Платоническое сотрясение мозга - Петр Гладилин

— Я терпеть не могу, когда мужчины целуются, это достаточно противная штука!

— Устал повторять — я девица. Вы же меня вместе с начальником медсанчасти осматривали!

— Нет, нет, давай возьмем другую сцену.

— Хорошо сцена вторая... страница тридцать вторая, начинаю я.

— Валяй!

Коля прочитал за Дездемону. Полковник подхватил. Так продолжалось минут десять. Полковник медленно входил в раж! Они закончили большой отрывок.

После ремарки автора «Отелло плачет» полковник замолчал.

— Что случилось? Почему вы остановились? — спросил Коля.

— Одну секундочку. Так значит, здесь я должен заплакать? — сказал Кинчин не своим голосом.

— Да, Отелло в этом месте плачет, — подтвердил догадку Лебедушкин.

— Давайте, Наталья Сергеевна, возьмем какой-нибудь другой отрывок.

— Что вам не понравилось на этот раз?

— Я не буду плакать.

— Почему?

— Я не плакал, когда хоронил мать, не плакал, когда под Пандшером моего друга разнесло минометным снарядом в клочья. Я не буду плакать. Возьмем другой отрывок.

— Сколько можно скитаться по пьесе?! — заспорил возмущенный Лебедушкин. — Здесь он не может заплакать потому, что настоящий мужчина. Там он не может поцеловать Дездемону потому, что он не в состоянии отличить юношу от девушки! Отелло тоже мужчина, и, между прочим, генерал! Ан смотри... ничего... пролил слезу.

— Он мавр, он чернокожий, — аргументировал полковник. — Он южный человек, а я вырос на Севере.

— И что, мужчины на Севере не плачут? — терпеливо гнул свою линию Лебедушкин.

— У нас не принято.

— Но вы играете мавра, а не самого себя!

— Я про то же, давай поищем другой отрывок.

— Нет, мы остаемся в этом месте. Я буду держаться зубами за этот клочок земли. Ни шагу назад!

— Другой отрывок!

— Когда вы поймете, почему мавр плачет, для вас не будет большой трудностью заплакать.

— И почему он плачет?

— Потому что он теряет свою возлюбленную, он чувствует, как медленно, но верно счастье ускользает от него.

— Я тоже потерял свою возлюбленную, с которой счастливо прожил всю жизнь, но я не плакал.

— Вы потеряли любимого человека, а он потерял нечто большее, существо из другого мира.

— Дездемона... она что? Привидение с планеты икс, двоюродная сестра короля пчел?

— Объясняю... он черный, мавр, она белая. Он — человек в возрасте, она — совсем молоденькая. Он — военный, генерал, она — наивное дитя. То, что он ее любит, — это понятно, но самое большое чудо то, что она любит его. Вот откуда эти слезы!

— Хорошо, я прикрою лицо рукой, как будто плачу.

— Вы меня не поняли. Скажите, Андрей Исаевич, у вас была нереальная любовь?

— Что это значит?

— Были ли вы когда-нибудь влюблены в существо недосягаемое, ну, например, в Барбару Стрейзенд или кого-нибудь в этом роде?

— В балерину. Я увидел ее по телевизору, влюбился, как сумасшедший, купил билет в Большой театр. Я был тогда старшим лейтенантом, места неважные, в галерке, однако был смышленый малый, взял в театр полевой бинокль с 34-кратным увеличением.

— Как ее звали?

— Не важно, знаменитая балерина, на нее до сих пор весь мир молится.

— Я никому не скажу.

— Я не понимаю, мы будем играть или разговаривать, кто мы — артисты или ученые?

— Как раз в этом и состоит самая важная часть работы артиста: мы занимаемся разбором произведения, вы заплачете, и слезы польются легко и свободно, и не почувствуете никакого стыда за эти слезы.

— Не уверен.

— Как ее звали?

— Не скажу.

— Представьте, товарищ полковник, вы полюбили эту самую балерину, послали ей записку в букете, назначили свидание у служебного входа, она пришла, роман начался мгновенно! Она выходит за вас замуж, бросает Москву и едет в богом забытый Энск на краю степи. Теперь понятно, что такое нереальная, невозможная любовь?! Так и Дездемона, кстати, оставила Венецию, ради любимого помчалась на богом забытый Кипр.

— И что с того?

— Вы чувствуете, как она вас обожает. Вы на седьмом небе!

— Ну допустим.

— И вдруг спустя несколько месяцев вам тонко намекают на то, что она вам не верна! Вы падаете с небес на землю, бьетесь плашмя всеми своими костьми! Нечеловеческая боль! Вот откуда слезы! Понятно?

— Понятно, но я плакать не буду.

— Почему?

— Потому что я десантник.

— По смертности режиссеры занимают вторую строчку после шахтеров. Чтоб вы знали...

— А военные на каком месте?

— На шестнадцатом.

— Может быть, тогда ты займешься менее опасным делом?

— Ас вами нелегко, — пожаловался Лебедушкин.

— Довольно разговаривать, хочу играть.

— Я же говорил — это очень заразительное занятие.

Пока они спорили и размахивали руками, вели философский диспут, за ними с улицы наблюдали два острых глаза. Капитан Багаев в эту ночь был дежурным по части. В половине пятого утра он пошел проверить, как несет службу караул. В правой руке Багаев сжимал армейский фонарь, левая рука была свободна, он грел ее в кармане овчинного тулупа. Проходя мимо клуба, он увидел свет в окне. Багаев аккуратно подкрался к окну, что напротив сцены, и не без чувства внутреннего удовлетворения наблюдал за происходящим в клубе, благо на окнах не было занавесок. Жаль, что он не мог слышать, что артисты говорят друг другу, но то, что командир части держал в руках книгу, читал и размахивал руками, составляло ни с чем не сравненную суть этого неповторимого зрелища. Багаев ненавидел командира части. Совершенно иной ненавистью он ненавидел москвича, симулянта, желторотика. Багаев почувствовал, что это шанс, что он когда-нибудь, может, очень скоро, он сумеет отомстить обоим. И еще Багаеву понравилось, что полковник был слегка подшафе. Все это выглядело как-то уж очень странно. Недостойно командира части.

Между тем полковник вошел в новый отрывок и увлекся монологом.

Пускай я чем-то Бога прогневил.Над непокрытой головой моею...

— До этого самого места. Стоп! — прервал чтение Лебедушкин.

— Жестоко! — дал характеристику поведению мавра командир части.

— Все вы, мужчины, таковы, я тоже устраивала своей Маше ужасные сцены ревности. На сегодня довольно, я устала. В последнем письме она написала, что у меня переменился почерк.

— Тем более нельзя тебя комиссовать, представляю, как Маша расстроится.

— Напрасно вы так думаете, девушка с девушкой тоже могут быть счастливы.

— Вам, девушкам, виднее, — сказал Кинчин.

— А мама, например, всегда хотела дочь.

— А отец у тебя есть? — спросил полковник, сел на край солдатской кровати и закурил.

— Мой отец — донжуан, блеснул своей шпагой и растаял в дымке голубой. Моя Маша, кстати, недавно получила большую роль в кино, пока я с вами здесь на печке прохлаждаюсь.

— Любопытное ощущение от игры. Я ощутил нечто, похожее на удовольствие. В чем источник этого кайфа, объясни мне, Лебедушкин?

— Душа бессмертна, она радуется каждому перевоплощению.

— Я в это не верю. Там будет темно и холодно.

— Ничего подобного. Впереди — новые роли!

— Уже половина четвертого, Коля, налей мне кофе!

— Если пообещаете, что комиссуете меня.

— Как тебе не совестно, Лебедушкин! Разве ты плохо служишь? Библиотека, домашний театр, кофе, Элюар, Шекспир.

— Отпустите меня домой, пожалуйста, — попросил Лебедушкин, достал из тумбочки стеклянную банку, пакетик растворимого кофе и самодельный кипятильник — две опасные бритвы, соединенные спичками, от которых к розетке тянулись два изолированных провода. Лебедушкин налил воду в банку, погрузил бритвы в воду. Со дна к поверхности воды тут же полетели маленькие пузырьки.

— Не могу комиссовать! — сказал полковник. — О части станут плохо говорить, мол, там парней переделывают в баб. Все заслуги перед Отечеством забудут, а вот дурной случай запомнят и еще издеваться станут. Так устроен человек.

— Тогда в малом пойдите навстречу, освободите меня от занятий, это бесчеловечно, девушке тащить по полю ящик с патронами и гранатометом.

Вода вскипела, Лебедушкин перелил кипяток в чистую кружку и бросил туда черный порошок. Порошок растворился. Полковник почувствовал аромат кофе и взял горячую алюминиевую кружку в правую руку.

— Я подумаю, — сказал командир части. Он докурил сигарету, допил кофе, накинул тулуп и ушел, не попрощавшись.

Лебедушкин снова остался один. За окном завыла метель. Коля ушел за кулисы и выключил свет. В зале и на сцене стало темно. Коля сел на табурет и стал стягивать с ноги сапог. Сапог сидел крепко. Вдруг из темноты до него донесся знакомый голос капитана Багаева.

— Здравствуй, здравствуй, девица красная!

— Здравия желаю, товарищ капитан, — сказал Лебедушкин, почему-то встал на ноги.