбке некий невидимый узор. Тщательно отполированные ногти сверкают и подрезаны аккуратнейшим образом, но коротко, чтобы не мешали играть на рояле. Над клумбами роз затеяли вечернюю игру ласточки, то взмывают ввысь, то проносятся совсем низко, чуть не задевают листья трепетными крыльями.

— А этот дом?.. — Нэнси не удалось договорить.

Мэйв наклонилась, дотронулась до ее коленки.

— Ни о чем не беспокойтесь. Мы его не снесем. Он потребует затрат. Отец не пожалеет денег. Такой дом требует ухода.

— Чарлз Дуайер, эсквайр, родом из графства Корк.

— Я не знала, что у вас есть родня в Корке. Там живет замужняя сестра моего отца.

— Он переселился из Корка в тысяча шестьсот каком-то там году и начал строить этот дом… конечно, тогда все тут было не так, с тех пор над ним много народу мудрило. Просто мне сейчас вспомнился этот Чарлз Дуайер. Тетя Мэри — последняя из рода Дуайер… кроме деда.

— Некому наследовать имя?

— Некому.

— Ну, вот видите… не такая уж будет трагедия. Ведь правда?

— Не такая уж трагедия.

Вдоль стены осторожно прошел рыжий кот и уселся к ним спиной, сонные рыжие глаза следили за полетом ласточек.

— Гарри про все это знает?

Мэйв встала.

— Не взглянете, который час? Мне надо бежать. Я еще должна переодеться. Огромное спасибо за чай. Нет, не провожайте. Я пойду напрямик, полем. — Она посмотрела сверху вниз на Нэнси. — Очень рада, что вы не…

— Нет, у меня тогда немножко закружилась голова. Спасибо, что навестили.

— Непременно приходите как-нибудь на днях. Вместе с тетей. Мы будем рады, Я очень рада буду познакомиться с вами поближе.

— Спасибо…

— Пока.

Мэйв пошла прочь. По ступенькам веранды, по дорожке, вьющейся между клумбами роз, желтый шарф колышется при каждом движении. У калитки, ведущей в поле, обернулась, помахала рукой. Нэнси не стала махать в ответ.

— Почему ты мне раньше не сказала? Как ты могла?

Они сидят у камина в кабинетике, что примыкает к гостиной. Занавески еще не сдвинуты, на фоне черного неба за окном обе видят свои неясные тени.

Тетя Мэри вернулась со скачек веселая, возбужденная несколькими выигрышами, несколькими выпивками и нетребовательным благодушием подруг. Она катала старика в кресле по саду и оживленно болтала — глаза блестят, руки ни минуты не остаются в покое, подчеркивают сказанное, взмахивают для наглядности, отщипывают головки увядших роз, порою ласково поглаживают рукав стариковой куртки. Возможно, такое внимание ему было приятно, но сам он молчал, только раз что-то недовольно промямлил и при этом ткнул трясущимся пальцем в сторону железной дороги. После ужина тетя Мэри увезла его и стала укладывать на ночь. Сидя у камина, Нэнси слушала, как она что-то приговаривает, то громче, то потише, иногда вдруг негромко засмеется. Славные, хорошо знакомые вечерние звуки, каждый самый малый шумок внятен, у каждого свой смысл. Наконец тетушка вернулась в комнату и притворила дверь.