Анжелика. Путь в Версаль - Анн Голон

— Она обратилась к Лавуазен?

— Думаю, да. В бреду Мари-Аньес повторяла ее имя.

— И кто только к ней не обращается? — пожала плечами Анжелика. — Недавно у нее побывал даже герцог Вандомский, правда, переодевшись савояром. Он надеялся вытянуть из колдуньи какие-то сведения про сокровища, которые якобы спрятал господин де Тюренн. Месье, брат короля, приказал привезти колдунью в Сен-Клу, чтобы она показала ему самого дьявола. Не знаю, получилось ли у нее, но Месье заплатил ей столько, как будто он действительно видел владыку ада. Прорицательница, «поставщица ангелов»[38], продавщица ядов… У нее много талантов.

Раймон без тени улыбки выслушал рассказ сестры, потом прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Анжелика, сестра моя, я в ужасе, — медленно проговорил он. — Век, в котором мы живем, стал свидетелем таких постыдных обычаев, таких бесчеловечных преступлений, что времена грядущие содрогнутся, услышав о них. Только за этот год несколько сотен женщин рассказали мне на исповеди, что избавились от плода в своем чреве. И это еще пустяки, неизбежный результат распущенности нравов и многочисленных супружеских измен. Но около половины кающихся грешников признались, что отравили одного из членов своей семьи, пытались устранить ту или иную нежелательную особу, обращаясь к черной магии и дьявольским обрядам. Неужели мы еще такие варвары? Расшатывая устои Веры, опускаясь до святотатства, мы обнаруживаем порочную суть нашей природы. Существует страшная пропасть между законами и поступками. И задача Церкви указать истинный путь в этом хаосе…

Анжелика с удивлением слушала откровения влиятельного иезуита.

— Почему ты говоришь все это именно мне, Раймон? А если я тоже из тех женщин, которые…

Взгляд монаха остановился на сестре. Казалось, некоторое время он изучал ее, а затем покачал головой.

— Ты — как алмаз, — сказал он. — Твердый, благородный, неуступчивый кристалл… но простой и прозрачный. Не знаю, какие ошибки ты совершила за те годы, пока мы все считали тебя пропавшей без вести, но я убежден, что, если ты их и совершила, то лишь потому, что не могла действовать иначе. Ты похожа на бесхитростных бедняков, Анжелика, — грешишь, сама того не понимая. В отличие от богатых и знатных…

Детская, наивная радость переполнила душу Анжелики, когда она услышала эти удивительные слова, прозвучавшие, как глас Милосердия, как прощение, ниспосланное Свыше. Ночь дышала покоем. Аромат ладана, окутывавший келью, тень креста, реявшая меж ними и охранявшая изголовье сестры, попавшей в беду, — впервые за много лет Анжелика почувствовала благодать и умиротворение.

Неожиданно для себя самой Анжелика опустилась на колени.

— Раймон, не мог бы ты меня исповедать?

Часть четвертая

Прекрасный кузен

Глава 17

Первые месяцы, прожитые в отеле Ботрейи, который олицетворял собой еще один шаг вверх по социальной лестнице, были проникнуты духом обновления.

Мари-Аньес сумела разбить кольцо одиночества, окружавшее шоколадницу госпожу Моренс. Анжелика была рада, что смогла удобно устроить сестру под своим кровом.

С присутствием Мари-Аньес в дом потянулись вереницы гостей, так что особняк беззаботно и весело включился в светскую жизнь, для которой он и был предназначен.

Но к самой Мари-Аньес ее былое жизнелюбие так и не вернулось. По-прежнему печальная и подавленная, она словно забыла свой хрустальный смех, который очаровывал весь королевский двор, и проявляла лишь дурные стороны характера: требовательность и импульсивность. Поначалу она даже не удосужилась выразить старшей сестре хоть малейшую признательность за ее доброту. Как только Мари-Аньес набралась сил, Анжелика по первому же поводу влепила ей звонкую пощечину. Вот тогда она заявила, что Анжелика — единственная женщина, с которой они смогут поладить. Вновь став ласковой и нежной сестренкой, Мари-Аньес долгими зимними вечерами устраивалась поудобнее рядом с Анжеликой, и они засиживались у огня, играя на мандолине или вышивая. Обсуждая общих знакомых, сестры, остроумные и колкие на язык, иногда до упаду хохотали над удачными шутками.

Выздоровев, Мари-Аньес не изъявила желания оставить «свою подругу госпожу Моренс». Об их близком родстве никто не знал, и это забавляло сестер. Когда королева осведомилась о здоровье своей фрейлины, Мари-Аньес велела передать, что чувствует себя хорошо, но собирается удалиться в монастырь. Эта причуда оказалась серьезнее, чем можно было ожидать. Мари-Аньес категорически отказывалась посещать танцевальные вечера, но зато погрузилась в изучение Апостольского послания святого Павла и вместе с Анжеликой ходила на богослужения.

Анжелика была очень рада, что набралась мужества и исповедалась Раймону. Теперь с чистой совестью и без ложного стыда она могла регулярно ходить в церковь, как и положено даме из квартала Маре. После долгого перерыва она снова познала радость погружения в насыщенную ладаном атмосферу длинных церковных служб со звучным голосом священника и музыкой органа.

Возможность молиться и думать о спасении души приносила ей покой.

Слухи о внезапном всплеске благочестия двух прекрасных дам заставили многих знакомых заволноваться и поспешить в отель Ботрейи. Поклонники Анжелики, бывшие любовники Мари-Аньес — все протестовали, как могли.

— Что случилось? Вы впали в покаяние? Собираетесь уйти в монастырь?

В ответ на расспросы Мари-Аньес упорно молчала, становясь похожей на маленького загадочного сфинкса. Чаще всего она предпочитала не показываться на глаза гостям или демонстративно раскрывала молитвенник. Но Анжелика решительно опровергала подобные слухи о себе, да она вовсе и не думала о монастыре. Когда одна из подруг привела ее к своему духовному наставнику, благочестивому аббату Годену, Анжелика старалась пропускать мимо ушей его речи о власянице. Сейчас все ее мысли занимали планы, один грандиозней другого, о том, как женить на себе Филиппа, и она отнюдь не собиралась портить кожу и привлекательные изгибы своего великолепного тела грубыми поясами или иными приспособлениями для покаяния.

К каким бы приемам обольщения ни прибегала Анжелика, ей никак не удавалось победить равнодушие этого странного высокомерного человека, который в своих светлых атласных одеждах и в ореоле белокурых волос казался закованным в ледяные доспехи.

Всегда безразличный и молчаливый, Филипп, тем не менее, был частым гостем в отеле Ботрейи. Анжелику не интересовало, умен ли он. Любуясь его неприступной безукоризненной красотой, она всякий раз испытывала почти забытое чувство — смесь застенчивости и восхищения, — которое вызвал когда-то в душе маленькой девочки элегантный старший кузен.