Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

любовь. Именно такие молодые красавцы становились его самыми близкими друзьями.

Алексей Аркадьевич Столыпин, «Монго», его двоюродный дядюшка, который, однако, был на два года младше Мишеля, был его соучеником в Школе подпрапорщиков (выпущен курсом позже). Это были нераз лучные друзья. Верный спутник во всех проказах, герой поэмы «Монго», он был и секундантом на дуэли. Прозвище «Монго» он получил по имени своей собаки.

Монго — повеса и корнет, Актрис коварных обожатель, Был молод сердцем и душой, Беспечно ласкам женским верил И на аршин предлинный свой Людскую честь и совесть мерил. (Из поэмы «Монго»)

О нем Висковатов пишет: «Столыпин был красавец. Красота его вошла в поговорку. Все дамы высшего света были в него влюблены» (ГиК 1998: 192). М. Н. Лонгинов вспоминает о Столыпине: «Он был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна, и, наконец, в одеянии современного льва, которым был вполне, но в самом лучшем значении этого слова. Изумительная по красоте внешняя оболочка была достойна его души и сердца» (ГиК 1998: 271).

А. А. Столыпин (Монго).

Акварель В. Гау

Н. С. Мартынов.

Рисунок Г. Гагарина

Другим многолетним приятелем поэта был Николай Мартынов. Это был товарищ Лермонтова по Юнкерской школе и сосед по пензенским имениям. Лермонтов бывал у них дома и приударял за сестрой Мартынова Натальей. Есть посвященные ей стихи. А. Пирожков писал: «В молодости Мартынов был очень красив: он был высокого роста, прекрасно сложен. Волосы на голове, темно-русые, всегда носил он коротко остриженными; большие усы, спускавшиеся по углам рта, придавали физиономии внушительный вид» (ГиК 1998: 178). Висковатов: «Он был фатоват и, сознавая свою красоту, высокий рост и прекрасное сложение, любил щеголять перед нежным полом и производить эффект своим появлением» (ГиК 1998: 281).

Можно предположить, что отношение Лермонтова к Мартынову было двойственным. С одной стороны, его тянуло к этому высокому красавцу, да и старому приятелю, однокашнику. По воспоминаниям П. И. Майденко, приехав в Пятигорск, он, «потирая руки от удовольствия, сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь. Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним» (ГиК 1998: 281). С другой стороны, его грызла тайная зависть к этому фату, которому успехи у женщин давались так легко и которому незаслуженно досталось такое красивое тело. Отсюда и постоянные издевки.

7. Юнкерские утехи

Немудрено, что, оказавшись в юнкерской среде, в закрытом мужском обществе, он с легкостью и готовностью воспринял то отношение к однополым мужским сексуальным утехам, более того — к однополой любви, любви-дружбе, которое господствовало в военно-учебных заведениях во всем мире, также и в Николаевской России. Известны свидетельства распространенности этих нравов в Пажеском корпусе, в Училище правоведения и т. д. Здесь не нужно было соревноваться за внимание прекрасных дам, в каковой конкуренции он имел изначально плохие шансы и должен был вести упорную борьбу, прибегая к остроумию и богатству. Здесь легко было сблизиться, завязать дружбу можно было благодаря другим качествам — смелости, уму, ухарству, лидерству, — а дружба незаметно могла перейти в более интимные отношения. А уж в них ему могли отдаться именно те молодые красавцы, которым он втайне мучительно завидовал и которым симпатизировал. Ради успеха у которых писал все эти фривольные поэмы. Товарищи-кавалергарды и гусары влекли его помыслы тем, что воплощали в себе тот образ, который был его тайным идеалом.

В этом контексте его юнкерские стихи с гомосексуальными мотивами действительно выглядят не просто похабщиной, не случайными эскападами среди прочих.

Лермонтовская «Ода к нужнику» (Лермонтов 1931 в) была написана для веселого чтения друзьям, она известна по копии в школьной тетради, и в ней полно легко узнаваемых юнкерами деталей:

Но вот над школою ложится мрак ночной, Клерон уж совершил дозор обычный свой, Давно у фортепъян не распевает Феля, Последняя свеча на койке Белавеля Угасла… и луна кидает медный свет На койки белые и лаковый паркет.

Ода без всякой издевки описывает гомосексуальные утехи юнкеров в нужнике училищного общежития:

Вдруг шорох! слабый звук! и легкие две тени Скользят по каморе к твоей знакомой сени. Взошли… И в тишине раздался поцелуй, Краснея, поднялся, как тигр голодный, х… Хватают за него нескромною рукою, Прижав уста к устам, и слышно: «будь со мною, Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней, Я таю, я горю…» И пламенных речей Не перечесть. Но вот, подняв подол рубашки, Один из них открыл две бархатные ляжки! И в восхищеньи х…, как страстный сибарит, Над пухлой ж…ю надулся и дрожит. Уж сблизились они… Еще лишь миг единой… Но занавес пора задвинуть над картиной…

Подробности гомосексуального свидания (хватание нескромною рукою и т. п.) изложены здесь со знанием дела и, можно сказать, со смаком, с упоением. Несведущий гетеросексуальный юноша обычно представляет это не так — больше уподобляя всё