Ураган «Homo Sapiens» - Николай Балаев

— Какой задумчивый вид, — Лелька показала пальцем в солнце.

— Задумаешься, — улыбнулся Михаил. — Прорва работы. Растопи теперь это мерзлое царство.

Через полчаса солнце скрылось. Следом, как опадающие после танца руки, угасли лучи. Снег потускнел и постепенно начал пропитываться синевой.

Недалеко от выхода на лед трасса нырнула со склона сопки в долину Ольховой и потянулась по высокой террасе. Внизу лежала укрытая снегом река, и русло ее можно было определить только по сплошным зарослям ольхи на берегах, местами достигавшим четырехметровой высоты. Уникальная долина. Лежит рядом с морем, с его вечными ледяными туманами. Пурги вокруг бесятся. А сюда по неизвестным пока причинам, ни туманы ни ветры не попадают. Поэтому и вымахал ольховник. Деревья стояли недвижно, каждая веточка облеплена мохнатым слоем инея. Михаил включил фары, и в дальнем рассеянном свете иней засветился мириадами цветных блесток.

— Прямо как на елке! — восхитилась Лелька. — Новый год!

Трасса через широкий прогал выползла на противоположный берег. Прогал естественный. Михаил одобрительно кивнул, выгнал машину повыше и выключил мотор. Отсюда открылся вид на ледяные просторы океана. У горизонта бродили мглистые тени сумерек, слабо высвечивали огни. Во все стороны уходила гладкая равнина океанского льда. Только местами на ней торчали группки торосов. Михаил раскрыл дверцу, выпрыгнул на снег. Лед толстый, подвижек не было, значит, отдушин будет мало, нерпа уйдет далеко от берега. Белый медведь потянется за ней, следом песец.

— Тишина какая, — сказала рядом Лелька. Она набрала воздуха побольше и медленно выдохнула его. Раздался тихий шорох.

— Это и есть «звездный шепот»?

— Да.

— А что там за огни?

— Дорожники дочищают трассу на «Олений».

— А почему такое название?

— Там большой горный кряж и живут дикие олени. Много, — Михаил усмехнулся про себя: она еще в возрасте «почемучки».

Лелька перелезла снеговой барьер и, утопая в пушистом покрывале, пошла в ольховый лес. Закачались ветви, посыпался иней.

— Ой, а тут следы-ы, — таинственно протянула она. — Идите скорее сюда!

— Зайчишки, — глянув, сказал Михаил. — Веточки вот погрызли.

— А это? — она показала на узенькую, уходящую из ольховника в тундру канавку.

— Куропатка лакомилась почками: видишь, нашелушила. А потом побежала, да снег пушистый, проваливаться стала и помогла себе крыльями. Кто-то ее испугал.

— Наверное, вот этот «кто-то». Какие больше следы! Смотрите, прямо когти отпечатались, да? — Лелька заговорила шепотом.

— У-у, тут рыскал страшный зверь — росомаха! — в тон ей, таинственно ответил Михаил: — Герой легенд и сказок.

— Она правда страшная?

— Нисколечко, — Михаил засмеялся. — Необычная на вид — да. Эдакий медвежонок в пестрой юбочке, с боку на бок переваливается, носом в каждую кочку тычет. Любопытная Варвара. Но хитрая и умная. А реакция у нее — молниеносная.

— Я читала — росомаха вредная. Ее сразу убивать надо. Гадкое слово — убивать.

— Бумага терпит, а убийц, даже обученных на гуманитарных факультетах, еще хватает, — сказал Михаил. — В мои школьные годы в учебниках географии, например, писали, что саксаул, растущий в пустынях, — отличное топливо. Одна утилитарная характеристика. Так и закрепилось в памяти: саксаул — дрова. А позже увидел его цветущим — влюбился. Очень красивое дерево. Так и росомаха. Лет шесть назад в Правилах охоты нашей области было записано: «подлежат уничтожению в любое время года, а логово — разорению: волк, росомаха, крыса амбарная…» Вот такая была кампания, пока четыре года назад правила не изменили. Осознаем понемногу…

— Я люблю лес, и особенно полевые цветы, — сказала Лелька.

«Не надо, Гена, не рви их», — призрачным воспоминанием приплыл молящий голос. Это из болезни, из зыбких видений. Теперь разберись, что там правда, а что привиделось?

— Вот и иди учиться в лесной институт, — сказал он.

— Не хочу. Там деревья пилят.

— Ну, не на всех же факультетах пилят деревья.

— Все равно. Я хочу в университет… на ботанику…

В словах ее прозвучало столько трепета и надежды, что Михаил сразу понял: ему первому она открыла свою великую тайну. И он не стал ничего говорить, боясь стандартными похвалами «молодец», «отлично», «прекрасная специальность» — принизить волшебный процесс открытия в себе призвания. Лелька поняла это, бросила благодарный взгляд и больше к этой теме не вернулась.

В ночной мгле постепенно высветилась вереница пологих сопок, замыкавших прибрежную равнину. На боку одной вспыхнуло апельсиновое зарево, и из-за нее высунула кончик рога луна, плеснула на снег жидким серебром.

— А что там, за холмами?

— За холмами? О, там огромная страна с горами и долинами, с реками и озерами. Там сейчас спит в берлоге медведь Кэйнын, охотится лис Ятъел, следит за порядком сова Тэкыл, дремлет подо льдом Настоящая рыба, Лыгиннээн, голец. Там пасутся стада оленей, работают буровые бригады и прииски…

— Там среди осоки бродит цапля сизая Шух-шух-га… — напевно произнесла Лелька. Улыбнулась, опустила ресницы и продолжила: — Вы как Бунин. То есть, я хотела сказать, что вы видите мир, как он. Это, наверное, самый прекрасный дар природы…

Она отвернулась и опять стала смотреть на серебряные холмы, а потом показала пальцем на один из них: — Там огонек, видите?

— Как же это я забыл! Там живет охотник. В гости хочешь?

— Хочу! — не раздумывая сказала Лелька.

Они пересекли тундру по снежной целине прямо на огонек. Минут через двадцать обрисовалось темное пятно. Подъехали ближе, и пятно оказалось крохотной избушкой, сложенной из плавниковых бревен. Возникли две тени. Высокая ссутуленная — человека, низкая — собаки.

— Гости, стало быть, к нам, Братка, — сказал старый охотник Петр Степаныч, и в морщинистом, черном от морозов и ветра лице Михаил увидел радость. Тонкие пальцы стальными пружинами стиснули руку Михаила: — Как вовремя пожаловали-то!

Крупная черная лайка с белой грудью и в белых носках понюхала валенки Лельки и дружелюбно замотала хвостом: «Женщина? Добро пожаловать, женщина, вижу — ты добрая!»

— Братка, — сказал Михаил. — Здравствуй, пес.

Братка упер лапы ему в грудь и лизнул в щеку. Потом повернулся к избушке и гавкнул в сторону крыши. Там метнулась серебряная молния и застыла на коньке.

— Приятеля знакомит, — усмехнулся Петр Степанович.

На крыше сидел горностай, лучи невыключенных фар отражались в глазах алыми лучиками.

Братка отбежал к двери и повернул голову. Приглашал в дом. Петр Степанович, колхозный охотник-промысловик, жил в этой избушке лет пятнадцать. На центральной усадьбе или в Пээке появлялся редко, в основном летом. Короткие вылазки эти им считались за отпуск.

Внутренняя планировка избушки была типична для подобного северного жилья: справа и слева от двери нары, у самой двери печь из железной бочки. Между нарами, под крохотным, в наплывах льда окошком — стол.

Одним только жилье Петра Степановича отличалось от северных стандартов…

Лелька вошла, ахнула и зажмурилась. Стены избушки лучились, мерцали и горели калейдоскопом красок, которые в состоянии создать только природа. Желтый свет настольной керосиновой лампы трансформировался у стен и заполнял комнату лучами всех цветов и оттенков.

— Что это? — растерянно спросила она.

— А я и не предупредил, — сказал Михаил, — Открой глаза и смотри, это наша земля.

По полкам у стен были расставлены кристаллы пирита, образцы черного вольфрамита, куски обычного жильного кварца, штуфы галенита, турмалины, яркие куски сульфидных руд, друзы хрусталя. О хобби старого охотника знали все его друзья. Знали, что нет лучшего подарка для Петра Степановича, чем какой-нибудь новый камень. Основную массу собрал он сам на своем охотничьем участке и в летних отпускных маршрутах.

Лелька подошла к стене и робко взяла крупный кристалл пирита со штриховкой на гранях. Кристалл лил желтый блеск.

— Золото, да? — шепотом спросила она.

— Нет, — тоже шепнул Михаил. — Это серный колчедан: железо с серой. А у тебя, конечно, начинается золотая лихорадка? Смотри, это страшная болезнь… Да тут вроде праздник?

Он взял Лельку за плечи и повернул к столу. Стол был накрыт на две персоны. По бокам чистые тарелки, между ними в эмалированных мисках вареная оленина, жареная рыба, соленые огурцы и помидоры, капуста в брызгах масла и бутылка спирта. Стакан стоял только у одной тарелки. На желтом деревянном подносе посреди стола в потеках прозрачного жира солидно возлежал вяленый голец килограмма в четыре весом.