Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) - Татьяна Симонова

По данным Центрэвака, рабочие отряды различной численности находились в Торуне, Радоме, Брест-Литовске, в Августовских лесах, Беловежской Пуще, Ченстохове, Острове-Ломжинском, Комарове и нескольких городах Познанского и Поморского военных округов. Много интернированных под видом рабочих артелей находилось и возле восточной границы Польши. Общая численность интернированных и военнопленных в рабочих отрядах составила, по его данным, 20 тысяч человек[860].

Работа РУД проходила в условиях постоянного недофинансирования, недостатка продовольствия и обмундирования. В начале марта 1922 г. РУД за подписью Аболтина направила в НКИД и Центрэвак сообщение о готовности отправить эшелоны с амнистированными через 1–2 недели. Он настоятельно просил НКИД перевести авансом хотя бы 20 миллионов польских марок[861]. Лишь 15 марта 1922 г. Совет труда и обороны (СТО) принял решение выделить на цели реэвакуации «бывших солдат белогвардейских армий» 50 тысяч золотых рублей[862].

Ввиду отсутствия средств эвакуацию других контингентов из Польши и через Польшу (военнопленных Первой мировой войны) РУД пришлось приостановить[863]. Тогда же выяснилось, что ясности о дальнейшем ходе реэвакуации у советских профильных структур нет. Ни начальник обменного пункта в Негорелом, ни военно-контрольный пункт, ни администрация железной дороги не имели инструкций из центра о предстоящей работе. Накануне приема эшелонов не было ясности о местоположении пункта передачи репатриантов[864].

По итоговым данным Центрэвака, «массовая эшелонная отправка военнопленных» закончилась в конце 1921 г., в связи с этим в марте 1922 г. Аболтин поставил перед Центрэваком и НКИД вопрос о завершении работы РУД и ее «раскассировании» в связи с отсутствием средств. 30 марта РУД объявила об окончании работы. Дальнейшую работу по репатриации было решено передать в советское полномочное представительство в Варшаве[865].

§ 2. «Вопрос о положении русских интернированных на территории Польской республики есть… большой важности вопрос политический»[866]

Другой формой решения проблемы наличия в Польше значительного числа беженцев, интернированных в лагерях, и сопутствующих этому сложностей были официальные ноты советских структур. Начиная с апреля 1921 г. НКИД и полномочное представительство в Варшаве направляли в МИД Польши ноты протеста против содействия польского правительства вооруженным вылазкам банд Петлюры, Тютюника, командиров отрядов НСЗРиС через западную границу Советской России и Украины. В их составе был высокий процент участников бывших антисоветских формирований.

Деятельность «белогвардейских организаций», подчеркивалось в очередной ноте НКИД поверенному в делах Польской республики в Москве З. Стефанскому от 11 марта 1922 г., препятствует установлению нормальных, добрососедских отношений. Поскольку в лагерях сохранялись военные формации из числа интернированных, нарком по иностранным делам Чичерин подчеркнул, что Россия не будет делать различий между «регулярными польскими войсками и вооруженными отрядами, к какой бы национальности последние ни принадлежали»[867].

17 марта на заседании Политического комитета Совета министров Польши текст советской ноты был зачитан. Однако начальник Генерального штаба доложил только о существовании в Польше русских военных монархических организаций и их опасной для Польской республики деятельности. Военный министр призвал министров внутренних и иностранных дел «к незамедлительному принятию мер по нейтрализации тайной деятельности русских монархических организаций» и удалению их с территории Польши до 30 марта 1922 г.[868]

На основании этого решения сотрудникам русской военной и дипломатической миссий, а также деятелям эмигрантского общества Красного Креста было предъявлено обвинение в монархической и антипольской деятельности. Несколько десятков русских эмигрантов было арестовано по подозрению в монархической деятельности и в связях с Германией. Десятки человек из русской колонии были взяты под наблюдение[869]. Никто из деятелей НСЗРиС как в лагерях, так и на восточных «крессах» не пострадал.

Поскольку врангелевские генералы предприняли самые активные меры по военной организации интернированных в лагерях, то между генерал-майором Новиковым и военным представителем Врангеля в Польше генералом П. С. Махровым возникли разногласия. Новиков, не считаясь с указаниями и предупреждениями Махрова, стал создавать в лагерях военные формирования, отдавать приказы, издавать инструкции и прочее.

21 марта 1922 г. МВД Польши выслало из страны не только генерала Новикова, но и Махрова, «к которому до того времени относилось благожелательно», а также русского общественного деятеля Б. Р. Гершельмана и войскового старшину Закутина. Одновременно МВД провело «обыски и аресты среди монархистов», которые «злоупотребили правом убежища во вред Польше». Было арестовано 17 человек; 20 человек из числа русских эмигрантов было «поставлено под наблюдение» в связи с их «антипольской пропагандой, руководимой из Берлина» и желанием «соединить усилия большевиков и монархистов»[870]. После высылки генералов в лагерях был установлен «очень суровый режим, а ряд рабочих артелей был снят с работ и заперт в лагере» Тухола[871].

Значительная часть высланных из Польши за неимением средств выехать в Германию перебиралась в вольный город Данциг, где существенный процент русской колонии составляли бежавшие из польских лагерей интернированные антисоветских формирований. Тем из них, кто не имел заработков и средств к существованию, местные власти разрешали пребывание на территории вольного города лишь в течение двух недель. После этого срока они принудительно выселялись в концентрационный лагерь в пределах Восточной Пруссии для дальнейшей отправки в Советскую Россию. Лица, не желавшие возвращаться в Россию, имели возможность нелегально перебираться в Германию или уходить из лагеря[872].

Следующий шаг по пресечению деятельности вооруженных группировок на границе советская дипломатия сделала в конце марта, когда в текст заключительного протокола совещания делегатов правительств Эстонии, Латвии, Польши и РСФСР (состоялось в Риге 29–30 марта 1922 г.) было внесено обязательство каждого из правительств нести ответственность «за образование на его территории вооруженных банд», а также «за переход этих банд на территорию соседнего государства»[873].

В преддверии Генуэзской конференции, на которую советское руководство возлагало особые надежды, ожидая прорыва в политической изоляции Советской России, в начале апреля в ИНО ГПУ поступила информация о военном совещании под руководством Врангеля, на котором «был поднят вопрос о начале военных действий». Утверждалось, что Врангель «ведет переговоры с французами о предоставлении ему для военных действий флота». Агент ГПУ доносил, что «в случае начала наступления на Россию войска будут переброшены в Бессарабию, их поддержат румыны, Петлюра и, возможно, даже сербы»[874].

Накануне Генуэзской конференции в ИНО ГПУ поступила информация о подготовке совместного выступления Врангеля и Петлюры[875]. Особую роль в усилении этого союза должен был сыграть французский Генеральный штаб. Информатор доносил: «Французское правительство торопит начало кампании, желая сорвать Генуэзскую конференцию». Тот же информатор отмечал, что старший командный состав Русской армии высказывается против этой затеи, но в низшем командном составе идея интервенции «встречает наибольшее сочувствие»[876].

29–30 марта по предложению РСФСР в Риге была созвана конференция представителей РСФСР, Польши, Латвии и Эстонии, на которой было достигнуто соглашение о желательности согласованных действий делегаций в Генуе и взаимной гарантии договоров. Советская сторона поставила вопрос об усилении охраны границ регулярными войсками или пограничной охраной, что позволило бы свернуть деятельность вооруженных банд в приграничной полосе и наладить регулярное и безопасное железнодорожное сообщение. Стороны призвали к признанию РСФСР де-юре[877]. Однако французская дипломатия принудила Польшу 6 апреля заявить, что все достигнутые договоренности являются лишь обменом мнениями, не имеющим обязательной силы.

Председатель советской делегации на Генуэзской конференции нарком Чичерин поставил ряд важных вопросов, в их числе – вопрос о всеобщем сокращении вооружений и дополнении правил войны «полным запрещением ее наиболее варварских форм»[878]. Наиболее важным предложением советской делегации, в аспекте рассматриваемой нами проблемы, стало предложение Чичерина создать нейтральные зоны вдоль западных границ России, которые подлежали бы контролю смешанных международных комиссий. В ответ на это заявление польский министр иностранных дел К. Скирмунт заявил, что «Польша твердо намерена сохранить мир» и не может допустить «смешанного контроля», принимая на себя «полную ответственность за этот контроль».