Цикады - Анастасия Всеволодовна Володина

Антон заметил, как ее тонкие пальцы вцепились в приборную панель — как у кошки, что пытается выпустить когти. Он хотел спросить, сколько же ей лет, но не мог, потому что знал, что выдаст себя, что обнаружит этот страх кого-то маленького перед кем-то большим, пусть он и был на две головы ее выше и на двадцать килограммов тяжелее — но разве помогало ему это с отцом, и вот сейчас, только что, по пути в гостиницу, где она собирается с ним трахаться, она почти в лицо заявляет ему: ты ребенок, ты просто еще один ребенок. Поэтому он сказал другое:

— Хорошо поешь. Училась?

— MTV много смотрела.

— А он еще работает?

Она покачала головой:

— Кажется, тоже ушел. Я уже не слежу.

— А я вообще телевизор не смотрел.

— А когда я росла, кроме телевизора, и смотреть было нечего. Он меня и воспитывал. Наверное, поэтому мы такие разные.

На въезде на парковку поднялся шлагбаум. Мужчина в ливрее открыл дверь. Елена фыркнула:

— Нас точно отсюда не выгонят?

— Точно.

Он даже не понял, в какой момент это произошло.

На заселении Елена вела себя обычно: разглядывала интерьеры, шутила с девушкой на ресепшене, даже сняла очки, протягивая паспорт. У лифта стояла будка моментальной печати, и он смог затащить ее внутрь и сфотографироваться — на память, на день рождения, как он повторял. Он чувствовал себя почти отцом, почти хозяином жизни, который привел Билана с Другим в тир.

И вот они поднялись в зеркальном лифте с музыкой (нормальной музыкой, не такой, как у Алины в доме), вошли в номер, она обернулась, сняла очки, глянула на него — и от одного взгляда его приморозило.

Она медленно прошлась по номеру, чему-то усмехаясь. Ощупала тяжелые бархатные шторы, оценила вид на реку за окном, проверила мини-бар, заглянула в ванную и уселась на кровать, противно протянув:

— Ништя-я-як.

— Нравится? — спросил, уже чуя подвох.

— Ты так старался, Антоша, — она снова глянула ему в глаза с вызовом, словно проверяя, как сработает имя. Он скривился, и она кивнула: один — ноль. Он снова почувствовал себя у нее на приеме, где что ни слово, то ловушка.

Стянула толстовку, под которой оказалась выцветшая розоватая майка в катышках и такое худое тело, что ключицы едва не прорывают кожу — под правой виднелся синяк, и Антон слишком хорошо помнил, как он появился.

— Не хочешь выпить?

— Хочу, — она подошла к мини-бару, вытащила бутылку пива и отхлебнула громко. Если б могла, она бы еще и рыгнула наверняка. Антон покачал головой.

— Я бы шампанское заказал.

— «Вдову»? Или «Кристалл»? — поморщилась и отставила бутылку.

— Например.

Она снова засмеялась:

— Как же ты хочешь сделать все красиво.

— А что? Это проблема? — вырвалось у него внезапно обиженно.

— Иди-ка сюда.

Подманила его ближе. Он подошел, сел на стул и положил руки ей на талию. Елена отставила банку пива, наклонилась и дыхнула ему в лицо.

— Антоша-Антоша. Я школьный психолог, который трахается со своим подопечным. Здесь ничего красивого быть не может.

— Мне ведь уже есть восемнадцать, — он попытался запустить руку под майку, но Елена сделала шаг назад.

— И что? Как же люди верят цифрам. Как будто все мы Золушки. Куранты бьют: раз — в восемнадцать дети превращаются во взрослых, два — в тридцать в зрелых, три — в пятьдесят в мудрых… Но так это не работает.

— Тебе что, тридцать? — он не мог не спросить.

— А что? Это проблема? — она передразнила. Подалась ближе и положила ледяную руку ему на шею, так что он поморщился.

— Я ведь ничего о тебе не знаю. Даже сколько тебе лет.

— А зачем тебе что-то обо мне знать?

— Ну мы ведь…

— Что? Встречаемся? Нет, тебе есть с кем встречаться.

Он перехватил ее руку, вцепившуюся в шею, и прижал к губам:

— Так ты поэтому злишься? Ревнуешь?

Елена засмеялась:

— Ну конечно! Конечно же, мне есть дело до того, кого ты зажимаешь после уроков. С кем вы делаете домашку и смотрите вместе тиктоки! Конечно, ваше мнение очень важно для нас!

— Ты можешь со мной просто поговорить?

— Ты хочешь поговорить об этом? — передразнила.

— Перестань! — он схватил ее за запястья, увидел, как натянулась кожа, и тотчас отпустил. — Если я тебе так не нравлюсь, зачем тогда это все? Зачем поехала?

Она сделала шаг назад и стянула майку с бра, оставшись в одних брюках, завязанных ремнем.

— Ты такой милый, трогательный, заботливый. Хороший мальчик. Так и хочется сделать тебе какую-нибудь гадость, — она шептала, уже прижимаясь, но он не поддался.

— Не надо так со мной. Я тебе ничего не делал.

— Конечно, нет. Просто снял видео. Просто стал меня шантажировать. Просто трахнул.

— Это не я.

— Что именно?

— Не я снял то видео.

— Тогда кто?

Он покачал головой: охранник будет молчать, если будет молчать он, — таков был уговор.

Она улыбнулась:

— Так, может, я? Сама сняла, а потом прибежала к тебе жаловаться? Чтобы тебя поймать?

— У тебя бы не получилось.

— Маленький глупый мальчик. Все бы у меня получилось. Уже получилось. Потому что я женщина. Потому что я старше тебя на десять лет. Потому что я твой психолог и знаю все твои трещинки. Знаю, что ты живешь со строгим папой и очень-очень скучаешь по мамочке. И как же ненавидишь ее за это, Антоша.

Он отбросил ее руку, а она продолжала шелестеть этим тихим шипящим шепотом:

— И как же ты сейчас ненавидишь меня. Ты сбежишь, напьешься на своем дне рождения, чтобы забыться, но забыть не получится. А потом напишешь. Сам. Потому что не сможешь удержаться. Потому что захочешь мне доказать. Что ты взрослый. Что ты можешь меня сделать. Что можешь показать всем этим бабам, каково это — быть настоящим мужиком.

— Хватит! — он рявкнул. — Чего ты от меня хочешь?

— А ты все еще не понял? — интонация сменилась, Елена смотрела серьезно и холодно. — Чтобы ты близко ко мне больше не подходил.

Он схватил куртку и выбежал из номера. Затем прислонился к двери, ожидая, что Елена выскочит следом.

В номере заработал телевизор.