Лабутены для Золушки - Корецкий Данил Аркадьевич

Афолаби умолк, переводчик принялся переводить, в паузах шумно втягивая воздух.

– СССР помогал нам освободиться от колониальной зависимости, поэтому мы вам доверяем. Французы, хотя много лет держали нас под своим протекторатом, вовремя ушли. Мы остались друзьями. Сохранили доверие. Поэтому вы будете работать в паре с французским специалистом. И американцы наши друзья, но им мы доверяем меньше. Они могут не только разведать месторождения алмазов, но и присвоить их. Поэтому их предложение мы мягко отклонили. Это не значит, что они не попытаются помешать вам, или опередить, или еще что…

Все это советский геолог уже знал – и про французов, и про американцев. На родине его инструктировали, да не где-нибудь – вызывали в органы. Особист, или правильней сказать, чекист, – Быстров в этих тонкостях никогда не был силен, – прочел ему целую политинформацию и поставил главные задачи: снять копию с карты геологоразведки и держать американцев подальше от всех сведений об алмазах. А в конце обронил, вроде бы себе под нос, но Быстров хорошо расслышал: «Куда только наш человек не полезет в поисках приключений на свою задницу». И головой неопределенно так качнул. Дмитрий Быстров понимал, конечно, что Борсхана – жуткое место. Но другого шанса вырваться в загранку с такой высокой оплатой у него не было.

Скрип досок под рифлеными подошвами прекратился, Афолаби замолчал и остановился у окна. Это был сигнал переводчику, тот вдохнул поглубже, и принялся говорить.

– За успешное выполнение контракта вы получите пятьдесят тысяч долларов. Это немалые деньги. Но в случае, если кто-то из вас злоупотребит нашим доверием, вы не выедете из Борсханы. Живыми во всяком случае.

Афолаби обернулся и упер в Быстрова холодный, недобрый взгляд.

«Ну вот, началось, – подумал Дмитрий Быстров. – Как они все-таки любят пугать по старой людоедской привычке. Хотя и изображают демократическую страну».

А вслух сказал:

– Что ж, все ясно. Мне бы все-таки в душ, с дороги-то…

Переводчик посмотрел на него с некоторым удивлением, но, про душ, похоже, перевел. Афолаби смерил его таким неподъемно тяжелым взглядом, что Быстров тут же внес коррективы в суждение о борсханцах. Пожалуй, в их поведении старых, «додемократических» привычек и впрямь немало. Но ведь может оказаться, что грань между показным и настоящим эти незамутненные цивилизацией люди различают плохо. Увлечется игрой – и забудет, что пистолет настоящий, а пулю в лоб уже не переиграешь…

– Гостиница где-то рядом, да? – Быстров постарался изобразить дружелюбие.

Этого переводчик уже не стал переводить – то ли поленился, то ли решил дать понять белому, что лучше бы ему помолчать.

Афолаби прошелся по комнате – сначала до двери, потом до стены, подошел к своему огромному столу и, помедлив, поманил гостя.

Тот, с некоторой опаской, приблизился.

Розовато-молочный ноготь на иссиня-черном пальце ткнулся в покрытую французским текстом бумагу. Афолаби вынул из кармана толстую ручку с золотым пером, положил на контракт.

Быстров расписался на каждой странице, свой экземпляр отделил от стопки и свернул трубочкой.

– Вечером вас познакомят с напарником, – бросил ему Афолаби по-французски, глядя в стол. – Мой помощник Бонгани сейчас сопроводит вас в гостиницу. Он и будет непосредственно руководить вашей экспедицией.

Как бы подтверждая его слова, молчаливый человек отделился от стены, щелкнул каблуками и, подчиняясь знаку Афолаби, подошел к столу и стал рядом. От него сильно пахло потом.

Быстров удивился, что Афолаби разговаривал через переводчика: его французский был вполне приличный. Не положено по протоколу? Может же в молодом, но гордом государстве действовать запрет на иностранный язык в официальных беседах? Или инструктаж записывался на диктофон для тех, кто французским не владеет?

Но он предпочел не высказывать своего удивления, и не задавать лишних вопросов. Обозначив поклон, в сопровождении молчаливого Бонгани, он направился к выходу.

Борсхана, а точнее ее столица Хараре, произвела на Быстрова странное впечатление уже в момент посадки самолета. В полете пассажирам показали ознакомительный фильм о «самой развитой стране Африки». На экране плыли десятки блочных пяти- и девятиэтажек. Кварталы не отличались разнообразием, напоминая московские новостройки семидесятых годов но, по крайней мере, показывали, что Борсхана действительно ушла от соломенно-глиняных хижин, подтверждая красноречивый рассказ темнокожего диктора в легком европейском костюме и белой сорочке с галстуком. Но когда лайнер закончил пробег, оказалось, что домов было ровно три, они вплотную примыкали к летному полю, два имели явно нежилой вид. Похоже, что гостям Борсханы прокручивали ленту, действительно отснятую в Москве, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что через несколько минут обман раскроется.

Встречающие отвезли его в Бюро безопасности Борсханы, располагавшееся в комплексе правительственных зданий, которые имели вполне пристойный вид, высокий забор и вымуштрованную охрану. Но по дороге он увидел, что таких зданий единицы. В основном, вдоль ведущей из аэропорта дороги стояли двухэтажные деревянные дома, а за ними проглядывали те самые соломенно-глиняные хижины, которые, якобы, остались в далеком прошлом бурно развивающейся и процветающей страны.

Сейчас впечатления Быстрова укрепились. Когда Бонгани вывел его из Бюро безопасности, было очень жарко, белое солнце раскалило бейсболку и голову под ней, все тело вспотело, и он понял, что потом здесь пахнет ото всех. В машине – старом джипе без верха, с матерчатым тентом, растянутым на четырех металлических штырях, его повезли обедать. За рулем сидел подчиненный Бонгани – Абрафо Траоле, тоже в военной форме, только судя по погонам, меньшего звания, чем его шеф. Да и сложением пожиже. Оба были в черных беретах, чем отличались от многочисленных военных, встречающихся на улицах – те носили зеленые береты. И оба неплохо владели французским.

– В Борсхане живут разные народы, – развернувшись вполоборота, просвещал гостя Бонгани. – Например, фулари более цивилизованные, более развитые, они легко поддаются обучению, а потому не желают жить в джунглях и перебираются в города. Они работают в государственных учреждениях, занимают командные должности в армии и полиции. Кстати, я из фулари…

Бонгани чему-то рассмеялся и свысока посмотрел на водителя.

– А вот мой помощник – из донго. Они на втором месте по уровню развития, где-то рядом с бхуту и тутси, но, конечно, гораздо опережают юка-юка, которые до сих пор практикуют каннибализм. Правда, Абрафо?

Водитель нехотя кивнул. Вряд ли он расценил сравнение с людоедами, как комплимент. Но возражать не осмелился.

Джип остановился на небольшой площади, у невзрачной забегаловки с громким названием «Саванна», стоявшей напротив двух каменных и трех деревянных домов. На веранде несколько человек торопливо ели из глиняных мисок какое-то сильно пахнущее зеленое варево, явно растительного происхождения. Даже проголодавшийся Быстров не был уверен, что оно ему понравится. Но его провели во внутреннее помещение, где несмотря на вращающийся под потолком вентилятор, было невыносимо душно. Здесь посетителей не было, толстый, лоснящийся от пота хозяин с почтением встретил гостя и с трепетом – его спутников.

К удивлению Быстрова, накормили их хорошо: «Боботи» из говяжьего фарша с сухофруктами оказалось очень вкусным, так же, как и апельсиновый кекс «Мскута», который подали с крепким чаем. Бонгани разделил с ним трапезу, а Траоле стоял в стороне, прислонившись к стене и наблюдая за входной дверью, – точно так же, как стоял сам Бонгани в кабинете Афолаби. Советский геолог понял, что здесь действует строгая субординация, нарушать которую чревато серьезными последствиями. И еще он понял, что для них обед приготовили отдельно, вряд ли обычные посетители могут получить здесь что-то подобное. Как гостеприимный хозяин, за едой Бонгани занимал его познавательными рассказами о местной жизни.