Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) - Татьяна Симонова

В сентябре 1922 г., в связи с очередными проблемами в ходе репатриации интернированных из Польши, РУД направил в польскую делегацию очередную ноту с перечислением нарушений прав записавшихся на выезд беженцев из числа интернированных солдат. Каких-либо мер по преодолению отмеченных РУД нарушений польская сторона не принимала[938]. «Всякое свободное выражение воли русских и украинских граждан, – подчеркивалось в ноте РУД польской делегации смешанной комиссии, – оказывается почти что невозможным, а самая работа по репатриации является непрестанным протестом со стороны РУД против безграничного произвола, существующего на территории Польской республики в лагерях интернированных»[939]. РУД отметила также, что в лагерях интернированных и в рабочих артелях только за высказанное желание возвратиться на родину людей «наказывают в карцерах в течение целых месяцев и недель, подвергают аресту, издевательству, унижениям»[940].

РУД привлекала внимание польской делегации по репатриации к каждому известному ей случаю нарушения прав интернированных в связи с их волеизъявлением выехать из Польши. Так, в РУД в сентябре 1922 г. поступило сообщение о неудавшейся попытке уральского казака Федора Рожкова приехать в Варшаву, чтобы записаться на репатриацию. Казак легально работал в деревне Лички Ломжинской губернии, имел при себе «карту побыта». Его обращение к «местным властям о предоставлении ему возможности приехать в Варшаву на предмет репатриации» закончилось тем, что «местные власти вместо того, чтобы оказать репатрианту Рожкову должное содействие, отправили последнего в тюрьму»[941].

РУД сообщала в штаб РККА в сентябре, что во время объезда ее делегатами лагерей на выезд в Россию записалось 25 % «наличного состава, притом что Петлюра удалил из лагеря части, в которых желание вернуться на родину было особенно сильно»[942].

Сложное положение в лагерях вызывало тревогу за судьбу людей у руководства Попечительного об эмигрантах комитета, во главе которого с июня 1922 г. встал Бутенко, объединив его с польским отделением Земгора. «Мемориал», направленный им после обследования лагеря Тухола в октябре – ноябре 1922 г. в МИД Польши, дает ясное представление о положении интернированных там беженцев[943].

В офицерских бараках он отметил наличие «щелей и отверстий» в стенах и «неподогнанные двери», что препятствовало «отоплению бараков» «даже при наличии исправных печей и достаточного количества топлива». Еще плачевнее обстояло дело в солдатских бараках (землянках), крыши которых «протекали вследствие отсутствия в некоторых местах толи, что приводило к заливу помещения водой во время дождя; в некоторых окнах отсутствовали стекла».

Снабжение лагеря водой Бутенко определил как «катастрофическое», поскольку из 5 колодцев 4 не действовали, функционировал только один, из которого снабжали водой кухню: «вследствие чего перед этим единственным колодцем с раннего утра до поздней ночи стоит длинная очередь интернированных». Продукты питания расхищались: на 21 октября интернированным недодали 7816 кг картофеля. 74 % от общего числа интернированных не получили ни одного комплекта одежды, 93,68 % – головных уборов, 89 % – обуви[944].

Опеку над беженцами из числа интернированных, которые еще не приняли решение возвращаться в Россию или решили остаться в Польше, в течение 1922 г. осуществляли только Попечительный комитет под руководством Бутенко, который проделал большую работу по их адаптации в этот период времени. С этой целью в лагерях были организованы фельдшерские курсы и курсы кройки и шитья. В лагере Тухола за счет комитета в 1922 г. были организованы мастерские (портняжная, сапожная, цветочная, соломенных изделий и др.). Некоторым артелям вне лагеря комитет выдавал ссуды (труппе артистов русской драмы, великорусскому оркестру, артели металлопластиков, студенческой артели сапожников, артели переплетчиков и другим). В конце 1922 г. в лагере были организованы офицерское собрание и солдатская чайная. Вся культурно-просветительная работа велась в контакте и силами членов Союза культурно-просветительных деятелей в Польше, которым комитет выплачивал вознаграждение. За счет комитета в лагере удовлетворялись и религиозные потребности[945].

Поскольку продовольственного пайка от польского правительства интернированным не хватало, комитет дополнительно выдавал питание больным, среди которых было много больных туберкулезом и детей, а также кормящих женщин. За счет комитета шили и ремонтировали одежду и обувь для интернированных[946].

Комитет провел также большую работу по организации артелей интернированных: брал на себя посредничество между работодателями и лагерями интернированных, оплачивал расходы по посылке «ходоков», которые решали юридические вопросы. В виде ссуды на проезд к месту работы и на покупку рабочих инструментов комитет выдавал средства из своего небольшого фонда. В рабочие артели, которые были сосредоточены главным образом в районе Августова, Беловеже, Барановичей, Бреста и Клевании, комитет высылал газеты. Комитет оплачивал медикаменты, поставляемые бывшей миссией РОКК (эмигрантского).

Чрезвычайно важной для беженцев из числа интернированных была работа комитета по их правовой защите; свои ходатайства комитет направлял в отдел интернированных МВД Польши. В 1922 г. группа русских офицеров в лагере Тухола (57 человек) была привлечена польскими властями к суду по обвинению в «монархическом заговоре». Комитет оплатил адвокатов, после чего дело закончилось оправданием подсудимых[947].

Процесс репатриации из Польши польское отделение Земгора (Попечительный комитет) внимательно отслеживало. 10 ноября 1922 г. Бутенко сообщал, в частности, в Парижское отделение Земгора о ходе репатриации в Россию из лагерей. По его информации, представитель Верховного комиссара по делам беженцев в Польше никакой работы в этом направлении не вел. Репатриация из Польши проходила на основании Соглашения польского правительства с советским, которое допускало «непосредственную деятельность» в этом процессе только членов РУД. «Возвращение в Советскую Россию продолжается и теперь, для чего необходимо подавать заявление польским властям», – сообщал Бутенко в Париж. Количество репатриантов, по приблизительным подсчетам Земгора, составляло в августе – сентябре 1922 г. до 500–700 человек в месяц. В рабочих артелях в этот период насчитывалось до 3000–4000 человек.

Ассигнований на поддержку беженцев из Парижского отделения Земгора высылали все меньше, их хватало на работу лишь «в области культурной (посылка книг и газет)» и медицинской («посылка медикаментов»). Важной формой работы комитета было обеспечение людей одеждой («исхлопотание белья в других организациях»)[948]. Роль Земгора – Попечительного комитета стала в жизни интернированных и беженцев в Польше настолько значительной, что прошения в польские инстанции, исходящие из него, стали легитимными для получения ими статуса беженца в Польше. По существу, это была единственная организация, которая стала подобием консульства для тех русских беженцев, кто на тот момент не принял решения о репатриации или пожелал связать свою судьбу с Польшей.

Несмотря на трудности, создаваемые польской стороной, репатриация на родину продолжалась. 3 ноября МИД Польши внес на рассмотрение Совета министров предложение о персональном обмене между Польшей, с одной стороны, и РСФСР и УССР – с другой. Поводом к этому стало требование советской стороны выдать 300 человек (большинство из них были польскими гражданами), находившихся в заключении в польских тюрьмах. Дополнительный протокол к Соглашению о репатриации предусматривал возможность персонального обмена по спискам по взаимному соглашению сторон[949].

10 ноября 1922 г. председатель Центрэвака К. Радек высказал предположение, что к 1 января 1923 г. предусмотренный к перевозке общий контингент репатриантов в Россию из разных государств, включая Польшу, численностью 130 тысяч человек иссякнет. Предположения Радека оказались ошибочными: в процессе работы Центрэвака появлялись все новые группы репатриантов[950].

К концу 1922 г. выяснилось, что на цели репатриации Ф. Нансен смог выделить лишь часть средств, оговоренных им в договоре с советской стороной[951]. Ситуация осложнилась, поскольку в ряде государств, включая Польшу и Болгарию, уже скопилось значительное количество репатриантов, ожидающих отправки на родину.

К этому моменту стало ясно, что польское правительство взяло твердый курс на выдавливание русских беженцев («иностранцев») из страны. 5 декабря 1922 г. МВД Польши издало циркуляр о перерегистрации всех иностранцев, имеющих право пребывания на территории Польши. Все лица, прибывшие в страну до 12 октября 1920 г., и те, кто не получил право политического убежища (право азиля), подлежали насильственному выселению из Польской республики, если они добровольно самостоятельно не выехали в другое государство до 1 мая 1923 г.