Девятая жизнь нечисти - Алексей Атеев

Однажды, уже осенью, я решил съездить к Чумной горке, посмотреть, что там происходит. Сел на велосипед и покатил. Чем ближе я приближался к месту, тем больше сомневался: правильно ли делаю? Пару раз даже хотел повернуть назад, но все же доехал. К моему удивлению, на месте кургана оказалось ровное поле. Без сомнения, не так давно здесь работали бульдозеры, поскольку остались следы от гусеничных траков, но, кроме них, не было никаких признаков, что совсем недавно здесь велись работы. Исчезли и столбы, на которых крепилась колючая проволока, и всякие признаки недавнего лагеря. Площадка успела порасти бурьяном, в котором посвистывал степной ветерок. Расхаживая по ней, я нашел несколько косточек, по всей видимости, человеческих, но и только.

С чувством непонятного облегчения я вновь оседлал велосипед и покатил домой. Делать здесь больше было нечего. На этом рассказ можно было бы закончить, однако в заключение хочу добавить вот что. Примерно через год я натолкнулся в местной газете на заметку под рубрикой «Из зала суда». В ней сообщалось, что на днях состоялся суд над группой грабителей и валютчиков. Они занимались незаконной торговлей антиквариатом и старинными изделиями из драгоценных металлов. Возглавлял шайку человек, выдававший себя за историка, краеведа и коллекционера. Возможно, этим человеком был Суббоч…

Хозяин дачи замолчал, потом налил себе в бокал коньяка. Молчали и остальные, не то обдумывая услышанное, не то просто задремав.

– Спите, что ли? – грубовато спросил хозяин.

– Почему же? – отозвался почитатель Фрейда. – Напротив, внимательно слушаем.

– Я вообще-то закончил.

– Можно понимать, что все это с вами происходило? – полюбопытствовала подружка сына.

– Я бы не стал утверждать со всей определенностью, но кое-какие моменты вышеописанных событий действительно происходили со мной. Хорошее время – юность!

– Да, лучше не бывает! – неожиданно вступил в разговор весьма немолодой человек, доселе молчавший. Он сидел в глубоком кресле недалеко от камина и, казалось, дремал. – Думали, наверное, что я сплю? – спросил он у присутствующих. – Ошибаетесь, милейшие. Я с интересом слушал ваши замечательные рассказы, поистине весьма поучительные. И теперь желаю внести свою лепту в истории о сверхъестественном. Вы как, слушать желаете?

– Давай, дедушка, – поощрил его сын хозяина дачи. – Мы все – внимание. Тем более на улице вон как крутит. Сейчас выпьем по рюмочке, закусим ее, и приступай. Только чтоб было интересно.

Когда задуманное было исполнено, старец начал:

– История эта приключилась с одним моим хорошим знакомым, весьма примечательным человеком, много лет назад…

История четвертая

ЗРИМАЯ ТЬМА

Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами.

Воздух наполнился им, но откуда он шел, определить было невозможно.

Начавшись с невнятного стона, этот звук постепенно перешел в глухой рев и опять сник до щемящего сердце стенания.

Степлтон как-то странно посмотрел на меня.

– Таинственные места эти болота, – сказал он.

Году этак в пятидесятом, после окончания педвуза, приехал Сережа Мятлев по распределению в небольшой городишко, районный центр на стыке Рязанской и Московской областей. Сережа преподавал словесность и для краткости так всем и представлялся, опуская обычно первую часть записанной в дипломе профессии: «Учитель русского языка и литературы». Так звучало солидней.

Свежеиспеченный словесник был сиротой и до окончания института жил в Москве, на Стромынке. Отец погиб на фронте, матушка преставилась в военное лихолетье, и Сережу воспитывала тетка по отцовской линии, старая дева, весьма строгая особа, работавшая в одном из столичных издательств корректором. В армию Сережу не взяли по причине сильной близорукости. И вот «юноша бледный, со взором горящим», типичный интеллигентный москвич, любитель и знаток русской литературы, между прочим, и сам пописывавший, очутился в старозаветной глуши, где жизнь текла размеренно и неторопливо, и патриархальную тишину нарушал лишь рев укрепленного на столбе репродуктора, который строгим голосом диктора Левитана сообщал о снижении цен, разоблачении очередной группы врагов народа, наймитов американского и британского империализма, и происках палача югославских коммунистов, «кровавой собаки» Тито. Все остальное время неутомимый громкоговоритель изрыгал из своего алюминиевого нутра оперные арии, частушки и популярные мелодии типа: «Легко на сердце от песни веселой…»

Сережа был довольно высок, сутул, худощав, волос имел светлый и волнистый и лицом отдаленно напоминал полузапретного поэта Есенина. Вот только яркие, чуть вывернутые сочные губы и очки мешали подлинному сходству. Стоит добавить о наличии некоторой застенчивости нашего героя, которая со стороны воспринималась как заносчивость и гордость. Именно такого мнения придерживались в отношении Сережи молоденькие учительницы и библиотекарши, с которыми он общался. Они считали Сережу столичной штучкой, не желавшей снисходить до провинциалок. Спросит, бывало, стреляя глазками, какая-нибудь Верочка или Машенька о московских театрах или о новых литературных веяниях, а он в ответ лишь улыбнется вроде снисходительно, посмотрит на любопытную бледно-голубыми глазками да и буркнет пару-другую ничего не значащих слов. Поэтому вопросы скоро задавать перестали. Кому охота выглядеть дурой.

Но вот на уроках Сергей Александрович Мятлев преображался. Речь его лилась плавно. Излагал тему увлекательно и демонстрировал отличное знание предмета. Ученикам он нравился, да и начальство в лице директора школы, однорукого фронтовика Урыванцева, и завуча, добрейшей Марьи Петровны Звонцовой, смотрело на него весьма благосклонно, считая находкой, ниспосланной свыше.

Сережа снимал комнату у одинокой старушки Прасковьи, жившей в двух шагах от школы, отчаянной богомолки и чистюли. Дом был старинный, с небольшим светлым мезонином, в котором и помещался юноша. Первое время он, кроме своих непосредственных занятий, только и делал, что читал книжки да смотрел через трехстворчатое окно мезонина на город. «Неужели все три года моим уделом будет беспросветная скука?» – размышлял он, глядя на ржавую крышу соседнего дома.

И действительно, заняться было совершенно нечем. В единственном городском кинотеатре крутили одни и те же фильмы, которые Сережа видел еще два года назад, на танцы в клубе текстильщиков он не ходил по причине робости. Водку пить пока что не научился… Долгими осенними, а потом и зимними вечерами он допоздна жег свет, к неудовольствию хозяйки, и читал, читал, благо библиотека в городке оказалась весьма большой и старинной. Однако и чтение со временем поднадоело. Оставалось умирать со скуки.