Сквозь снег и пепел - Агата Соболева

Встаю коленом на кровать, хватаю ее за ноги и тащу к себе. В одну секунду придавливаю ее, не боюсь не рассчитать вес и сделать больно. Я хочу сделать ей больно. Подавить и подчинить.

Хватаю руки и задираю над головой, без труда сжимая оба запястья одной ладонью. Буквально срываю с нее трусы. Слышу, как рвется ткань и хрустят нитки. Она не произносит не звука, только глаза…огромные, как тогда, в машине, на трассе, когда я мчал, увозя ее от стройки. Губы такие же бледные, почти синие. Адреналин кипит по жилам, просто прожигает. Естественно, она сухая, как лист бумаги. Облизываю пальцы и увлажняю ее. Она замерла, кажется, даже не дышит.

— Ты ведь этого хотела? Ну что ж, получай.

Вхожу с нее с силой и до упора. Она жмурится. Больно. Плевать. Мне тоже. Двигаюсь быстро, с силой. Злость кипит во мне и это прекрасный способ ее выплеснуть. Она не открывает глаз, а я смотрю пристально на ее лицо. Ну что же ты не радуешься? А? Но из-под ресниц начинают катиться слезы. И чем сильнее я вхожу в раж, тем сильнее она всхлипывает. Вижу, что закусила губу просто до крови. Красные капельки проступили под зубами, но она не ослабляет прикус. Кончаю прямо в нее. Падаю и выдыхаю в ухо:

— Все для тебя. Надеюсь, ты довольна.

Выхожу из нее. Перед глазами пелена, но встаю, хватаю футболку, застегиваю джинсы и ухожу в душ. Оставляя ее растерзанную и рыдающую. Плевать! Получила чего хотела!

Глава 39

Саша

Последнее, что, казалось, оставалось от меня тихо догорая рассыпалось пеплом. Меня можно развеять по ветру вместе со снегом…

Пустая оболочка из кожи, мяса и костей.

Если эта история началась с яростного сопротивления и борьбы… то сейчас мне уже даже не осталось за что бороться. Если я не умерла физически, то во всех остальных отношениях я умерла если не в ту ночь, то потихоньку умирала все последующие дни… И вот она я…сломленная до основания. Остается смириться, покориться. Иллюзий больше нет. Только темнота.

Неимоверным усилием воли погасив всхлипы, встаю с постели. Между ног и живот болит. Нахожу разорванное белье и убираю с пола. Сразу выкидываю в урну под столом. На покрывале кровь… Полотенце что было на голове после душа мокрое, беру его и начинаю тереть, надеясь убрать этот след очередного моего позора, чтоб хотя бы о нем никто не узнал. Дверь резко распахивается и громко хлопает. Это может быть только Данил. Но я уже его не боюсь… Уже вообще ничего не боюсь. Мне больше нечего сохранять и терять. Он стоит посреди комнаты и смотрит на меня. Я все еще пытаюсь оттереть кровь. Но пока она только размазывается. Но я тру тру…Стою на коленях у кровати и чувствую, как из меня вытекает его семя и течет по ноге. Меня передергивает и начинает трясти еще сильнее. Углом полотенца стираю липкую струйку. Мне абсолютно все равно — смотрит он на меня или нет. Хочет он повторить свое издевательство или нет. Пятно крови становится все светлее и уже не бросается так в глаза. Еле встаю и невольно прикладываю руку к животу, где отзывается резкая боль.

Самым унизительным всегда считала сексуальное насилие. И сейчас понимаю…что была права. Из всего, что мне довелось пережить за эти месяцы…именно это ударило меня так глубоко, что не вызывало ничего в моем существе, кроме всепоглощающего чувства унижения и уничтожения. Не зря эти слова так похожи…

Пошатываясь дохожу до угла комнаты и закидываю полотенце в корзину для грязного белья. Я не смотрю на него. Я его не вижу. Я не вижу ничего и никого…потому что больше не существую.

Тело прикрывает только тонкая ткань халата, разъезжающаяся в стороны.

Хочется прикрыться… Руки плохо слушаются, когда достаю одежду. Трусы… они больно касаются зоны между ног и следов, где рвались их предшественники. Вздрагиваю от касания ткани. Надеваю бюстгальтер и водолазку, ее рукава можно натянуть почти по самые пальцы и скрыть синяки, которые уже начали проявляться на запястьях. Натягиваю джинсы и носки. В косметичке нахожу консилер и замазываю покрасневшие глаза и щеки. Прокушенная губа распухла и болит. Наношу бальзам для губ и размазываю немного розового блеска, чтоб замаскировать красноту. Руки плохо слушаются, и расческа падает несколько раз. Закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов прежде, чем выйти из комнаты.

Игорь в кабинете, как всегда.

— Извините, что отрываю… завтра мы похоже уезжаем и я хотела забрать документы.

Они с Ларисой курили…это единственное место в доме, где можно курить…и о чем-то неспешно разговаривали. Оба посмотрели на меня своими одинаковыми синими глазами и переглянулись. Вряд ли мне удалось замаскировать достаточно убедительно красноту на лице, но вряд ли они понимают всю истинность ее происхождения. До такого вряд ли можно додуматься. Конечно, все думали, что мы не просто спим, а трахаемся… И от этого мне было сейчас не неловко, а мерзко. То, что произошло на втором этаже дома всего несколько минут назад… От этого я чувствую, как проваливаюсь куда-то еще ниже, чем там, где я, итак, нахожусь сейчас. Униженная. Уничтоженная.

— Я не знал, что вы едите завтра…

— Я тоже, — еле слышный шёпот в ответ.

Он достает из ящика стола папку и протягивает через столешницу, Лариса берет из его рук и передает мне. Она точно заподозрила, что что-то еще произошло.

— Пойдем, мне нужно кое-что тебе отдать, я хотела позже, но… Пойдем.

Хорошо, что она не задает вопросов и не отпускает своих замечаний… Мы заходим в ее комнату, и она роется в сумке.

— Держи, — она протягивает деньги. — Здесь немного, все что есть из налички. Даня слетел с катушек, и я хочу быть уверена, что ты не окажешься в безвыходном положении. И еще…

Она лезет