Второй раз не воскреснешь - Анна и Сергей Литвиновы

Таня единым глотком прикончила вторую за вечер чашку кофе. Она наслаждалась произведенным на друзей эффектом. Те, как говорится, обратились в слух.

– Я подумала секунд десять, – продолжила Таня, – а потом сказала ему честно, что мне этот план нравится, так как он позволит мне расквитаться с гадом Варенцовым – раз, и расплатиться с долгом, которого я не должна, – два. Так что лично я – за. А народ вообще… Народ вообще, говорю, безмолвствует … Президент на меня внимательно так, устало посмотрел… Как мне кажется, понял, что я имела в виду… Подумал… Потом рукой махнул и олигарху: «Ладно, – говорит, – Ивашка (так и сказал: „Ивашка“!), черт с тобой, – говорит, – устраивай!..»

И снова – за книгу. Тот сразу ему поклонился, бросился руку жать. Президент ему руку подал, а потом я к нему подошла – и он мне ручку поцеловал!

– Ты, наверное, руку-то с тех пор не мыла? – попытался сострить Паша.

– Почему? – обиделась Татьяна.

Она, как всякая женщина, болезненно относилась к любым – косвенным, завуалированным или даже вовсе мнимым – насмешкам по своему поводу.

– Ладно-ладно, я пошутил, – примирительно сказал Паша. – Что дальше-то было?

– А ничего! Мы вышли. Олигарх спросил, куда меня везти. Я сказала: «Домой!». Меня посадили в джипарь и отвезли к дому. А часа через три – уже темно было – позвонил Кругляев и сказал: «Можешь бежать покупать «зеленые». Ну я тогда тебе, Пашенька, сразу и позвонила…

Вот и все. Так прошло у меня воскресенье, двадцать четвертое… А что было дальше, вы знаете.

– Стремительно и дерзко, – скупо похвалил Игрек. – В твоем, Таня, стиле.

Таня даже зарделась от похвалы великого игрока.

– А мне что сказать? – молвил Паша Синичкин. – Спасибо тебе, родная, что тогда, в воскресенье, позвонила… Теперь я, господа, скоро приглашу вас на новоселье…

– Неужели? Вот здорово!

– Да, господа, однокомнатная квартира. Попробую, каково это: пожить отдельно от соседей. Причем не где-нибудь в Марьино или Алтуфьево, а здесь, в центре, на Сретенском бульваре!

– Поздравляю! – закричала Таня.

– Примите и мои поздравления, Паша, – сказал Игорь.

– Скачки доллара, – продолжил Павел, – оказали на мой бюджет самое благотворное воздействие. Благодаря тому слову, – он поклонился в сторону Тани, – которое шепнули мне вы, мадам.

– Надо же было хоть как-то отблагодарить тебя.

– Отблагодарила ты, как всегда, по-царски.

– Не по-царски, а по-президентски, – поправил его Игрек.

Троица опять расхохоталась на все кафе.

Таня распрощалась с друзьями и покинула «Зен кафе». На душе было легко. Ей предстоит веселый вечер.

Разумеется, она рассказала Игорю и Паше не все. Если у Игрека могут быть секреты – о его Марине хотя бы! – то почему тайн не может быть у Тани?

Пешеходным Камергерским переулком Татьяна пошла к Тверской. Парадная Москва – Москва иномарок, бутиков и ресторанов – струилась вокруг нее. Всего полгода не была она в здешних местах – а появились новые витрины, афишы, фонари… На углу напротив МХАТа поставили бронзового сутулого Чехова, более похожего на иллюстрацию к учебнику о чахотке…

Таня вышла на угол Камергерского и Тверской. Автомобили в шесть рядов поднимались к Пушкинской. Шесть рядов текло навстречу – вниз, к Манежу. Табло под глобусом на здании Центрального телеграфа показывало 19.02. Таня прибавила шаг. Не любила опаздывать.

Ванечку она увидела издалека. Он стоял, облокотившись на гранит подземного перехода, и просматривал сложенную вчетверо газету. Иван Коломийцев выглядел, как должен выглядеть сотрудник банка: опрятным, внушающим доверие и дорогим. Ботинки тонкой кожи были начищены так, что в них отражались все огни Тверской. На парапете рядом с ним стоял щегольской портфель коричневой кожи, а также лежал огромный букет белых хризантем.

Иван Коломийцев поднял голову. Улыбнулся. Для начальника валютного департамента банка у него была, решила Таня, чересчур открытая улыбка. Но эта – чуть-чуть беззащитная – улыбка Татьяне чертовски нравилась. И, пожалуй, именно из-за нее она встречалась сегодня с ним.

Таня подошла и чмокнула Ивана в щеку. Он протянул ей букет. Она окунула нос в хризантемы, почувствовала исходящий от цветов знобкий аромат осени и проговорила: «Спасибо».

…Первый раз ей подарили цветы еще в школе. В седьмом классе, кажется. Грозный хулиган Юрик подкараулил Таню в школьном дворе и робко протянул ей три белые хризантемы.

С тех пор Тане дарили и скромные гвоздички, и роскошные корзины с орхидеями. Она привыкла принимать в подарок букеты. Но сегодня почему-то смутилась, как тогда, у школы…

– Пойдем в машину? – предложил Ваня.

– Пойдем.

Таня внутренне напряглась, ожидая увидеть Ванечкину «шестерку» – или что там у него? Однако Коломийцев подвел ее к блестящему всеми боками лимузину. Щелкнул центральным замком. Авто отозвалось коротким писком. Иван распахнул перед Таней переднюю пассажирскую дверцу. Она с достоинством села. Сиденья еще были в полиэтилене. Иван обогнул машину и уселся за руль.

– Нравится? – спросил он, не в силах скрыть свою гордость новой игрушкой.

– Да, – искренне проговорила Таня. – Это что за марка?

– «Рено-Меган». Движок два литра. «Пежо» твое сделает в два счета.

«Настоящий мальчишка, – подумала Таня. – Все мужики, как дети, ей-богу. Все!»

Она вдруг вспомнила, как звонила в ночь на двадцать пятое Тому. Таня решилась тогда на то, чтобы набрать номер его ранчо. Решилась не из любви, ревности или досады, а скорее по привычке доводить все дела до конца и во всех отношениях ставить точки над «и». К тому же в воскресенье вечером, после визита к самому президенту ей и сам черт уже не брат. У нее был такой кураж, что она не то что Тому на его монтанское ранчо – Клинтону в Белый дом позвонила бы.

Том, отделенный от нее десятью часовыми поясами, взял трубку мгновенно. И его голос звучал, как у мальчишки – сорокалетнего мальчишки, слопавшего банку варенья.

– Танья, прости меня… Мне очень жаль… – бормотал новый классик американской литературы, кандидат в лауреаты Пулитцера.

– Ты сошелся с Маршей? – впрямую бухнула Таня.

В ответ мистер Харвуд разразился длиннейшей речью, из которой следовало:

– У него, во-первых, нет, не было и, он надеется, никогда не будет жены по имени Марша. Нет, не было и не будет у него также подружки с таким именем. Равно как нет у него в настоящее время girlfriend[22] с другим, каким бы то ни было, кроме как Таня, именем. И, он надеется, никогда не будет. И он только одну ее, Таню, любит, ждет и верен ей.

На прямой вопрос, откуда же тогда взялся весьма довольный голос Марши в трубке третьего дня, Том разразился не менее красноречивой и по-русски мазохистской тирадой, из коей следовало, что:

К нему давеча прибыл целый полк гостей; в течение нескольких дней он вместе с этими гостями пил, смешивая ирландский задор и русскую удаль, шотландское виски и мексиканскую текилу; при этом они сдабривали возлияния – к чему лукавить! – немалым количеством «грасса»[23]. (К слову, Тане всегда была отвратительна нездоровая американская привычка предлагать гостям в так называемых «хороших домах», наравне с кубинскими сигарами, еще и анашу, героин или даже ЛСД.) Таким образом, загул на ранчо продолжался несколько дней. Разумеется, среди гостей было – для разбавления компании – немало женщин. Кому из них пришла в голову дикая мысль вообразить себя Маршей и еще более безумная идея заявить, что она воссоединяется с хозяином, он, Томас Джордж Харвуд, не представляет.

Итак, прозвучало традиционное мужское покаяние, американский вариант – которое, надо признать, не слишком отличалось от аналогичного покаяния «а-ля рюс». Таня и верила, и не верила Тому. Верить заставляло, в частности, то, что роман господина Харвуда, разошедшийся тиражом восемьсот тысяч экземпляров, был документальным.

А имелась ли на самом деле Марша (или Кэйт, или Джейн) – какая, в сущности, разница? В конце концов, они с мистером Харвудом не давали друг другу клятвы верности – на Библии или как-то еще. Главное – недоразумение разрешилось. Татьяна выдернула из души мучившую ее занозу.

К тому же во время межокеанского диалога Таней овладела новая идея.

– Том, ты не можешь мне дать взаймы?

– Sure![24] – проорал Том, обрадованный, что неприятный разговор, кажется, завершился. – How mush?

– Fifteen million.

– Fifteen??! Million??!

– Yes. For a couple of a week. But I need the money today.[25]

На другом конце провода повисла долгая, долларов этак на шесть, пауза.

– Но… – отчаянно пробормотал Том.

А затем быстро перечислил причины, по которым ему будет чрезвычайно тяжело найти столь большую сумму. Тем паче – прямо сегодня. Во-первых, у него лично таких средств просто нет. Во-вторых, сегодня – конец уик-энда. Все отдыхают. Банки закрыты…