Нити судьбы - Елена Паленова

удивился колдун и часто заморгал, озираясь по сторонам. – Обычно призраки хорошо отзываются на пафос…

– Должно быть, это их знатно веселит, – съязвила Мэй. – И я не призрак. Призраки от мёртвых людей появляются, а я вроде как пока ещё живая.

– Да, вы правы, – согласился он. – Но где вы?

– Прямо у тебя за спиной.

Он снова повертел головой, пошевелил своими длинными разрисованными пальцами прямо перед носом Мэй и отрицательно покачал головой:

– Я вас не вижу.

– А ты посмотри так, как тогда мне показывал. Ну, как лорда Бавора смотрел.

– Да я так и смотрел. Должно быть, это какая-то другая магия. Я её чувствую, но не так, а как-то иначе.

Нора перестала дрожать от страха и, раскрыв рот, с удивлением наблюдала за говорящим с самим собой колдуном. Мэй подумала, что девочке здесь не место, но просить, чтобы колдун прогнал её, не стала – пусть потом расскажет всем, что видела своими глазами, а то додумает ещё то, чего и в помине не было.

– В гардеробе лежит гобелен, посмотри его.

– Это… Милое дитя, – обратился колдун к горничной, – не могла бы ты показать мне полотно, которое лежит вот в этом чудесном образчике столярного мастерства?

Он ткнул пальцем в высокий гардероб, дверцы которого действительно были украшены изумительно красивой резьбой. Нора нерешительно покинула своё убежище и, обойдя колдуна стороной, вынула из гардероба аккуратно свёрнутый гобелен, который с утра нашла на постели госпожи.

– Это? Но это же совсем другой гобелен, новый.

Колдун коснулся пальцами свёрнутого полотна и резко отдёрнул руку, будто обжёгся.

– Да, именно этот мне и нужен. Разверни его, будь любезна.

Нора пожала плечами, расстелила полотно на постели и вернулась на свой табурет.

– Удивительно… – колдун с интересом разглядывал картину, но прикоснуться к ней больше не решился. – Я уверен, что это то же самое полотно, но оно другое… Что с ним произошло?

– Я…

– Я тоже хотел бы знать, что тут произошло! – прогремел Тогард, едва не сорвав с петель дверь, которую и так с трудом удалось установить на место. – Кто позволил вам входить сюда?! Нора! Я приказал…

– О, не ругайте девочку, прошу, – Йакара-сэ молитвенно сложил руки, обращаясь к рассерженному начальнику стражи, который был больше чем на голову выше колдуна и потому нависал над ним, как готовая вот-вот обрушиться скала. – Это всецело моя вина, что ваш приказ был нарушен.

– Он разговаривал с госпожой, – пискнула из своего угла Нора.

– Скажи ему, что меня никто не насиловал! – приказала Мэй.

– Да-да, я установил связь с духом госпожи и она просит сказать, что её никто… Вы уверены? – удивился колдун, обращаясь к пустоте за своей спиной.

– Более чем, – отрезала Мэй.

– Но лекари сказали… И синяки…

– Вы издеваетесь? – глаза Тогарда начали метать молнии.

– Нет-нет, – попытался успокоить его Йакара-сэ. – Госпожа просит сказать, что её никто… Что она была с мужчиной по своей воле.

– Просит?! – окончательно рассвирепел Тогард. – Она лежит без чувств, а вы утверждаете, что она вас о чём-то просит?!

– Это… Понимаете… – колдун принялся лихорадочно думать, как объяснить происходящее.

– Покажи ему, как мне показывал. Может, он тоже услышит меня, – предложила Мэй.

– Да, это потрясающая мысль! – обрадовался Йакара-сэ. – Я могу вам показать, как показывал госпоже!

Тогард жестом приказал Норе покинуть комнату, наградив её при этом свирепым взглядом, не сулившим ничего хорошего. Девочка виновато потупилась и шмыгнула в коридор, где за спиной Тогарда подпрыгивала Дира, пытаясь заглянуть в комнату. Ногой захлопнув дверь, начальник стражи сурово уставился на колдуна:

– Ну показывай.

– Присядьте, – Йакара-сэ вытащил один из освободившихся табуретов на середину комнаты, и Тогард решительно сел и закрыл глаза, вспомнив, как это делала госпожа.

Тёплые пальцы колдуна мягко коснулись его висков, и воина окутала бархатная тьма, дарящая покой и расслабление.

– Уже можно говорить, да? – спросила Мэй у колдуна.

– Госпожа, я вас слышу, – глупо улыбнулся Тогард, убаюканный лёгким прикосновением разрисованных пальцев.

– Вот и прекрасно. Тогард, не надо никого искать, я… Я сама это сделала. Точнее, это было с моего согласия и по моей воле.

– Но синяки…

– Так получилось. Это был очень бурный… случай, а у меня чувствительная кожа.

– Я не верю. Вы не могли так поступить.

– А я поступила. И не тебе меня осуждать. И отчитываться перед тобой я не обязана. Прекрати поиски и скажи Хелигаргу то, что сказала тебе я.

– Как прикажете, госпожа. Но тогда что с вами случилось? Почему вы не приходите в себя? О-о-о… Я уже забыл, когда чувствовал себя настолько хорошо. Это тоже какая-то магия, да?

– Да, – ответил колдун, пока Мэй собиралась с мыслями, решая, с чего начать и что можно рассказать, а что лучше оставить в тайне.

Она присела на край своей постели рядом с гобеленом и посмотрела на новый рисунок – окружённое горами озеро, над которым, расправив крылья, величаво парил дракон.

– Тогард, ты хорошо помнишь, что произошло в тот день, когда я подписала брачные документы и объявила себя леди Хараган?

– Что именно я должен вспомнить?

– Йакара-сэ собирался провести ритуал, который должен был разрушить древнюю магию. Помнишь?

– Да.

– Когда я узнала об этом, то спрятала от него старый гобелен с портретом Хейлии Ра-Фоули, потому что… знала, что страдания нашего лорда связаны именно с ним.

– Вы знали? – удивился колдун.

– Да. Мне явился призрак Хейлии Ра-Фоули и сказал, что…

– Что? – хором спросили Тогард и Йакара-сэ.

Мэй не привыкла врать, но рассказывать всему миру о том, что она вроде как потомственная предсказательница, девушка не собиралась. Хватит, предсказания и так уже наделали бед, и нужно было как-то разорвать этот замкнутый круг. И если колдун не смог сам разобраться в истинной природе магии гобелена, то Мэй не имела намерений просвещать его по этому поводу.

– Она сказала почти то же самое, что нам поведал Йакара-сэ. Хейлия была привязана к этому замку так же, как и я сейчас к своей комнате. Она питалась жизнью рода Карс, но только тех, до кого могла дотянуться. Лорд Бавор последний представитель этого рода. По крайней мере в этом замке. Она боялась, что его смерть изгонит её из этого мира, и потому не позволяла ему умереть