Море играет со смертью - Астафьева Влада

Так что притяжение возникло позже, когда Полина по-настоящему узнала этого человека. Не лицо с экрана, не мужественного героя из фильмов, слепленного чужими мыслями, а человека за маской. Сложного человека, глубокого и далеко не невинного. Ей хотелось большего, однако ничего хорошего такое желание не сулило.

К счастью, решение не нужно было принимать прямо сейчас – ни запрещать себе, ни позволять больше. Момент в залитом солнцем лесу закончился, им обоим следовало вернуться к привычной жизни. С Полиной хотели поговорить люди, нуждавшиеся в помощи. Майорова разыскивал на территории отеля разгневанный режиссер, который все никак не мог понять, почему должен носиться за одним-единственным артистом, как пастушья собака за потерявшейся овцой. Майоров, впрочем, был не в настроении и парой тихих фраз, которые Полина не расслышала, заставил режиссера втянуть весь гнев обратно и тщательно закусить, чтобы больше не вырывалось.

Они разошлись на много часов, и Полина освободилась первой. Возвращаться к мыслям о Марате не хотелось, и она направилась в бар. В этом изначально не было никакого тайного умысла, и лишь сидя за барной стойкой, девушка вспомнила, как Майоров рассказывал ей о турке, который работал в первом корпусе и знал о том здании очень много.

Это вроде как потеряло значение. Даже Майоров с его энтузиазмом признавал, что все закончилось, дальше лезть не надо. Они ошиблись, запутались в иллюзиях, захотели помочь там, где это невозможно. Но они вовремя остановились, одумались, их импровизированное расследование завершилось… В этом свете ей полагалось просто допить коктейль и идти к себе.

А она решила испытать судьбу. Непрофессионально, но жизнь иногда упрощает выбор – как подбрасывание монетки. Полина не могла быть уверена, что это тот самый турок, их тут работало несколько. Она решила проверить и завязать разговор, если это действительно окажется нужный ей бармен.

– Простите… вы Айдин?

Молодой мужчина подошел ближе, белоснежно улыбнулся ей.

– Айдин, – кивнул он. – Как прекрасна дама, знающая мое имя!

Он неплохо говорил по-русски – с сильным акцентом, но вполне бегло. Он сейчас действовал по привычной схеме: к нему подошла одинокая молодая женщина, заказала коктейль, обратилась сама… Конечно, ей нужно мужское внимание. Что же еще? Ни за чем другим к бармену не являлись.

Но Полина продолжала смотреть на него без улыбки, прекрасно зная, насколько тяжелый у нее сейчас взгляд. Айдин быстро посерьезнел, и вот тогда она снова заговорила:

– Мне сказали, что вы работали в обрушившемся отеле. Это правда?

– Простите, я… Плохо по-русски…

– Не надо, – поморщилась Полина. – Только время зря потратим. Это не официальная беседа, она останется между нами. Но если она вообще не состоится, я сама придумаю, что вы мне рассказали, и доложу об этом вашему начальству.

Судя по выражению лица, Айдин понял каждое русское слово, произнесенное ею. Эти слова ему не понравились, но он не рискнул отказаться. Не был он настолько тонким знатоком психологии, чтобы отличить блеф от реальной угрозы.

– Что нужно?

– Правда, что тот корпус находился в плохом состоянии?

– Корпус как корпус. Обычный.

– Тогда почему туда заселяли меньше туристов, чем в других зданиях?

– Не знаю, – пожал плечами бармен. – Не я селил.

– Вы не общались с администраторами? Верится с трудом.

– Они тоже не знали. Был приказ, сколько можно селить и куда. Были в компьютере номера, каждый раз новые. Но использовались все номера, просто не в одно время. В июне селили в одни, в августе другие. Не было плохих номеров.

Что ж, предсказуемо. Если бы отель очевидно разваливался, расследование давно началось бы – и завершилось логично. Но ведь сын Федора Михайловича заметил лишь отсутствие туристов, к номеру у него претензий не возникло.

– Там был ремонт? – поинтересовалась Полина. – Не капитальный десять лет назад, а отдельно от других корпусов.

– Большого не было.

– А небольшой?

– Был, – неохотно признал Айдин.

– Когда?

– Да всегда! Всегда ходили, трещинки мазали. Трещин быть не должно. Только появлялась, тут же мазали краской сверху. Все было хорошо.

Бармен и правда считал, что это хорошо, показатель ответственного подхода со стороны администрации. Однако Полина уловила в его словах совсем другой смысл.

– Как часто появлялись эти трещины? Раз в день? Раз в неделю?

– Не знаю… Зачем мне знать? Но они всех раздражали.

– На чем они появлялись, только на стенах? – допытывалась Полина.

– На всем. На стенах. На потолке. Иногда на полу. На всех этажах. Ну и что с того?

Он как будто не замечал, что в корпусе, в котором они находились, никаких трещин нет. Может, и правда не замечал, у бармена совсем другие заботы.

– Кто занимался ремонтом?

– Были люди… Умерли там. У каждого здания свои, и те умерли.

– Как они объясняли эти трещины? Они замазывали их часто, наверняка злились… Что они говорили по этому поводу?

Айдин уже смотрел на девушку с нескрываемой неприязнью. Необходимость вот так отчитываться перед женщиной его злила. Но сделать он ничего не мог, а Полине его неприязнь была даже на руку. Он станет отвечать быстро, не думая, лишь бы раздражающая собеседница поскорее ушла.

– Ничего не говорили. Что-то про Уура, он был виноват… Так не все думали, просто кто-то из старших наших, которые тут давно были…

– Как давно?

– Еще с «Акгюль», – пояснил бармен. – Работали там, нанялись тут. Они из поселка, так удобней, вариантов немного. Другие, кто на ремонте был, вообще не знали, что происходит. А кто работал в «Акгюль», те считали, что виноват Уур.

– Это еще кто такой?

Полина попыталась вспомнить, слышала ли она когда-либо это имя, но имени в памяти не нашла. Да и Айдин в который раз неопределенно пожал плечами:

– Не знаю такого. В поселке его нет. Может, прежний мастер какой. Может, еще кто. Зачем это вообще знать? Все умерли – и все закончилось.

Борис собственным глазам не верил: они снова сошлись. В таком месте, с учетом всех факторов… Полина теперь знала, что представляет собой этот клоун, и все равно улыбалась ему.

Раньше она такой не была. Хотелось подойти и сказать ей об этом, однако Борис слишком хорошо понимал, как нелепо выглядит такой поступок. Почти двухметровый, похожий на викинга спасатель толкнет речь, достойную бабки у подъезда. Про наркомана и проститутку. И не важно, какие слова он подберет, звучать будет все равно так.

Ему следовало вообще отстраниться, и он пытался – работал весь день без перерывов. Но работа не спасала, она теперь стала монотонной, занимала тело, оставляя разум в стороне. И разум не скучал, он рылся на полках памяти, подкидывая все новые и новые образы.

Полина, моложе, чем сейчас, чуть полнее, с широкой улыбкой и искрящимися глазами. Лето, поле подсолнухов. Небо светло-голубое, но темнеет – к сентябрю, к осени. Жужжат ленивые толстые шмели, суетятся пчелы. Цветы выше, чем она, Полина задирает голову, чтобы увидеть их. Пахнет медом. «Сфоткать тебя?» – «Нет, не надо, я буду смотреть, я хочу запомнить!» – «Кто в эпоху фотоаппаратов полагается на память?» – «Ты запомнишь это, вот увидишь!» Он тогда не поверил…

Синее море, на двоих, холодное, и они гуляют по пляжу в куртках. Полина что-то увлеченно рассказывает. Проглядывает солнце, и она вдруг скидывает куртку и ботинки, уходит в воду – в платье. Манит его за собой, и он, зная, что это глупо, все равно идет следом… Тоня бы сказала, что они простудятся. Но они в тот день не простудились, им было даже жарко… Они спугнули с пляжа пожилых туристов из Германии.

Маленькая квартирка, тесная, чужая. Но принадлежащая только им. Полина перебинтовывает ему руку и что-то рассказывает, хмурясь. Это был тяжелый день. Им не хочется страсти, они вдвоем сидят на подоконнике до рассвета и ни о чем не говорят.

Никто никогда не сможет любить тебя так, как я…