Опороченная (Карнавал соблазнов) - Сандра Хилл

Смятение не покидало ее несколько часов, пока она наконец не впала в беспокойный сон.

Эйрик уже встал и ушел, когда Идит проснулась па следующее утро. «Слава Богу!» Она вспомнила, что он намеревался со свитой съездить в дальние владения, чтобы проверить донесения о незнакомцах на конях, вытоптавших новое поле пшеницы. Идит содрогнулась, понимая, что за этой последней неприятностью, обрушившейся на Равеншир, стоит, несомненно, Стивен.

Демонический граф из Грейвли играл с ними — играл в зловещую игру, чтобы довести их нервы до предела, когда наступит срок для решительного удара. Каким он будет, догадаться она не могла, но дала себе клятву, что защитит своего сына Джона.

Идит также исполнилась решимости раскрыться перед Эйриком, как бы он ни сбивал ее с толку. Она должна признаться в своем жалком маскараде, пока дело не зашло слишком далеко. Тем более что он так настойчиво подчеркнул в их вчерашнем разговоре значение честности. О Господи!

Поздним утром она сидела за кухонным столом, помогая Берте и Бритте лущить ранний горох. Ей хотелось поскорей освободить и очистить большой стол для дюжины медовых сот, которые она достала из ульев. А потом разложить их для продажи на рынке в маленькие глиняные горшочки, сделанные по ее заказу. На столе уже лежала ткань для очистки, и стоял котелок с горячей водой.

— Я слышала, наш лорд Ворон дразнил тебя вчера за ужином, — заметила Бритта, чтобы завязать разговор. — Мужчины бывают иногда такими грубыми!

Идит положила в рот несколько сладких горошин и захрустела ими, вопросительно подняв брови.

— Ну, про то, какого цвета у тебя соски и вообще.

Идит поперхнулась, и горошина попала не в то горло. Она кашляла и кашляла, пока Берта не принесла ей чашку воды.

— Откуда ты про это слышала? — спросила наконец Идит у бесхитростной и прямодушной девицы. Невероятно, неужели их интимный разговор обсуждается теперь по всему замку? Хотя чего можно ждать от слуг?

— Да Вилфрид… я хочу сказать, мистер Вилфрид… иногда рассказывает мне о том о сем.

«Могу поклясться, что так оно и есть. Негодяй!»

— Не смущайтесь, миледи. Все мужчины таковы, особенно когда пьяные или когда сильно… хм… сильно похотливые. — Она мило вспыхнула при последних словах.

«О Господи Боже! Как это я согласилась на такой разговор?»

— Да, сиськи их всегда интересуют, — глубокомысленно подтвердила Берта. — Мужчины любят, когда они большие да еще когда трясутся.

— Трясутся? — одновременно спросили Идит и Бритта, удивленно повернувшись к ней.

Берта развернула плечи и с гордостью выставила вперед массивную грудь. Затем подложила толстые руки под два вымени, приподняла повыше и комично потрясла ими:

— Глядите. Мои трясутся. Вот почему у мужиков вываливаются языки, когда я прохожу мимо них.

Рот у Идит удивленно раскрылся при мысли о том, что кто-то из мужчин может заинтересоваться гигантскими прелестями Берты, однако, если подумать, непристойная повариха и вправду не скучала в постели в одиночестве. Глаза у Бритты расширились от вспыхнувшего интереса, а затем они обе направили взгляд на собственную грудь. Увы, если сочные груди Бритты могли трястись, когда она шла, преувеличенно покачивая телом, то маленькие груди Идит не способны ни на малейшую тряску, пусть бы даже она передвигалась прыжками.

С одной стороны, рассудок Идит говорил ей, что Берта просто невежественная старая карга, которая ничего не понимает ни в жизни, ни в мужчинах, но другая часть рассудка робко нашептывала, что, может, как раз поэтому Эйрик не завершил вчера их брак. Видно, нашел ее недостаточно женственной.

Она взглянула на Бритту, которая все еще изучала свою грудь. Затем их глаза встретились со внезапным пониманием, и они захихикали, как маленькие дети.

«Трясущиеся груди! Что будет дальше?»

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Идит направила всех слуг в замке помогать в заготовке меда. Сбор с весенних цветов всегда давал самый обильный и качественный мед, однако добывать его было тяжело и хлопотно.

Наслаждаясь этой работой, которую она любила больше всех остальных обязанностей хозяйки замка, Идит заставляла каждого, кто входил на кухню, мыть руки крепким мылом и надевать чистую рубаху. Она также проверила чистоту всех медовых сот и удалила вес частицы грязи или насекомых с педантичной тщательностью.

Некоторые соты она разрезала на части и положила в специальные глиняные горшочки для тех покупателей, которые предпочитали мед в сотах. Но в основном Идит сохраняла восковые соты для собственных нужд и продавала чистый мед.

Идит сама выполняла работу, требующую особой сноровки. Критическим взглядом она прежде всего оценивала цвет меда и соответствующим образом сортировала.

— Какая разница? Мед как мед, — посетовала Берта, желавшая, чтобы все помощники как можно скорей убрались из ее владений. Теперь, когда Идит насильно ввела везде правила чистоты, Берта особенно гордилась своей сверкающей кухней.

— Разница тут большая, Берта. Видишь тот ярко-желтый мед? Он одуванчиковый. Беловато-желтый дает клевер. Цветы фруктовых деревьев, к примеру, вишневых, дают мед светлый, золотисто-желтый. Я подпишу горшочки, чтобы люди знали, какой мед у меня покупают.

— Сдается мне, что некоторые люди слишком привередливы, — пробурчала Берта.

Идит только улыбнулась, срезая верх сот острым, подогретым на огне ножом. Эта операция должна выполняться быстро и точно, чтобы избежать потерь драгоценного меда и не устраивать липких луж на рабочей площади.

Она тут же вручала соты Бритте, которая помещала их в куски редины, висевшие над огромными глиняными мисками поблизости от жара очага, чтобы сладкий нектар просачивался и стекал в них, оставляя только восковые соты. Потом Берта заваривала кипятком вытекшие соты в массивном горшке. И тогда их опять вывешивали у огня в чистой ткани над другой миской. Этот вторичный мед был более низкого качества и никогда не отправлялся на продажу на рынок в Йорк, однако годился для кухонных нужд.

Идит помещала срезанный верх и куски сот в теплую воду, чтобы они как следует очистились и их можно было высушивать. После этого соты будут храниться до осени, когда она приступит к изготовлению своих восковых свечей.

Наконец ткань разрезали на полосы и отдали Джону, Ларисе и Годрику, чтобы те высасывали их, как особое лакомство, а затем прогнали ребятню во двор. Дети, которых всегда сопровождала по крайней мере пара стражей, все утро проторчали на кухне, томясь желанием помочь, но чаще всего вызывали недовольство.

— Можно мы поиграем с Принцем в саду? — спросил Джон уже у порога.