Рептилия - Томас Тимайер

— И как же вы пришли к такому выводу? — перебил я его. Я хотел показать, что на этот счет у меня есть свое мнение. — Возможно, то, что мы видели до этого, можно трактовать и иначе.

— Мистер Эстбери, и записи Эмили Памбридж, и наши собственные находки, которые мы обнаружили на месте, однозначно указывают на то, что у мокеле-мбембе есть ярко выраженный ареал обитания, и он не позволит преступить его. При этом он двигается довольно ловко, тихо и не останавливается ни перед чем на своем пути. И если позволите, это получается у него достаточно эффективно. Мы имеем дело с противником, который, по меньшей мере, равен нам по силам. Думаю, что два разоренных лагеря и вчерашняя встреча являются убедительным доказательством.

Он так посмотрел на меня, словно хотел сказать взглядом, что тема для него закрыта.

— Итак, это подводит нас к третьему пункту. Думаю, ни для кого не секрет то, что я скажу: находясь здесь, мы оказываемся в огромной опасности. Все то, что мы пережили до сих пор, говорит о том, что мы непременно подвергнемся второму нападению. Вопрос только во времени. Судя по поведению «конгозавра», он сперва тщательно изучает свою жертву, и только потом нападает. Отступать в глубь леса не имеет смысла — это доказывает разгромленный лагерь солдат. А они отошли аж на три километра от озера. Мне кажется, у нас есть только один выход — быть быстрее, чем он. Мы должны поймать его прежде, чем он схватит нас. Есть только одно «но».

— Мы не знаем, где он находится, — закончил я его мысль.

— Совершенно верно, мистер Эстбери. До сегодняшнего дня мы не знали, где он прячется. А теперь, Элиши, будьте так добры…

— С удовольствием. — Биолог встала, принесла свой ноутбук, поставила его на стол и включила.

Когда компьютер заработал, на мониторе появился график, который отдаленно напоминал выкройку очень сложного костюма. Везде были линии и точки. Иногда они шли параллельно, потом пересекались и снова расходились.

— Не будем сейчас вдаваться в технические подробности, — сказала она. — Я просто хотела рассказать вам в двух словах о том, что мне удалось сделать. Сначала, по просьбе Стюарта, я обследовала окрестности на наличие ультразвуковых волн. Короче говоря, результат был просто убийственным. Я не нашла ничего, за исключением маленькой группы лесных слонов, находящихся в тридцати километрах к юго-востоку от нас. Я накладывала на запись различные фильтры, но все безрезультатно. Мокеле был нем, как рыба. Даже исследования слышимых человеческим ухом частот не дали желаемых результатов. Потом я погрузила прибор в воду, приблизительно на метровую глубину, и заново сделала замеры. И снова ничего. Но потом мне в голову пришла идея. Я вспомнила о том, как зарождалась биоакустика, для исследования каких животных первоначально использовалось это оборудование. Как вы знаете, существует одна группа крупных млекопитающих, которые общаются между собой в таком диапазоне, который не воспринимается человеческим ухом.

Я поднял голову и посмотрел на Элиши:

— Вы говорите о китах.

— Именно. Как я уже сказала при первой встрече с вами, биоакустика сначала занималась исследованиями пения китов.

— Вы хотите мне рассказать…

— Не бегите впереди поезда, — она язвительно улыбнулась мне. — Итак, я сделала повторные замеры. Только на этот раз — в ультразвуковом диапазоне. И… в десяточку!

На мониторе появился настоящий фейерверк из звуков и сигналов. Целые каскады ниспадающих и восходящих мелодий, которые, если есть хоть немного фантазии, можно назвать пением. Представляю, что мокеле-мбембе, таким образом, общается со своими сородичами или ориентируется в непроглядной глубине озера. Я думаю, что этот зверь обладает сонаром — более развитым, чем у других животных.

— Сородичи? — удивленно пробормотал Сикспенс, который все это время молчаливо потягивал свою трубку.

— Ну, да. Во-первых, немыслимо, чтобы живое существо могло жить в полном одиночестве так долго. А во-вторых, вы же сами рассказывали мне о каком-то детеныше. Поэтому нам с вами лучше исходить из того, что там, внизу, живет целая колония.

Я немного отклонился назад. Элиши была абсолютно права.

Я неосознанно рассматривал девушку и вдруг я увидел ее в совершенно ином свете. Наверняка есть много людей, которые недооценивают ее из-за своеобразной мальчишеской манеры поведения и ярко выраженной женственности, как, например, я. Но это — несправедливо, потому что Элиши обладает здравым рассудком и острым умом.

— И что же вы сделали? — спросил я.

— Ну, а остальное очень просто — я провела несколько замеров, потом наложила их на схематический план озера и — вуаля…

— Получилась выкройка, — продолжил я. — Не обижайтесь, но для меня эта картинка выглядит так, словно по монитору пробежалась кучка муравьев с грязными лапками.

Элиши скрестила руки на груди:

— Да ладно вам. Неужели вы ничего здесь не узнаете? Это же план озера, — она провела пальцем по тоненькой контурной линии, — а это — наш лагерь. Где-то здесь лагерь солдат, а вот — стоянка Эмили Памбридж. А теперь посмотрите, насколько учащаются сигналы на этом месте.

Чем дольше я всматривался в картинку, тем отчетливее становились очертания. Наконец, я увидел то, о чем она говорила. Звуковые волны образовывали целую сеть. И логика их появления постепенно становилась все более понятной. Они все сходились в одной жирной точке, которая очень напоминала черную дыру, поглощающую всякий свет вокруг себя. Я почувствовал, как по моей спине побежала тонкая струйка пота, как только представил, что скажет Малони. Дрожа, я посмотрел на него.

— Вы же не хотите погрузиться под воду в этом месте, или как?

Он ухмыльнулся:

— Еще как! Завтра же утром. И вы будете нас сопровождать.

Я проснулся глубокой ночью от оглушительного шума тропического дождя. Посмотрел на потолок, спросил себя, когда же я, наконец, смогу провести всю ночь до утра, не просыпаясь. Несколько минут я беспокойно ворочался с бока на бок, но прерванный сон никак не хотел возвращаться. Мне не оставалось ничего иного, как встать. Я включил фонарик и посмотрел на часы. Без четверти три. До того, как Малони, Сикспенс и я должны отправиться в отчаянное путешествие, оставалось около пяти часов. Это предприятие содержало столько риска, что моя бессонница вполне объяснима. Поэтому я взял в руки обгоревший дневник сержанта Матубо и попытался расшифровать записи. Я занимался французским языком много лет назад, еще в школе, но, хотя и был успевающим учеником, с трудом вспоминал сейчас нужные слова. Иностранные языки — как инструменты, если не пользоваться ими время от времени, то они начинают потихоньку ржаветь.