Белый хрен в конопляном поле - Михаил Успенский

Терентий одним прыжком вскочил на сцену и сгреб актера с кастрюлей за ворот. Он уже приподнял гнусного паяца над помостом, как вдруг услышал какой-то сдавленный крик из королевской ложи.

Королевич бросил шута так, что доски задрожали. И застыл, пораженный.

Его брат Тихон находился уже не на сцене, а в королевской ложе, и кинжалом своим замахнулся на Пистона Девятого.

— Брат, не делай этого! — крикнул Терентий. А Тихон тем временем со своей скамьи с ужасом увидел, что брат его Терентий уже не на сцене, а в королевской ложе замахивается кинжалом на Пистона Девятого.

— Брат, не делай этого! — крикнул Тихон.

Оба вопля слились в один.

Актер-Тихон ударил сзади Терентия дубиной по голове. Терентий упал. Упал и Тихон в зале. Упал и тот, кто злоумышлял в ложе на короля Бонжурии. Одет покушавшийся был в такую же студенческую форму и так же наголо побрит.

Опомнившаяся стража скрутила нападавшего. В зал со всех сторон устремились солдаты. «Эльфийские шпионы, эльфийские шпионы!» — кричали тут и там. Ворвавшийся ветер погасил огонь в плошках.

Изора попробовала приподнять Тихона, но чьи-то руки выхватили его. Она услышала только голос:

— Немедля везите его высочество домой!

Другой голос возразил:

— Но ведь это же…

— Везите, я сказал!

— Граф, граф Пихто! — кричала принцесса. — Леона похитили!

Но граф Пихто не мог прийти ей на помощь — ему самому скрутили руки и потащили к выходу.

ГЛАВА 27,

Весть о том, что эльфийские агенты готовили переворот и пытались убить государя во время представления, мгновенно облетела вечерний Плезир. Одни говорили, что убийца переоделся студентом; другие утверждали, что он и не переодевался, а просто принимают в Академию кого попало, вот и дождались. Третьи утверждали, что злодей заворожил королевских телохранителей, вот они и сплоховали. Впрочем, утверждали это в основном друзья и родственники самих телохранителей.

Стражники схватили всех, кто был в зале. Дам, впрочем, с извинениями отпустили, зато студентов, дворян и подозрительных иностранцев сгребли немедленно. Мало того, арестовали и всю труппу театра «Примус», что грозило международными осложнениями.

Плезирский тюремный замок за большие размеры и обширные камеры назывался Вместилия; аресты пошли по городу и шли до тех пор, пока не были заполнены все казематы. С рыцарских времен характер у Пистона Девятого сильно изменился. «Берите всех — суд установит виновных!» — произнес бонжурский монарх ставшие историческими слова.

Только ведь и дело было более серьезным, чем полагали обыватели. Некоторые из студентов оказались вооружены, дрались необычайно умело и нанесли солдатне существенный урон. Да и никакие это были не студенты — взрослые мужики, не отвечавшие ни на один вопрос немедля начатого следствия.

Следствию пришлось туговато, поскольку покушавшегося по горячке сложили в общую кучу оглушенных и притоптанных, и теперь еще предстояло его найти.

А остальным, случайным и невиновным, предстояло сидеть неведомо как долго. … — Тихон! — негромко сказал граф Пихто. — Принц Тихон! Ваше высочество!

Тихон не отзывался.

— Пусть парень поспит, — раздался знакомый недавним зрителям голос. — Может, на допросах ему и вовсе не дадут спать… А он что, ваш знакомый, сэр… э-э?

— Граф Пихто, — сказал граф. — Скорее, земляк…

— Позвольте представиться — Бенджамен Баррахлоу, бывший боцман корабля ее величества «Вирджиния слим». Поверьте, ваша светлость, я-то знаю толк в тюремных порядках. Если уж это проклятое бонжурское правосудие вцепится в человека, то не выпустит из своих когтей. Нет, милорд, не выпустит. Тем более такое серьезное дело. Честно говоря, я бы тоже отдал этого парня с кинжалом под суд, но не за покушение на никчемную жизнь здешнего королишки, а за то, что он сорвал спектакль, и несчастные бонжурцы не смогли в полной мере насладиться гением великого Твистлэнса…

— Однако для простого боцмана вы большой театрал, — сказал граф Пихто.

— Я патриот, сэр! И для меня свято все стрижанское!

— Что же вы делаете вдали от родины? Сбились с курса?

— Вы шутник, ваша светлость. Каюсь, старушка «Вирджиния» не всегда ходила под королевским флагом — точнее, ходила только в первые годы. Проклятье, я опять ударился о потолок — факнутые лягушатники навряд ли принесут нам свечку. Сколько же нас в этой камере?

— Десятка два, пожалуй… В основном ребятня… Так вы, как я понял, любезный боцман, скрываетесь от стрижанского правосудия?

— От стрижанского в том числе. Хотя перед родиной я чист — мы грабили только неспанские суда.

— Но на королевском корабле, — уточнил граф.

— Не на плоту же было нам ходить! — сказал боцман. — Мы принесли Стрижании больше пользы, чем все адмиралтейство. Мы пустили на дно «Хулио Иглесиаса» — вы представляете?! Мы сожгли «Ла Марадону»! Мы разорили Пуэрто-Борхес и Пуэрто-Кортасар! Этому надутому индюку, адмиралу Бульбультону, и не снились такие победы! И за все хорошее старику Бену Баррахлоу вместо пенсии и тихого домика в деревне теперь полагается петля во дворе Факсфордской тюрьмы! Вот говорят: нет пророка в своем отечестве, а я вам больше скажу, милорд, — нет и героя в своем отечестве!

— Брюки драные, — посочувствовал граф Пихто.

— Золотые ваши слова, сэр! А здесь у меня в филиале банка Кувырканти есть небольшие сбережения… Совсем небольшие, но и ими готов я поделиться со здешним комендантом…

— Вряд ли получится, — вздохнул граф. — Если бы дело было уголовное…

— Вот в чем и беда. Теперь из нас начнут лепить эльфийских шпионов. Надписи на моей старой деревяшке сочтут эльфийскими рунами. Как будто хоть один нормальный человек видел живого эльфа! Я бывал и на Берегу Черной Кости, и в Чекуланде, и в Камерале. Нигде нет никаких эльфов! Вот говорят, моряки врут; согласен, милорд, есть маленько, а только даже самый брехливый юнга не станет вам заливать насчет эльфов, потому что знает, что сейчас же получит по голове бутылкой, хотя бы она — я разумею, конечно, бутылку, сэр, — была еще полнешенька. Эльфы остались только в комедиях мистера Твистлэнса — и больше нигде…

— В свое время я знал девушку, выдававшую себя за эльфийскую принцессу, — сказал граф Пихто.

— Выдававшую-то и я видел, — сказал боцман. — Даже на руках носил. Вот сказать, чтоб знаком был, не скажу. И даже вспоминать страшновато. Страшней любого абордажа. Страшней петли в тюремном дворе. Как увижу перед собой эту голову… К таким делам даже случайно прикасаться не стоит. Я когда услышал от здешних моряков, что Чизбургская крепость воздвиглась на прежнем месте… Короче, я с великим трудом взял власть над своим телом, милорд.

— А при чем тут Чизбург? Я стоял на его дымящихся развалинах со своими товарищами, мы пили скверное тамошнее вино за здравие уцелевших и за упокой павших…

— Так вы солдат, милорд, а не придворный шаркун? Это хорошо, умелый солдат да старый моряк — это уже сила. Мы непременно что-нибудь придумаем… Так вот, когда вы пили действительно скверное вино на дымящихся развалинах, далеко-далеко, на самом горизонте, виднелись паруса. Это старушка «Вирджиния слим» спешила убраться от проклятого города. А на ее борту находился ваш покорный слуга. Правда, капитану Сдохли пришлось пожалеть, что он взял меня в команду. Нет, мы его посадили в шлюпку с припасами — все честь по чести. За потерю корабля королева хотела было его повесить, но сжалилась. Теперь его, я слышал, законопатили послом в какую-то дыру на востоке.

— Я даже знаком с данным джентльменом, поскольку проживаю в этой самой восточной дыре, — сказал граф Пихто. — Действительно, свинья редкостная. Даже для стрижанца.

— Простите, сэр. Простите, ваша светлость. Я не хотел оскорбить ни вас, ни ваше отечество. Вы уели меня, милорд, вы поставили старика Баррахлоу на место. Теперь я вижу, что вы настоящий командир.

— В таком случае, боцман, продолжайте ваш рассказ о Чизбурге и его ужасах. И не отвлекайтесь ни на что иное.

— Слушаюсь, сэр. Так вот, началось все это с того, что я списался в Чизбургской бухте с «Партагаса». Мы привезли в Чизбург уголь и еще какую-то дрянь. Возить по морю уголь — представьте себе! Паруса стали серыми от угольной пыли, а парусам, милорд, должно быть белыми… Ну, в особых случаях — черными. Словом, надоели они мне. Кормежка — дрянь, жалованье — гроши… Думаю, посижу-ка я здесь и подожду порядочного корабля. Крепость неприступна, море чистое — бонжурского флота и близко не видно, боялись они нас, да и сейчас побаиваются.

Сижу. Жду. На горизонте ни паруса. Деньги кончаются, осаде и конца нет. Потом этот знаменитый приступ был, когда все гремело… Врать не стану, не видел, проспал в одном веселом доме. Чизбургцы празднуют победу, там поднесут стаканчик, там кружечку… Но это же не дело! Надо найти хоть какой-нибудь заработок! А в Чизбурге с этим туго. Там тогда этот колдун был главным, Примордиаль пресловутый. Он много чего придумал, чтобы людям труд облегчить, оттого и безработица там была. Облегчил, называется… Поверите ли, милорд, я даже отхожие места соглашался чистить — не надо, говорят, они у нас сами водой омываются. Комендант этот еще отвратительный, Кренотен, ко мне присматриваться начал — не стрижанский ли я шпион. Всюду одно и то же.